– Что случилось?
– Я боюсь!!
– Чего?
– Зеркала!! Оно со мной разговаривает!! Можно я буду спать с тобой?!
Агнесса оглянулась по сторонам. В этой тесной комнатушке два человека умудрялись создать видимость целой толпы.
– Зеркало разговаривает?
– Да!!
– Ты уверена?
Кристина нырнула в постель Агнессы и натянула одеяло на голову. Из-под одеяла донеслось неразборчивое:
– Да!!
Агнесса осталась стоять одна в темноте.
Люди всегда были склонны предполагать, что уж она-то со всем справится, с любыми несчастьями. Как будто эта способность прямо зависит от массы объекта, навроде силы притяжения. Но успокаивающие слова типа: «Ну, что ты мелешь, зеркала не разговаривают» – вряд ли помогли бы, особенно в ситуации, когда второй участник диалога прячется под одеялом.
Агнесса на ощупь пробралась в соседнюю комнату, довольно сильно стукнувшись в потемках о кровать.
Где-то здесь должна быть свеча. Агнесса нащупала крохотный туалетный столик, надеясь найти там спичечный коробок, в котором бы успокоительно погромыхивали спички.
Сквозь оконное стекло просачивался слабый свет ночного города. Отражая его, зеркало как будто светилось.
Агнесса присела на кровать. Та ответила ей зловещим скрипом.
В конце концов, какая разница… одна кровать ничем не отличается от другой…
Она как раз собралась с духом, чтобы лечь, когда из темноты донеслось слабое «дзыннннь». Звук камертона. И чей-то голос произнес:
– Кристина… пожалуйста, послушай.
Агнесса подскочила как пружина, вглядываясь во мрак.
А потом до нее дошло. Их ведь предупреждали: никаких мужчин. И предупреждали очень строго, как будто опера – это вид религии. В случае с Агнессой это проблемы не составляло, по крайней мере в том смысле, который вкладывался в данное предупреждение. Но что касается Кристины… Говорят, любовь всегда найдет себе дорогу. А любовь тянет за собой… целый ряд связанных с нею, любовью, занятий.
О боги. Агнесса почувствовала, что начинает краснеть. В темноте! Что это за реакция такая?
Перед внутренним взором Агнессы развернулась вся ее жизнь. Не то чтобы в этой жизни было много взлетов, и вряд ли стоило ожидать, что они последуют. Но на протяжении многих и многих лет Агнесса успешно справлялась с трудностями и была хорошим человеком. А еще почти с полной уверенностью можно было утверждать, что жизнь ее содержала намного больше шоколада, чем секса, и, хотя Агнесса не могла сравнивать одно с другим (правда, плитку шоколада можно растянуть почти на целый день), все же замена одного на другое казалась не слишком справедливой сделкой.
Вдруг на Агнессу накатило то же чувство, которое она не раз испытывала дома, в Лайкре. Порой в жизни наступает отчаянный момент, когда неправильный поступок на самом деле оказывается самым правильным.
Когда не важно, в каком направлении идти. Иногда самое главное – просто идти.
Вцепившись в покрывала, она внутренне проиграла манеру разговора своей подружки. Легкое придыхание, звенящие нотки в голосе, свойственные людям, которые половину времени пребывают по другую сторону здравомыслия… Итак, попробуем: сначала – про себя, а потом – через голосовые связки.
– Да?! Кто там?!
– Друг.
Агнесса натянула одеяло до самой шеи.
– Посреди ночи?!
– Ночь для меня ничто. Я принадлежу ночи. И я могу помочь тебе.
Голос звучал приятно. Казалось, он исходил из зеркала.
– Помочь мне в чем?!
– Разве ты не хочешь стать лучшей певицей в опере?
– О, Пердита поет гораздо лучше меня!! Некоторое время длилось молчание, а потом голос произнес:
– Я не могу научить ее выглядеть и двигаться, как ты. Зато я могу научить тебя петь, как поет она.
Агнесса во все глаза смотрела во мрак, внутренне закипая от шока и унижения.
– Завтра ты поешь партию Йодины, и я научу тебя, как исполнить ее идеально.
На следующее утро ведьмы получили внутреннюю часть дилижанса почти в полное свое распоряжение. Новости вроде Грибо распространяются быстро. Но Генри Лежебокс (или как там его в действительности звали?) сидел на своем прежнем месте – рядом с каким-то хорошо одетым сухощавым человечком.
– Ну что, опять в дорогу? – дружелюбно осведомилась нянюшка Ягг.
Генри нервозно улыбнулся.
– Этой ночью пение было неплохое, – продолжала нянюшка.
На лице Генри появилась добродушная гримаса. Однако в его глазах ужас размахивал маленьким белым флажком.
– Увы, госпожа, сеньор Базилика не разговаривает по-морпоркски, – произнес человечек. – Но я могу перевести.
– Что? – воскликнула нянюшка. – Тогда как же… Ай!
– Прошу прощения, – произнесла матушка Ветровоск. – Локоть случайно дернулся. Нянюшка Ягг потерла бок.
– Так вот, я говорила, – вновь начала она, – что он… Ой!
– О-ей, право слово, что-то он у меня все время дергается, – всплеснула руками матушка. – А господин как раз сообщал нам, что его друг не говорит на нашем языке, Гита.
– Э-э? – изумилась слегка обалдевшая нянюшка. – Но… Что? Но… А. В самом деле? О. Ну что ж. О да. Однако, несмотря на это, наш пирог он умя… Ай!
– Извините мою подругу, это у нее возрастное. Ум за разум заходит, – объяснила матушка. – Мы и в самом деле с удовольствием послушали его пение. Через стенку.
– О, вам очень повезло, – чопорно откликнулся человечек. – Иногда людям приходится ждать годами, чтобы услышать сеньора Базилику…
– …Наверное, ждут, пока он закончит есть… – пробубнила себе под нос нянюшка.
– …Не далее как в прошлом месяце, когда он пел в Орлее, в «Ла Скальде», тысячи и тысячи людей рыдали.
– …Ха, когда я пою, люди тоже плачут, и я, заметьте, этим не хвастаюсь…
Глаза матушки тем временем не отрывались от лица Генри Лежебокса. «Сеньор Базилика» сидел с выражением человека, испытывающего глубокое облегчение – и в то же время со страхом осознающего, что это облегчение долго не продлится.
– Слава сеньора Базилики распространилась далеко и широко, – так же чопорно произнес человечек.
– …Ну точно как сам сеньор Базилика, – буркнула нянюшка. – Это, наверное, от чужих пирогов его так разнесло. Ну конечно, теперь он для нас слишком шикарный! Ведь он единственный человек, которого отмечают даже на картах… Ой!
– Ну и прекрасно. – Матушка сопроводила эти слова улыбкой, которую все, за исключением нянюшки Ягг, сочли бы невинной. – В Орлее так мило и тепло. Наверное, сеньор Базилика очень скучает по дому. А ты чем занимаешься, милостивый господин?
– Я его управляющий делами и переводчик. Э-э. Вам очень повезло, что я здесь, госпожа.
– Воистину, – кивнула матушка.
– Там, откуда мы родом, тоже есть хорошие певцы, – вставила мятежная нянюшка.
– В самом деле? – управляющий делами сеньора Базилики вежливо склонил голову. – И откуда же вы родом, госпожа?
– Из Ланкра.
Человечек вежливо принялся копаться в своих воспоминаниях, пытаясь отыскать Ланкр на внутренней карте великих музыкальных центров Плоского мира.
– У вас там консерватория? – наконец уточнил он.
– Еще какая! – не сдавалась нянюшка. Потом подумала и добавила для закрепления впечатления: – Консерватория не то слово! Вы бы посмотрели, какие помидоры я закручиваю!
Матушка закатила глаза.
– Гита, консерватория у тебя не ахти какая. Все свои банки ты хранишь на одном подоконнике.
– Может, и так, но там почти весь день солнце… Ой!
– Полагаю, сеньор Базилика направляется в Анк-Морпорк? – любезно осведомилась матушка.
– Мы, – ответил управляющий делами, – милостиво согласились на приглашение Оперы провести остаток сезона на их сцене…
Вдруг он умолк. Его взгляд уперся в багажную сетку.
– А это что? – произнес он.
Матушка подняла голову.
– О, это всего-навсего Грибо.
– А вовсе не обед господина Базилики, – вставила нянюшка.
– Что такое Грибо?
– Кот.
– Он смотрит на меня и ухмыляется. – Управляющий делами неловко поерзал. – А еще я чувствую какой-то странный запах.
– Забавно, – удивилась нянюшка. – А я вот ничегошеньки не чувствую.
Доносившийся снаружи стук копыт неуловимо изменился. Дилижанс, замедляя ход, накренился.
– Э-э… – неловко произнес управляющий делами. – Я… э-э-э… похоже, мы останавливаемся переменить лошадей. Какой, э, хороший сегодня день. Пожалуй, пойду погляжу, не найдется ли мест наверху.
Дилижанс остановился. Управляющий быстро вышел. Несколькими минутами спустя движение возобновилось, но человечек так и не вернулся.
– Ну и ну, – покачала головой матушка, когда дилижанс опять накренился, – похоже, остались только я да ты, Гита. Ну и еще сеньор Базилика, который ни бум-бум по-нашенски. Он ведь ни бум-бум, а, господин Лежебокс?
Генри Лежебокс вытащил носовой платок и вытер лоб.
– Дамы! Умоляю вас! Прошу, заклинаю всеми богами…
– Ты что-то натворил? – осведомилась нянюшка. – Воспользовался положением женщины, которая не хотела, чтобы ее положением воспользовались? Украл что-то? (Не считая всяких мелочей, типа черепицы с крыши, отсутствие которых люди, как правило, даже не замечают.) Убил человека, который этого не заслуживал?
– Нет!
– …Эсме, он правду говорит?
Генри, как уж на сковородке, завертелся под пронизывающим взглядом матушки Ветровоск.
– Да.
– А, ну тогда все в порядке, – успокоилась нянюшка. – Я понимаю тебя. Сама я освобождена от обязанности платить налоги, но людей, которые тоже не желают это делать, очень даже понимаю.
– О, дело не в налогах, уверяю, – ответил Генри. – У меня есть люди, которые платят налоги за меня…
– Ловко придумано, – одобрила нянюшка.
– Но кое-что другое придумано еще более ловко, – матушка склонила голову набок. – Пожалуй, господин Лежебокс, я разгадала твой нехитрый фокус. Вода плюс сахар – нечто вроде, да?
Генри неопределенно всплеснул руками.