Подбежав к входу на сцену, Агнесса мгновение колебалась, а потом все же отворила дверь и отважно ринулась в гигантскую сумрачную пустоту.
Немногие еще горящие свечи озаряли зал, как звезды озаряют небо в ясную ночь. На сцене не было никого.
Она вышла на середину сцены и вдруг остановилась. Дыхание у нее перехватило от внезапного потрясения.
Она чувствовала раскинувшийся перед ней зрительный зал – огромное пустое пространство. Пространство издавало звуки, словно где-то неподалеку похрапывал бархат (если, конечно, бархат может храпеть).
Это была не тишина. На сцене никогда не бывает полной тишины. Это был шум, производимый миллионами других звуков, которые так до конца и не затихли, – громом аплодисментов, увертюрами, ариями. Они изливались… обрывки мелодий, заблудившиеся аккорды, фрагменты песен.
Она отступила на шаг и едва не отдавила кому-то ногу.
Агнесса резко повернулась.
– Андре, это глупая…
Кто-то отпрянул.
– Прошу прощения госпожа! Агнесса выдохнула.
– Уолтер?
– Прости госпожа!
– Ничего, пустяки. Просто ты… застал меня врасплох.
– Я и сам тебя не заметил госпожа!
В руках Уолтер что-то держал. К удивлению Агнессы, предмет, выделявшийся своей темнотой даже на фоне окружающего полумрака, оказался котом. Словно старая тряпка, он свешивался с рук Уолтера и довольно мурлыкал. Зрелище было кошмарное – все равно что увидеть, как кто-то беспечно сует руку в электрическую мясорубку проверить: и чего это вдруг она остановилась?
– Но это же… Грибо?
– Довольный котик! Напился молочка!
– Уолтер, что ты тут делаешь? Все давным-давно разошлись по домам.
– А что делаешь здесь ты госпожа?
Впервые Агнесса услышала, как Уолтер задает вопрос. Но ведь он тут что-то вроде уборщика, напомнила она себе. Так что может ходить где ему вздумается.
– Я… я заблудилась, – сказала она и слегка покраснела от собственной лжи. – Я… как раз собиралась подняться к себе в комнату. Ты случайно не слышал, здесь кто-то пел?
– Да здесь все время поют!
– Я имею в виду, совсем недавно, буквально с минуту назад.
– Буквально с минуту назад ты наступила мне на ногу госпожа!
– О…
– Доброй ночи госпожа!
Сквозь мягкий теплый полумрак, Агнесса направилась к выходу со сцены, изо всех сил противясь искушению оглянуться. Забрав с раковины чайник, она поспешила вверх по лестнице.
А у нее за спиной Уолтер осторожно опустил Грибо на пол, снял берет и выудил из него что-то белое и бумажное.
– Итак господин Киска что мы сейчас будем слушать? О знаю! Мы будем слушать увертюру к «Летучему коту»! Композитор Й.К. Буббла дирижер Вочья Дойнов!
Грибо одарил его сытым взглядом кота, готового ради кормежки на любые муки.
А Уолтер уселся рядом с ним и стал слушать музыку стен.
Когда Агнесса вернулась в комнату, Кристина уже крепко спала и похрапывала безмятежным храпом человека, благополучно вознесшегося на травяные небеса. Чашка валялась рядом с кроватью.
В этом нет ничего плохого, успокоила себя Агнесса. Кристина ведь нуждается в хорошем отдыхе. Так что на самом деле она, Агнесса, совершила благое дело.
Она переключила внимание на цветы. Особенно много было роз и орхидей. К большинству букетов прилагались записочки. По-видимому, много мужчин аристократического происхождения ценят хорошее пение – по крайней мере, хорошее пение, исходящее от девушки столь хорошенькой, как Кристина.
Агнесса разобралась с цветами на ланкрский манер, что означает: берешь в одну руку горшок, в другую – букет, после чего с силой суешь одно в другое. Единственная хитрость – не перепутать, что во что вставляется.
Последний букет был самым маленьким и обернутым в красную бумагу. Записка отсутствовала. Сказать по правде, и цветы тоже.
Кто-то просто-напросто завернул в бумагу полдюжины потемневших и шипастых розовых стеблей, после чего, непонятно с какой целью, сбрызнул их духами. Запах был мускусный и довольно приятный, но все равно шутка дурного тона. Агнесса швырнула стебли в мусорную корзину, задула свечу и принялась ждать.
Она и сама не могла с уверенностью сказать, кого или чего именно.
Через пару минут Агнесса заметила, что мусорная корзина засветилась – легчайшим флуоресцентным свечением, будто от светлячков, но все равно засветилась.
Перегнувшись через край кровати, она заглянула в корзину.
На мертвых стеблях раскрывались розовые бутоны, прозрачные как стекло, видимые только благодаря свечению на каждом лепестке. Они мерцали словно болотные огоньки.
Агнесса осторожно извлекла букет из корзины и принялась нащупывать во мраке пустую вазу. Нашла не лучшую, но и эта сойдет. А потом девушка просто сидела и смотрела на призрачные цветы, пока не…
…Пока кто-то не кашлянул. Она дернула голо вой и поняла, что уснула.
– Госпожа?
– Господин?!
Голос звучал мелодично и грозил вот-вот сорваться на пение.
– Слушай внимательно. Завтра ты поешь партию Лауры в «Мистере Ха». У нас полно работы. Одного вечера тут явно маловато. Большую часть времени мы потратим на арию из первого акта.
Послышался короткий отрывок мелодии, исполняемой на скрипке.
– Сегодня вечером ты выступала… хорошо. Но есть арии, над которыми еще надо поработать. Будь внимательна.
– Это ты прислал розы?!
– Они тебе понравились? Эти розы расцветают только в темноте.
– Но кто ты?! И не твое ли пение я слышала только что, на сцене?!
На мгновение воцарилось молчание.
– Мое. А потом:
– Итак, давай повторим роль Лауры из «Мистера Ха» – он же «Мастер Маски», он же, как его называют простолюдины, «Человек с Тысячью Лиц»…
Когда на следующее утро ведьмы явились к Козлингеру, то обнаружили на лестнице очень большого тролля. Тролль сидел, положив на колени дубинку, и, когда ведьмы попытались пройти мимо, предостерегающе вскинул ладонь размером с лопату.
– Туда никому нельзя, – предупредил он. – У Козлингера собрание.
– И сколько это собрание продлится? – осведомилась матушка.
– Обычно у господина Козлингера как собрание начнется, так до вечера и не кончается.
Матушка с уважением посмотрела на тролля.
– И давно ты в издательском деле? – спросила она.
– С утра, – гордо ответил тролль.
– Господин Козлингер взял тебя на работу?
– Угу. Пришел в наш Каменоломный переулок и выбрал меня. Этот работник, говорит, словно создан для… – Брови тролля искривились, пока он пытался припомнить незнакомые слова. – Для стремглав развевающего издательства мирового масштаба.
– И что именно ты делаешь?
– Сижу.
– Прошу прощения, – отодвинув матушку, нянюшка протолкнулась вперед. – Этот тип почвы я везде узнаю. Ты ведь с Медной горы, что в Ланкре?
– И что?
– Мы тоже из Ланкра.
– Правда?
– Это матушка Ветровоск собственной персоной.
Тролль недоверчиво улыбнулся. Лоб у него опять пошел глубокими расселинами. Охранник перевел взгляд на матушку.
Она кивнула.
– Та самая, которую ваши парни зовут Ааоограха хоа, – уточнила нянюшка. – Та, От Которой Лучше Держаться Подальше.
Тролль уставился на свою дубинку, словно бы всерьез раздумывая, не забить ли себя до смерти.
Матушка похлопала по покрытому лишайником плечу.
– Как тебя зовут, дружок?
– Карборунд, госпожа, – пробормотал он.
Одна нога у него вдруг запрыгала от мелкой дрожи.
– Нисколечко не сомневаюсь, что здесь, в большом городе, ты хорошо устроишься, – сказала матушка.
– Вот-вот, так почему бы тебе не пойти и не начать устраиваться прямо сейчас? – подхватила нянюшка.
Тролль ответил ведьмам благодарным взглядом – и был таков. Он так торопился, что не стал даже тратить время на то, чтобы открыть дверь.
– Они и в самом деле так меня называют? – задумчиво произнесла матушка.
– Э-э. Да. – Нянюшка ущипнула себя за ногу, чтобы не ухмыляться особо широко. – Само собой, это у них признак уважения.
– О.
– Э…
– Ты же знаешь, я всегда старалась ладить с троллями.
– Ну да.
– А гномы? – продолжала расспрашивать матушка, очень смахивая на человека, который вдруг обнаружил фурункул и не может удержаться, чтобы не поковырять его. – Они меня тоже как-то называют?
– Пошли, посмотрим, на месте ли господин Козлингер, – бодро предложила нянюшка.
– Гита!
– Э-э… ну… По-моему, они тебя кличут К'ез'рек д'б'дуз.
– И что это значит?
– Э-э… Эту Гору Лучше Обходить Стороной, – ответила нянюшка.
– О.
Весь путь вверх по лестнице матушка была не характерно молчалива.
Нянюшка не стала утруждать себя стуком к дверь. Повернув ручку, она тоненьким голосом окликнула:
– Эге-ге-ей, господин Козлингер! Это опять мы, как вы и думали. О, будь я на твоем месте, я бы не стала пытаться вот так выходить через окно – ты ведь на третьем этаже, а с таким мешком денег лазить по карнизам очень неудобно.
Бочком перемещаясь вдоль плинтуса, Козлингер шмыгнул обратно за свой огромный стол, очевидно надеясь, что эта ненадежная преграда хоть чуть-чуть защитит его от ведьм.
– А разве на лестнице нет тролля? – спросил он.
– Он решил порвать с издательской карьерой, – объяснила нянюшка. Усевшись, она улыбнулась ему во весь рот. – Ты ведь уже приготовил для нас деньги?
До Козлингера дошло, что он попался. Гримасы на его лице сменяли одна другую, пока он перебирал различные варианты ответа. А затем он улыбнулся – так же широко, как и нянюшка, – и плюхнулся в кресло прямо напротив нее.
– Само собой, период у издательства сейчас нелегкий, – начал Козлингер. – Можно сказать, худшего периода мне и не припомнить, – добавил он, привнеся в голос изрядную толику честной горечи.
И перевел взгляд на лицо матушки. После этого улыбка осталась на месте, но остальная часть лица господина Козлингера съехала набок.
– Понимаете ли, люди вдруг – раз! И перестали покупать книги, – поспешно продолжил он. – А одна стоимость граверных работ – это что-то зверское.