На четвёртый день Тиффани сбивала масло и хлопотала по дому. Но не одна.
— А теперь пойди накорми цыплят, — сказала она Винворту. — Что ты должен сделать?
— Наколмить цыпа-цыпа.
— Цыплят, — строго поправила Тиффани.
— Цыплят, — послушно повторил Винворт.
— И вытри нос… да не рукавом! Я же дала тебе платок. А когда будешь идти обратно, давай посмотрим, сможешь ли ты донести целое полено, хорошо?
— О, ласкудлыть, — пробормотал Винворт.
— А какое слово мы не говорим?
— Ласкудлыть.
— Особенно при…
— Маме.
— Умница. А потом я закончу, и у нас останется время прогуляться к реке.
Винворт просиял:
— Пи-пи-писклики?
Тиффани помедлила с ответом. Она не видела ни одного пикета с тех пор, как вернулась домой.
— Не знаю, может быть, — сказала она. — Но у них, наверное, очень много дел. Надо найти новую кельду, и… Ну, в общем, много дел. Я так думаю.
— Пи-пи-писклики глят: а ну кыкс по балде, ложа селёдочья, — сообщил Винворт.
— Посмотрим. А теперь иди покорми цыплят. И собери яйца.
Когда Винворт уковылял к курятнику, держа обеими руками корзинку для яиц, Тиффани выложила на мраморную доску немного масла и взяла деревянные лопаточки, чтобы придать ему форму… ну, масла. Когда всё будет готово, она поставит сверху отпечаток деревянным штампиком. Людям нравится, когда на куске масла красуется маленькая картинка.
Тиффани почувствовала, что в дверях кто-то стоит, и обернулась.
Это был Роланд.
Он смотрел на неё, и лицо его было краснее обычного. Свою очень дорогую шляпу он нервно крутил в руках, совсем как Явор Заядло вертел шлем.
— Да? — сказала Тиффани.
— Послушай, всё это… ну, насчёт того… — начал Роланд.
— Да?
— Слушай, я не… я не привирал, ничего такого, — выпалил он. — Но отец вроде как вбил себе в голову, что я герой, и теперь другого и слышать не хочет. А я говорил ему, как… как…
— Как я помогла тебе всех спасти? — подсказала Тиффани.
— Да! То есть нет! Он говорит… говорит… говорит, тебе повезло, что я оказался там. Он говорит…
— Это не важно, — сказала Тиффани, снова взяв лопатки для масла.
— И рассказывает всем подряд, как храбро я себя вёл, и…
— Я же сказала, это не важно.
Лопатки принялись похлопывать по свежему маслу: шлёпашлёпашлёп.
Роланд умолк и застыл с открытым ртом.
— Хочешь сказать, тебе всё равно? — выдавил он наконец.
— Да. Всё равно, — сказала Тиффани.
— Но ведь так нечестно!
— Только мы с тобой и знаем, как было на самом деле.
Шлёпашлёпашлёп…
Она спокойно придавала форму куску жирного масла. Роланд смотрел на неё во все глаза.
— О, — сказал он. — Ты же никому не расскажешь, правда? То есть у тебя есть на это полное право, но…
Шлёпашлёпашлёп…
— Никто мне не поверит, — сказала Тиффани.
— Я пытался, — проговорил Роланд. — Честно. Как мог.
«Ну, конечно, ты пытался, — подумала Тиффани. — Но ума у тебя немного, а барон уж точно не умеет видеть истину с Первого Взгляда. Он предпочитает видеть мир таким, каким ему хочется».
— Однажды ты сам станешь бароном, верно? — сказала она.
— Ну, как бы да. Когда-нибудь. Но слушай, а ты правда ведьма?
— И когда это время придёт, ты будешь хорошим бароном, надеюсь? — продолжала Тиффани, вращая масло. — Честным, щедрым и порядочным? Будешь хорошо платить людям за работу, заботиться о стариках и не допустишь, чтобы бедную пожилую женщину вышвырнули из собственного дома?
— Слушай, я надеюсь, я…
Тиффани повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза, держа в каждой руке по лопатке:
— Я ведь буду рядом, понимаешь? И буду приглядывать за тобой. Я буду где-то в задних рядах толпы. Всегда. И буду присматривать за всем, потому что много поколений Боленов жили здесь и это моя земля. А ты можешь быть для нас бароном, я не против. Только будь хорошим бароном, а то пожалеешь.
— Слушай, ты, конечно… конечно…
— Очень помогла тебе?
— Но ты не смеешь так разговаривать со мной!
И тут Тиффани совершенно ясно услышала, как под крышей кто-то тихо-тихо произнёс: «Раскудрыть, вот ведь мал-мал соплюх!»
Она закрыла глаза, сердце бешено колотилось. Потом указала лопаткой на пустое ведро для воды:
— Ведро! Наполнись!
Ведро расплылось от скорости, булькнуло. Вода плеснула через край.
Роланд ошалело уставился на него.
Тиффани улыбнулась ему так любезно, как только могла. Её любезная улыбка при желании выглядела довольно устрашающе.
— Ты ведь никому не расскажешь?
— Никто мне не поверит, — заикаясь, ответил он.
— О да, — кивнула Тиффани. — Мы поняли друг друга. Вот и славно, правда? А теперь, если не возражаешь, я бы хотела закончить здесь и заняться сыром.
— Сыром? Но ты… ты могла бы делать всё, что захочешь! — выпалил Роланд.
— А сейчас я хочу сделать сыр, — спокойно ответила Тиффани. — Уходи.
— Эта ферма принадлежит моему отцу! — брякнул Роланд и, похоже, только потом понял, что брякнул он это вслух.
Раздались два негромких, но очень выразительных постукивания — это Тиффани положила лопатки и повернулась к Роланду.
— Очень отважно с твоей стороны было сказать такое, — проговорила она. — Но, наверное, теперь, немного подумав, ты уже жалеешь, что сказал это, да?
Роланд стоял зажмурившись. Он только кивнул.
— Хорошо, — сказала Тиффани. — Сегодня я делаю сыр. Завтра, может быть, займусь чем-то другим. На какое-то время, возможно, я уеду, и ты станешь гадать: «Где она?» Но часть меня всегда будет здесь, я буду постоянно держать эту землю в своих мыслях, постоянно приглядывать за ней. И однажды вернусь. А теперь уходи!
Он повернулся и бегом кинулся прочь.
Тиффани дождалась, когда топот Роланда затих вдали, и окликнула:
— Ну ладно, кто здесь?
— Эт’ я, хозяйка. Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок, хозяйка. — Пикет показался из-за ведра и добавил: — Явор Заядло велел приглянуть за тобой покамест. И сказать тебе спасибы за предложенье.
«Волшебство не перестаёт быть волшебством оттого, что ты теперь знаешь, как оно было сотворено», — подумала Тиффани.
— Можешь смотреть, но только в молочне, — сказала Тиффани. — Не смей шпионить за мной.
— Ни-ни, хозяйка, — поспешно ответил Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок. Потом ухмыльнулся: — Фиона будет кельдой Медной горы. Она зовёт меня с собой тамошним гоннаглом.
— Поздравляю!
— Ах-ха, и Вильям грит, я буду отличным гоннаглом, надо тока с визжалью больше рыпытировать. И… э…
— Да? — сказала Тиффани.
— Э… ну, Хэмиш грит, девчонка из клана Долгого озера ща подыскивает себе клан, чтобы стать кельдой. Гм… Она из хорошего клана, и… — От смущения Фигль сделался фиолетовым.
— Замечательно, — сказала Тиффани. — На месте Явора Заядло я бы немедленно послала за ней.
— Так ты не против? — не веря в такое счастье, переспросил Не-так-громазд-как-середний-Джок-но-погромаздей-чем-мал-Джок Джок.
— Вовсе нет, — сказала она.
На самом деле где-то в глубине души что-то в Тиффани сопротивлялось такому решению, но она вполне могла подавить этот протест и засунуть в дальний уголок памяти.
— Здорово! — воскликнул Фигль. — А то ребята малость волновались. Тады я побегу, скажу им! — Он понизил голос: — А хошь, я сперва сбегаю за тем жирным верзунчиком и пригляну, чтоб он ишшо разок свалился с лошади?
— Нет! — выпалила Тиффани. — Нет. Не надо. Нет. Я сама с ним разберусь. — Она улыбнулась. — Я сама со всем разберусь.
Оставшись одна, она снова занялась маслом…
Шлёпашлёпашлёп…
Прервавшись, Тиффани отложила лопатки и кончиком чисто-начисто отмытого пальца нарисовала на верхней поверхности куска тонкую изогнутую линию, а потом ещё одну, пониже, чуть касающуюся верхней. Вместе получилась волна. Она добавила третью, ровную линию в самом низу — Мел.
Земля под волной…
Она стёрла рисунок и взяла деревянный штампик. Тиффани сделала его вчера из яблоневой древесины, которую ей дал господин Чурбаке, плотник.
Она прижала штампик к маслу и аккуратно убрала.
На жирной жёлтой поверхности отпечатался рисунок: прибывающая луна, а на её фоне — ведьма на метле.
Тиффани снова улыбнулась — улыбкой матушки Болен. Однажды всё изменится.
Но начинать нужно с малого.
Потом она занялась сыром…
…В молочне, на ферме среди холмов, которые плавно переходят в равнины, среди лугов, где овцы щиплют невысокую травку, словно белые облака, медленно плывущие над зелёным морем, а там и тут, словно кометы, проносятся овчарки. В огромном и бескрайнем мире холмов, что был, есть и будет*.
От автора
Картина, в которой Тиффани очутилась, существует на самом деле. Её написал Ричард Дадд, она называется «Мастерский замах сказочного дровосека» и висит в лондонской галерее Тейт. Полотно небольшое, примерно двадцать один дюйм в ширину и пятнадцать в высоту. Художник написал его в середине девятнадцатого века и потратил на это девять лет. Я не знаю более известной картины с изображением фейри, или эльфов. Она действительно странная. Так и пышет летним зноем.
Если спросить у людей о Ричарде Дадде, они ответят: «Он сошёл с ума, убил своего отца, остаток жизни провёл в сумасшедшем доме и нарисовал странную картину». В общих чертах это так и есть, но ужасно, что жизнь талантливого и умелого художника, страдавшего серьёзным психическим заболеванием, свелась в итоге к этим нескольким словам.
На картине нет Фиглей, но ведь могло случиться так, что один был и его пришлось закрасить из-за неприличного жеста. У них все жесты неприличные.
Ах да, и обычай вкладывать в гроб пастуха клок необработанной шерсти тоже существовал на самом деле. Даже боги понимают, что пастух должен заботиться об овцах. В богов, которые этого не понимают, и верить не стоит.
Словосочетание «подсолнечный свет» я выдумал, но оно того заслуживает.