Агнесса решила промолчать. Нянюшка говорила абсолютную правду. Она – вылитая мать. Это написано большими буквами не только на ее лице, но и на теле. Разруби ее пополам, и на одной половинке будет одно «ма», а на второй – другое. Некоторые девушки… являются матерями по самой своей природе. «А кое-кому, – встряла Пердита, – до конца дней своих суждено оставаться профессиональными девственницами!» «Что же касается третьей ипостаси… – продолжала Агнесса, игнорируя собственные ремарки. – Неудивительно, что нянюшку звали, когда рождался ребенок, а матушку – когда кто-то умирал».
– Она решила, что больше нам не нужна.
– Наверное.
– И чем она теперь будет заниматься?
– Понятия не имею. Но если было трое, а потом вдруг появился четвертый, кто-то должен уйти, верно?
– А как быть с вампирами? Нам вдвоем с ними не справиться!
– Она пыталась сказать, что нас уже трое, – ответила нянюшка.
– Что? Маграт?! Но она… – Агнесса запнулась. – Она ведь не нянюшка Ягг.
– А я, если на то пошло, не Эсме Ветровоск, – возразила нянюшка. – Ее хлебом не корми, дай порешать всякие головологические задачки. Влезть кому-то в голову, послать куда-нибудь свой разум… Вот это для нее. Она в один миг стерла бы улыбочку с лица этого сорочьего графа. Причем изнутри, уж я-то Эсме знаю.
Они сидели и мрачно смотрели на холодный очаг.
– Мы не раз ругались с ней… И вообще… – пробормотала Агнесса.
Разбитая чашка все не выходила из головы. Агнесса была уверена, что матушка Ветровоск умышленно разбила ее. Возможно, сама матушка думала, что это вышло случайно, но у каждого человека есть своя Пердита. Матушка бродила по мрачному домику, который идеально соответствовал ее настроению, и думала о тройке. Три, три, три…
– Эсме и сама была не больно-то любезна с людьми, – ответила нянюшка Ягг. – Угощаешь ее яблочным пирогом, а она начинает брюзжать, мол, тесто плохое, начинка не удалась…
– Но люди не слишком часто благодарят ее. А она так много для них делает.
– И на благодарность ей тоже наплевать. Мысленно. Вообще-то, если уж резать правду-матку, с семейством Ветровосков все не так чисто. Взять, к примеру, Алису Ветровоск.
– А кто это такая?
– Бабка нашей матушки. Говорят, она перекинулась на другую сторону – упаковала однажды свои вещички да и отправилась в Убервальд. А если вспомнить Эсмину сестренку… – Нянюшка замолчала, но потом снова заговорила: – В общем, есть причины. Матушка постоянно стоит у себя за спиной и критикует, критикует… Иногда мне кажется, она очень боится сбиться с истинного пути и не заметить этого.
– Матушка? Но она ведь добродетельна, как…
– Вот именно. Поэтому матушка Ветровоск пристально следит за каждым ее шагом.
Агнесса в который раз окинула взглядом бедно обставленную комнату. Потолок протекал. Она слышала, как стены уходят в глину, глубже, глубже… Она слышала их мысли.
– И матушка знала, что Маграт собирается назвать девочку Эсме?
– Вероятно. Чего она только не знала, ты не поверишь.
– Если задуматься, не слишком-то вежливо называть так ребенка… – промолвила Агнесса.
– Что ты имеешь в виду? На ее месте я была бы польщена.
– А матушка могла счесть, что ее имя просто взяли и передали. По наследству, так сказать.
– Вообще, да, – согласилась нянюшка. – В дурном настроении Эсме и не до такого могла додуматься.
– Как говаривала моя бабушка, об острый ум и порезаться недолго.
Они еще посидели в серой тишине, а потом нянюшка сказала:
– А вот у моей бабки была своя присказка, которую она любила повторять в похожих ситуациях…
– И какая же?
– «А ну, кыш, дьяволенок, вот отрублю тебе нос и кошкам скормлю!» Но в нашей ситуации это не больно-то поможет.
Сзади вдруг раздался какой-то звон. Повернувшись, нянюшка глянула на стол.
– Ложка пропала…
На сей раз звон донесся со стороны двери.
Прыгая вдоль дверного порога, сорока тщетно пыталась подцепить клювом украденную ложку. Заметив, что на нее смотрят, воровка наклонила голову и уставилась на ведьм своим похожим на бусинку глазом. И едва-едва успела увернуться от нянюшкиной шляпы, метко брошенной на манер «летающей тарелки».
– Эти воровки тащат все, что блестит…
Граф де Сорокула смотрел в окно на предваряющее рассвет небесное зарево.
– Вот видите, – сказал он, поворачиваясь к семье. – Наступает утро, а мы живы-живехоньки.
– Ты специально выбрал хмурое утро, – ехидно заметила Лакримоза. – Его едва ли можно назвать солнечным.
– Всему свое время, дорогая, всему свое время, – весело откликнулся граф. – Я просто хотел, чтобы вы меня поняли. Сегодня утро хмурое, согласен. Но для начала вполне сгодится. Мы можем акклиматизироваться. А потом в один прекрасный день… солнечный пляж…
– Ты действительно очень умен, дорогой, – сказала графиня.
– Благодарю, любовь моя, – кивнул граф, говоря тем самым, что абсолютно с ней согласен. – Влад, как там поживает пробка?
– Отец, а это действительно удачная мысль? – спросил Влад, пытаясь штопором вытащить пробку из бутылки. – Мне казалось, мы не пьем… вино.
– Думаю, пора начать.
– Фу, – фыркнула Лакримоза. – Даже не притронусь к этой гадости. Ее выдавили из овощей!
– Вернее, из фруктов или из ягод, – спокойно поправил ее граф. Он взял бутылку из рук сына и ловко вытащил пробку. – По-моему, отличное красное вино. Дорогая, выпьешь глоточек?
Жена неуверенно улыбнулась, показывая, что поддерживает мужа, хоть и идет против собственной воли.
– А может, его следует… э… подогреть?
– Рекомендуется комнатная температура.
– Отвратительно! – воскликнула Лакримоза. – Не понимаю, как вы можете это выносить!
– Лакки, попробуй. Ну, ради папы, – сказала графиня. – Быстрее, пока оно не свернулось.
– Вино, моя дорогая, всегда остается жидким.
– Правда? Как удобно.
– Влад? – Граф, наполняя бокал, повернулся к сыну, который следил за его действиями с явным испугом.
– А ты представь, что это кровь винограда. Возможно, так будет проще, – предложил отец, и Влад взял у него бокал. – Лакки?
Дочь решительно скрестила руки на груди.
– Ха!
– Мне казалось, тебе нравятся подобные вещи, – заметила графиня. – Ведь именно этим увлекаются твои подружки.
– Не понимаю, о чем ты говоришь!
– Гуляют аж до полудня, носят яркие одежды, дают друг другу странные имена, – объяснила графиня.
– Например, Гертруда, – с издевкой произнес Влад. – Или Пэм. И считают, что это круто.
Лакримоза резко повернулась и попыталась вцепиться ему в лицо ногтями. Он схватил ее за запястья и усмехнулся.
– Это не твое дело!
– Леди Стригуль говорит, что ее дочь теперь предпочитает, чтобы ее называли Венди, – пожаловалась графиня. – И что это на нее нашло? Иероглифика – такое красивое имя для девушки. И на месте ее матери я бы настояла, чтобы она хоть чуточку подводила глаза…
– Согласна, – не сдавалась Лакримоза. – Но никто из них не пьет вино. Только настоящие извращенцы, которые специально стачивают зубы, пьют вино.
– А Маладора Крвойяк пьет, – возразил Влад. – Или как ее там нынче? Фреда?
– Нет, не пьет!
– Да ну? Она носит на шее серебряный штопор на цепочке – иногда даже с пробкой!
– Это просто модный аксессуар! Да, она хвастается, будто бы без ума от портвейна, но на самом деле наливает в бокал кровь. Однажды Генри принес на вечеринку бутылку вина, так она от одного запаха брякнулась в обморок!
– Генри? – переспросила графиня.
Лакримоза потупила взор.
– Мрачн Гиераки, – едва слышно произнесла она.
– Это тот, что коротко стрижет волосы и притворяется, будто работает бухгалтером? – уточнил Влад.
– Надеюсь, кто-нибудь сообщит об этом его отцу, – сказала графиня.
– Замолчите же! – воскликнул граф. – Все это не более чем культурная адаптация, понимаете? Прошу вас! Я столько трудился ради этого! Нам не нужен весь день целиком, а только его часть! Неужели я прошу слишком многого? А вино – это просто вино. В нем нет ничего таинственного. Итак, возьмите бокалы. Лакки, ты тоже. Пожалуйста. Ну, за папочку?
– Когда ты расскажешь об этом «Кириллу» и «Тиму», они просто обалдеют, – шепнул Влад Лакримозе.
– Заткнись! – прошипела она. – Пап, я боюсь, мне будет плохо!
– Твое тело приспособится, – успокоил ее отец. – Я его уже пробовал. Немного водянистое, на мой вкус. Слишком кислое, но вполне съедобное. Пожалуйста.
– Ну, хорошо…
– Отлично, – кивнул граф. – Итак, поднимите бокалы…
– Приветствуем тебя, новая кровь! – возвестил Влад.
– Карпе дием, – сказал граф.
– За горло, – добавила графиня.
– Мне просто не поверят, – пробормотала Лакримоза.
Все дружно пригубили вино.
– Ну? – осведомился граф Сорокула. – Не так уж и плохо, верно?
– Немного холодное, – заметил Влад.
– Я закажу подогреватель вина, – пообещал граф. – Я не какой-нибудь безрассудный вампир. Дети, надеюсь, еще какой-нибудь год, и все мы справимся со своей фенофобией и сможем позволить себе легкий салат…
Лакримоза театрально повернулась к родителям спиной и сделала вид, что ее тошнит в вазу.
– И тогда, Лакки, ты обретешь свободу. Одиноким дням наступит конец! И не только им одним, но и…
Влад был готов к чему-то подобному, поэтому он даже глазом не моргнул, когда отец резким движением выхватил из кармана какую-то карточку и вскинул ее высоко в воздух.
– Двойная змея, – спокойно сообщил он. – Символ джелибейбийского культа воды.
– Вот видишь?! – взволнованно воскликнул граф. – Ты даже не вздрогнул! И богофобию можно победить! Я всегда это говорил! Да, временами наш путь тяжел, но…
– Терпеть не могу, когда ты выпрыгиваешь из-за угла и обливаешь нас святой водой, – прошипела Лакримоза. – Хорошо, хоть последнее время ты немного подуспокоился.
– Ну, не такой уж и святой, – возразил отец. – Сильно разбавленной. В худшем случае лишь слегка благочестивой. Но благодаря ей ты стала сильной, а?