Из горла сеньора Базилики послышались булькающие звуки.
– Кто из вас Бадья? – повелительно осведомилась матушка.
– Э-э… я…
Сняв перчатку, матушка величественно протянула руку.
– Тысяча извинений, – сказала она. – Я не привыкла, чтобы важные особы сами открывали двери. Меня зовут Эсмеральда Ветровоск.
– Как очаровательно. Я так много наслышан о вашей персоне, – соврал Бадья. – Прошу позволения представить вас. Вы, без сомнения, знакомы с сеньором Базиликой?
– Разумеется, – кивнула матушка, глядя Генри Лежебоксу прямо в глаза. – Уверена, сеньор Базилика не забыл многие счастливые минуты, которые мы провели вместе в других оперных театрах мира, названия которых, впрочем, я даже не упомню.
Выдавив из себя улыбку, Генри сказал что-то своему переводчику.
– Поразительно, – перевел тот. – Сеньор Базилика сообщает, что с неизбывной нежностью вспоминает многочисленные встречи с вами в других оперных театрах мира, названия которых, впрочем, он тоже не может припомнить.
Приложившись к матушкиной руке, Генри умоляюще посмотрел снизу вверх.
«Но как он на нее смотрит, – подумал Бадья. Не удивлюсь, если в прошлом между ними…»
– О. Э. А это господин Зальцелла, наш главный режиссер, – опомнился он.
– Весьма польщен.
Зальцелла, глядя матушке прямо в глаза, крепко пожал ей руку. Она кивнула.
– И какой предмет ты первым делом схватил бы, спасаясь из горящего дома? – осведомилась она.
Он вежливо улыбнулся.
– А что бы вы хотели, чтобы я схватил, госпожа?
Задумчиво кивнув, она отпустила его руку.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – сказал Бадья.
– Немного шерри, – ответила матушка. Пока Бадья наливал напиток, Зальцелла бочком придвинулся к нему.
– Откуда она на нас свалилась?
– По всей видимости, она купается в деньгах, – прошептал Бадья. – И обожает оперу.
– Никогда о ней не слышал.
– Зато сеньор Базилика слышал, и для меня этого достаточно. Постарайся их как-нибудь развлечь, а я пойду распоряжусь насчет обеда. Отворив дверь, он споткнулся о нянюшку Ягг.
– Прошу прощения! – нянюшка встала и одарила его радостной улыбкой. – Эти ручки уморишься полировать, а?
– Э-э, госпожа…
– Ягг.
– …Да, конечно, Ягг, не могла бы ты сбегать на кухню и сказать госпоже Скобе, что на обеде будет присутствовать еще одна персона.
– Одна нога здесь, другая там!
Нянюшка поспешила на кухню. Бадья одобрительно кивнул. Какая милая пожилая дама, подумал он. На нее всегда можно положиться.
Ход был не совсем тайный. Когда комнату делили на две части, между стенами осталось пространство. Оттуда можно было выйти на лестницу, на совершенно обычную лестницу, на которую даже лился засаленный дневной свет, с трудом просачивающийся сквозь поросшие грязью окна.
Агнесса испытала смутное разочарование. Она ожидала, что это будет настоящий потайной ход, возможно, с парой-другой факелов, таинственно мерцающих в своих загадочных литых подставках. Но эту лестницу в свое время всего лишь отделили от остального помещения стеной. Она вовсе не была потайной, а просто-напросто всеми забытой.
В углах покачивалась паутина. С потолка свисали коконы засушенных мух. Пахло давно умершими птицами.
Однако по пыльному полу шла четкая протоптанная дорожка. Кто-то несколько раз пользовался этой лестницей.
Агнесса некоторое время сомневалась, не зная, пойти вверх или вниз, и в конце концов решила направиться вверх. Путешествие оказалось не из длинных – после еще одного пролета она уперлась в люк, который, однако, даже не позаботились запереть.
Толкнув дверцу, она заморгала, привыкая к неожиданно яркому свету. Волосы трепал ветер. На нее в упор смотрел голубь. Она высунула голову наружу, на свежий воздух, и голубь отлетел чуть в сторонку.
Люк выходил на крышу оперы и был всего лишь одним из бесконечного множества вентиляционных отверстий, труб и других люков.
Агнесса вернулась обратно на лестницу и зашагала вниз. Как вдруг услышала голоса…
Старая лестница не была полностью забыта. Кто-то счел, что она еще может быть полезна в качестве вентиляционной шахты. Сюда просачивались голоса, гаммы, отдаленное музицирование, обрывки разговоров… Кристина словно бы плыла сквозь слои звуков, путешествовала сквозь огромный звуковой сэндвич.
Грибо, восседая на кухонном шкафу, с интересом следил за представлением.
– Возьми половник! – посоветовал рабочий сцены.
– Им не достать! Уолтер!
– Да госпожа Скоба?
– Передай-ка метлу!
– Да госпожа Скоба!
Грибо задрал голову и посмотрел на высокий потолок, к которому лепилось что-то вроде плоской десятиконечной звезды.
Из середины звезды смотрели очень испуганные глаза.
– «Опустите в кипяток», – процитировала госпожа Скоба. – Именно так сказано в поваренной книге. Там не сказано: «Будьте осторожны, он ухватится за края кастрюли и попытается удрать»…
Она замахала метлой. Кальмар отпрянул.
– И спагетти тоже получились никуда не годные, – бормотала она. – Я их жарила несколько часов, а они, проклятье, все равно твердые, как ногти.
– Эге-ге-ей, это всего лишь я. – В дверном проеме показалась голова нянюшки Ягг. Нянюшка могла быть настолько обаятельной, что даже те, кто в глаза ее до сих пор не видел, сразу верили, что это действительно всего лишь она. – Небольшие неприятности, а?
Нянюшка окинула взглядом поле боя (включая потолок). В воздухе чувствовался сильный запах паленых макарон.
– О, – поняла она. – Спецзаказ для сеньора Базилики?
– Должен был быть, – поправила повариха, время от времени взмахивая метлой. – Но эта чертова штуковина никак не хочет спускаться, и все тут.
На длинной железной плите побулькивали горшки. Нянюшка кивнула в их направлении.
– А что остальные будут есть? – спросила она.
– Баранину с клецками, – ответила повариха.
– А! Хорошая еда, без обмана, – похвалила нянюшка, сторонница натуральной, полной жиров кухни.
– И «вареньевые чертики» на десерт, но я так умучилась с распроклятой зверюгой, что даже еще не начинала их готовить!
Нянюшка осторожно вынула из рук поварихи метлу.
– Знаешь что, – предложила она, – давай так: ты готовишь клецки на пятерых, а я по-быстрому стряпаю десерт. Пойдет?
– О, это очень мило с твоей стороны, госпожа…
– Ягг.
– Варенье в банке на…
– Варенье мне не понадобится! Нянюшка посмотрела на полку со специями, ухмыльнулась, после чего скромно укрылась за столом…
…Дзиньдзиньдзинодзинь…
– …А шоколад у тебя есть? – спросила она, извлекая из потайного укрытия некую книжку. – У меня тут есть один рецептик, очень подойдет к случаю…
Лизнув палец, она открыла страницу пятьдесят три. Шоколадный Восторг С Особым Кремом-Секретом.
Ага, подумала нянюшка, это будет весело.
Люди всегда забывают простую истину: люди, вознамерившиеся преподать им урок, знают о людях кое-что такое, что самим людям неизвестно.
Агнесса все спускалась по той самой всеми забытой лестнице. До нее доносились обрывки разговоров.
Это было… очень волнующе.
Никто не говорил ничего важного. Ни о каких скрытых преступлениях она не узнала. Просто звуки обычного дня. Но это были тайные звуки.
И слушать их, конечно, было неправильно.
Агнессу воспитали в представлении, что есть много неправильных, плохих вещей. Плохо подслушивать под дверью, плохо смотреть людям прямо в глаза, плохо перебивать, огрызаться, выставляться…
Но за этими стенами она могла быть той Пердитой, которой всегда мечтала быть. Пердита плевать хотела на правила. Пердита всегда добивалась своего. Пердита могла носить все, что пожелает. Пердита Икс Нитт, повелительница тьмы, царица крутизны, могла сколько хочет слушать, как живут другие люди. И она никогда, никогда не была хорошей девочкой.
Агнесса знала, что пора возвращаться обратно, в комнату. Что бы ни крылось в сумрачных глубинах, куда вела забытая лестница, лучше пусть оно и дальше там кроется.
Но Пердита спускалась все глубже и глубже. Агнесса не отставала.
Распитие освежающих напитков проходило, как показалось Бадье, очень даже бодро. Присутствующие вели вежливую беседу, и до сей поры никого, абсолютно никого не прикончили.
А еще было очень приятно увидеть слезы благодарности в глазах сеньора Базилики, когда ему сообщили, что повариха готовит специально для него особые бриндизийские блюда. Это известие, по всей видимости, потрясло его до глубины души.
Кроме того, обнадеживал факт его знакомства с госпожой Эсмеральдой. В этой женщине было нечто, вселявшее в Бадью тревогу и растерянность. Почему-то ему было несколько трудно вести с ней беседу. Напрашивающемуся разговорному гамбиту: «Привет, насколько мне известно, у вас денег куры не клюют, так не поделитесь ли с нами?» – недоставало некоторой тонкости.
– Итак, э-э, госпожа, – рискнул начать он, – что привело вас, э-э, в наш город?
– Я подумала, может, стоит заехать сюда потратить чуток денег, – откликнулась матушка. – У меня их, знаешь ли, навалом. Без конца только и делаю, что покупаю новые банки. Денег все прибавляется и прибавляется, никаких банок не напасешься.
Где-то в глубине измученного мозга господина Бадьи часть его личности присвистнула и щелкнула каблуками.
– Ну, если я могу чем-нибудь помочь… – промурлыкал он.
– Вообще говоря, можешь, – кивнула матушка. – Я как раз думала о…
Тут прозвучал гулкий гонг.
– О! – воскликнул господин Бадья. – А вот и наш обед.
Он услужливо протянул руку матушке. Некоторое время матушка непонимающе таращилась на нее, пока не вспомнила о своей роли.
Рядом с кабинетом Бадьи располагалась небольшая – только для избранных – столовая. Там вошедшие обнаружили стол, накрытый на пять персон, и нянюшку Ягг, весьма очаровательную в своей кружевной наколке официантки.
Нянюшка присела в бодром реверансе.