— Как может человек шести дюймов ростом так выучить птицу? — удивилась она вслух, глядя, как канюк кругами набирает высоту.
— Ах, тута всегой-то и нужно, что мал-мал капелька доброты, — пояснил Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок.
— Правда?
— Ах-ха, и громазда ложка люлей, — добавил Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок. — Чтоб приучивать их, Хэмиш бегает по полю в кроличье шкурине и ждёт, когда канюк на него набрякнется.
— Ужас какой.
— Да не, он с ними не слишком злобунствует. Просто даёт бошкой в лоб, чтоб птахе отрубился, — успокоил её Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок. — А потом мажет ему клюв особым маслом. И когда большой птахе очухивается, то думает, что Хэмиш — его мамочка.
— Похоже, он на землю почти и не спускается, — сказала Тиффани, наблюдая за удаляющимся канюком.
— Верно, хозяйка. Хэмиш спит в канючьем гнезде. Говорит, там чудь как тепло. А когда не спит, то летает почём зря. Говорит, ему ндра килт проветривать.
— А птицы не против?
— Нае, хозяйка. Всяк птахе и зверь в округе знает: дружить с Фиглями — к удаче.
— Да?
— Ну, по правде, хозяйка, они знают, что не дружить с Фиглями — к большой неудаче.
Тиффани посмотрела на солнце. До заката оставалось всего несколько часов.
— Мне надо найти проход, — сказала она. — Послушай, Не-так-мал-как…
— Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок, хозяйка, — терпеливо поправил пикет.
— Да, спасибо. Послушай, где Явор Заядло? Где вообще все, если уж на то пошло?
Юный гоннагл немного смутился:
— Они тама внизу мал-мал препираки-драки устроили, хозяйка, — признался он.
— Так. Нам надо отыскать моего брата, ясно? Я ведь здесь кельда, правильно?
— Тута кой-что мал-мал за-пу-тан-нее, хозяйка. Они, э-э, как раз за тебя и препирают…
— Спор обо мне?
Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок, похоже, мечтал провалиться сквозь землю.
— Эм… они препирают… они того… обо…
Тиффани поняла, что ничего не добьётся. Фигль густо покраснел. А поскольку в обычном состоянии он был синий, то теперь приобрёл неприятный фиолетовый оттенок.
— Я полезу обратно в нору. Будь добр, подтолкни мои башмаки, хорошо?
Она съехала вниз по сухой земле, и пикеты в пещере брызнули в стороны.
Когда глаза Тиффани привыкли к темноте, она увидела, что галереи опять запружены народом. Некоторые Фигли перед её прибытием мылись, другие зачем-то смазывали свои рыжие волосы жиром и зачёсывали их назад. И все как один уставились на неё так, будто она поймала их на горячем.
— Нам пора идти, если мы хотим нагнать Королеву, — сказала Тиффани, глядя в упор на Явора Заядло.
Он стоял над раковиной, сделанной из половинки грецкого ореха, и умывался. С рыжей бородищи, заново заплетённой в косы, капала вода. Волосы тоже были натуго заплетены в три длинные косы, так что, вздумай он резко повернуть голову, мог бы зашибить кого-нибудь насмерть.
— Ах, ну… — промямлил он, — поперёд надыть уладить одно мал-малюсенькое дельце.
Явор Заядло вертел в руках крошечную мочалку для лица. Когда Явор вертит, это значит, что он взволнован.
— Да? — сказала Тиффани.
— Э… не желашь ли чашечку чаю?
И вперёд выступил пикет с золотым кубком, наверняка сделанным для давно почившего короля. Тиффани взяла кубок. Ей и правда хотелось пить. По рядам пикетов пронёсся вздох. Чай оказался на удивление хорош.
— Хорош чаёк, а? Мы спёрли цельный мешок этого добра у торговца с большой дороги, — похвастался Явор Заядло и пригладил волосы мокрыми руками.
Тиффани замерла, не донеся кубок до рта. Должно быть, пикеты не понимали, как громко они шепчутся, тем более что перешёптывались они на галерее, а галерея была как раз на уровне ушей Тиффани.
— Не, я что? Я ничё… А всё ж таки она мал-мал громаздоваста.
— Ах-ха, кельда и должна быть громазда, чтоб плодить много-много детое.
— Ах-ха, то верно, добра баба — громазда баба. Но ведь ежли кто захочет её обнявить, ему ж придётся мелом метить, хде он завчера остановился.
— И годков ей маловато, сдаётся…
— Дыкс ей ж не надыть вотпрямща детое делать. Ну, много зараз не надыть. Штук по десять моно по первости.
— Раскудрыть, ребя, об чём ваще речь? Ясно дело, она Явора Заядло выберет. Вона у него как у него, бедолажца, коленки блямс-блямс, отсюдыть видать…
Тиффани выросла на ферме. А на ферме истории о том, что детей приносит аист или их находят в капусте, не приживаются, особенно если корова начинает телиться среди ночи и роды проходят нелегко. Тиффани даже помогала овцам ягниться — когда у них не всё идёт гладко, маленькие руки могут быть очень кстати. Она знала о том, зачем баранам привязывают спереди мешочки с красным мелом и почему у овец с красными отметинами на спинах весной появляются ягнята. Просто удивительно, как много может узнать ребёнок, склонный наблюдать и помалкивать, даже из того, что взрослые считают неподходящим для детей.
Тиффани разглядела на другом конце пещеры Фиону. Пикета недобро улыбалась.
— Что происходит, Явор Заядло? — спросила Тиффани, осторожно подбирая слова.
— Ну, эт… эт’ всё законы нашего клана, понимашь, — смущённо пролепетал Фигль. — Ты ныне наша кельда, и хочеваем мы того или нет, мы должны вопросить тебя, значит… бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу… — Он торопливо попятился.
— Я что-то не уловила, — сказала она.
— Мы все себя отдраили, вишь, — сказал он. — Кой-кто даже взаправду вымылся в росяном пруду, хотя ишшо токо май, а Громазд Йан попервой в жисть помыл под мышками, а Туп Вулли насобирал тебе ай-какой букетик.
Туп Вулли выступил вперёд, нервно сглотнул и гордо вскинул в воздух упомянутый букет. Цветы в нём, возможно, были красивые, вот только Фигль не очень-то представлял себе, как их рвать и как составить из них букет. Стебли, листья и лепестки торчали из его кулака во все стороны.
— Очень мило, — Тиффани отпила чаю.
— Лана… лана… — Явор Заядло вытер пот со лба. — Дыкс, может, ты сказанёшь… сказанёшь нам… бу-бу-бу…
— Они хочевают, чтобы ты сказанула, кого из них возьмёшь в мужья, — громко объявила Фиона. — Таковый закон. Ты должна назвать имя будущего мужа и день свадьбы, иль ты боле не кельда.
— Ах-ха. — Явор Заядло старался не встречаться с Тиффани взглядом.
Кубок в руке Тиффани не дрогнул, но только потому, что все её мышцы разом одеревенели. В голове неслось: «Аргх!.. Это происходит не со мной! Я не могу… Он же не… Мы бы не… Они даже… Это смешно! Бежать!»
Но она знала, что к ней прикованы взгляды сотен крохотных глаз. «Очень важно, как ты теперь станешь себя вести, — заметил Задний Ум. — Фиона ждёт, что ты будешь делать. Нет, правда, глупо недолюбливать девицу вчетверо меньше тебя ростом, но что есть, то есть — она тебе не нравится».
Тиффани заставила себя улыбнуться:
— Это так неожиданно… Большая честь для меня, конечно.
— Ах-ха, — сказал Явор Заядло, глядя в пол.
— И вас ведь так много. Нелегко сделать выбор, — продолжала Тиффани, всё так же улыбаясь. А Задним Умом подумала: «Он тоже не в восторге».
— Ах-ха, трудновасто, — отозвался Явор Заядло.
— Пожалуй, я лучше поразмыслю над этим на свежем воздухе, — сказала Тиффани и упрямо улыбалась, пока не выбралась наружу.
Усевшись на корточки, она вгляделась в заросли примул:
— Эй, жаб!
Он выбрался на свет, дожёвывая что-то:
— Ммм?
— Они хотят жениться на мне!
— И?
— И?! Сам подумай!
— Ах да, разница в росте, — сказал жаб. — Конечно, сейчас она ещё не так заметна, но когда ты вытянешься до пяти футов семи дюймов, а твой муж будет по-прежнему шесть дюймов…
— Не смейся надо мной! Я кельда!
— Ну, так в этом-то всё и дело, верно? Фигли рассуждают так: есть правила, их надо соблюдать. Новоиспечённая кельда выбирает одного из воинов, становится его женой, и вскоре на свет появляются много-много Фиглей. Отказаться — значит нанести страшное оскорбление…
— Не пойду я замуж за Фигля! Я не могу рожать сотни детей! Скажи мне, как быть!
— Чтобы я указывал кельде, что ей делать? Как можно, — притворно возмутился жаб. — И вообще, мне не нравится, когда на меня кричат. У жаб тоже есть гордость, знаешь ли. — И он уполз обратно в кусты.
Тиффани набрала побольше воздуху, чтобы рявкнуть на него… но передумала. «Старая кельда знала, что так будет, — сказала она себе. — Выходит, она рассчитывала, что я найду способ выкрутиться. Это ведь только правила, и Фигли сами не знают, как с ними быть. Никто из них не хочет брать меня в жёны, хотя если спросить, они, конечно, ни за что не признаются. Это только правила…
Должен быть способ их обойти. Его не может не быть. Но выбрать жениха и назначить день свадьбы придётся. Это было сказано ясно».
Тиффани задумчиво уставилась на заросли боярышника. Хм…
Она заползла обратно в нору.
Фигли уже заждались и изволновались. Каждая испуганная бородатая физиономия повернулась к Тиффани.
— Я выбираю тебя, Явор Заядло, — сказала она.
Лицо Явора перекосилось от ужаса. Тиффани расслышала, как он пискнул себе под нос: «Ох, раскудрыть!»
— Но ведь назначить день свадьбы должна невеста, верно? — жизнерадостно продолжала Тиффани. — Все это знают.
— Ах-ха. Таковый обычай, как есть… — дрожащим голосом признал Явор Заядло.
— Ну, раз так, я назову этот день. — Тиффани набрала полную грудь воздуху. — На краю света высится большая-пребольшая гора, гранитная скала в милю высотой, — начала она. — Раз в год из далёкого далека прилетает маленькая-маленькая птичка и трётся о скалу клювом. И когда птичка сотрёт гору так, что от той останется только крохотная песчинка, я стану твоей женой, Явор Заядло Фигль.
Явор Заядло сначала от ужаса ударился в настоящую панику, потом до него начало доходить, и он медленно расплылся в довольной ухмылке.