— Хмм, — протянула Тиффани, задумчиво подбрасывая шар одной рукой. — Надо бы научить людей бояться ведьм.
— Ну, гм, они определенно должны нас уважать, — сказала Аннаграмма. — Эмм… я бы на твоем месте обращалась с ним поосторожнее…
— Почему? — Тиффани небрежно швырнула шар через плечо.
— Это был кварц чистейшей воды!!! — заорал Закзак, вылетая из-за прилавка.
— Ох, Тиффани, — проговорила Аннаграмма.
Несмотря на потрясение, она едва сдерживала смех.
Промчавшись мимо девочек, гном метнулся туда, где блестели на полу тысячи дорогущих осколков хрустального шара…
…то есть туда, где не блестело никаких осколков.
Гном и Аннаграмма разом повернулись к Тиффани.
Хрустальный шар волчком вертелся на кончике ее пальца.
— Ловкость рук позволяет обмануть зрение, — сказала она.
— Но я слышал, как он разбился! — возразил Закзак.
— И слух тоже. — Тиффани положила сферу на место. — Шар мне не нужен, но я беру… — и она стала указывать пальчиком, — вот это ожерелье, и вон то, и еще вон то с котиками, и это кольцо, и вон тот набор, и два, нет, три таких, и… как это называется?
— Эмм, это «Книга Ночи», — пояснила Аннаграмма. Ей явно было не по себе. — Это вроде как волшебный дневник. Чтобы записывать, над чем ты работаешь…
Тиффани взяла в руки книжицу в черном переплете. В толстую кожаную обложку был вделан глаз, который поворачивался и следил за всеми. Да уж, это был настоящий дневник ведьмы, не то что какая-то жалкая дешевая тетрадка, купленная у бродячего торговца.
— А кому раньше принадлежал этот глаз? — спросила Тиффани. — Кому-нибудь выдающемуся?
— Э-э… Я беру эти дневники у волшебников Незримого Университета, — сказал Закзак, которого все еще слегка потряхивало. — Глаз ненастоящий, но у него хватает ума крутиться, пока не встретится взглядом с другим глазом.
— Он только что моргнул, — заметила Тиффани.
— Ну, эти волшебники такие головастые ребята, — сказал Закзак. Он уже чуял немалую выгоду. — Завернуть тебе дневник?
— Да, — кивнула Тиффани. — Все заверните. А теперь эй кто-нибудь! я хотела бы посмотреть отдел одежды…
…а в отделе одежды лежали шляпы. У ведьм своя мода — чем они хуже других? Одно время шиком считалось, чтобы тулья была чуть-чуть гармошкой, а кончик так сильно загнут, что смотрел почти строго вниз. Даже традиционная модель («Прямая Коническая Тулья, черн.») продавалась в различных вариантах, например «Селянка» (внутренние карманы, влагонепроницаемая), «Форсаж в облаках» (с улучшенной аэродинамикой для скоростных полетов) и хит продаж «Моя крепость» (с восьмидесятипроцентной гарантией выживания при падении фермерских домиков).
Тиффани выбрала самую высокую из прямых шляп. Она была не меньше двух футов в высоту и расшита звездами.
— О, «Небоскреб»! — Закзак кинулся шарить в ящиках. — Тебе очень к лицу. Самая подходящая шляпа для ведьмы на пути к великому будущему… для ведьмы, которая твердым шагом идет к своей цели, не беспокоясь о том, сколько лягушек для этого потребуется, ха-ха. Не знаю уж почему, но многие дамы вместе с этой шляпой берут и плащ.
Могу предложить «Полночь»: чистая шерсть, тонкая вязка, очень теплый, но… — гном заговорщицки помолчал, глядя на Тиффани, — в настоящее время у нас также имеется в наличии очень ограниченная партия модели «Дыхание ночи». Только что привезли, очень редкая вещь: плащ черный, как уголь, и невесомый, как тень. Не согреет и не спасет от дождя, зато при легчайшем дуновении смотрится просто сказочно, взгляни…
Он подул на плащ, держа его на вытянутой руке. Плащ взлетел почти горизонтально, полы его затрепыхались и пошли волнами, как простыня на сильном ветру.
— О да… — ахнула Аннаграмма.
— Я беру его, — сказала Тиффани. — Надену на Испытания в субботу.
— Что ж, если выиграешь приз, обязательно расскажи всем, где ты купила этот плащ, — подмигнул Закзак.
— Когда я выиграю, я расскажу, что получила здесь огромную скидку, — заявила Тиффани.
— О, я не делаю скидок, — обронил Закзак свысока, насколько позволял его гномий рост.
Тиффани свирепо глянула на него и взяла в руки одну из самых дорогих волшебных палочек.
— Номер Шесть, — прошептала Аннаграмма. — У госпожи Увертки такая.
— Я смотрю, на ней и руны есть, — заметила Тиффани, и что-то в том, как она это сказала, заставило Закзака побледнеть.
— Ну разумеется, — кивнула Аннаграмма. — Нельзя же без рун.
— Это на яггском, — продолжала Тиффани, хищно улыбаясь Закзаку. — Очень древний гномий язык. Сказать, что здесь написано? Тут написано: «Ну Что За Тупица Мной Размахивает».
— Не смей говорить со мной таким тоном, девочка! Все это клевета! — взорвался Закзак. — Кто твоя наставница? Знаю я таких! Выучат одно заклинание и воображают, будто они уже не хуже госпожи Ветровоск! Я этого здесь не потерплю! Брайан!
За бисерной занавеской, скрывающей вход во внутреннюю часть лавки, зашуршало, и появился волшебник.
Что он волшебник, было видно сразу. Волшебники всегда стараются, чтобы у встречных не оставалось сомнений, кто перед ними. На нем был длинный струящийся балахон, украшенный звездами, магическими символами и даже несколькими блестками. Его борода тоже была бы длинной и струящейся, принадлежи он к тому типу молодых людей, у которых растет борода. Но Брайан к ним не принадлежал, а потому его борода была редкой и клочковатой и вдобавок не очень чистой. Общее впечатление также слегка портили сигарета в одной руке, кружка в другой и лицо, чем-то наводящее на мысли о маленьких существах, какие обычно живут под корягами.
На надколотой кружке красовалась веселенькая надпись: «Да, я черный маг. Но зарплата у меня белая!!!»
— Что такое? — спросил волшебник. И с упреком добавил: — Вообще-то у меня сейчас обеденный перерыв.
— Эта юная… барышня плохо себя ведет, — сказал Закзак. — Магией швыряется направо-налево, дерзит мне тут, умничает. Обычная история.
Брайан посмотрел на Тиффани. Она улыбнулась.
— Брайан учился в Незримом Университете, — сказал ей Закзак с ухмылочкой типа «Ну, теперь ты у меня попляшешь!». — Диплом имеет. О том, чего он не знает про магию, можно целую книгу написать. Брайан, покажи-ка девушкам, где здесь выход.
— Ну ладно, девочки. — Брайан нервно облизал губы и поставил кружку. — Слушайтесь господина Рукисилу и проваливайте, хорошо? Мы ведь не хотим неприятностей, верно? Вот и умнички.
— А зачем вы держите в лавке волшебника, господин Рукисила? — с милой улыбкой поинтересовалась Тиффани. — Разве все эти амулеты вас не защищают?
Закзак повернулся к Брайану:
— Ну что ты стоишь? За что я тебе деньги плачу, а? Она опять за свое! Сделай же что-нибудь! Наложи на них какое дукционное заклятье или еще что!
— Ну, это… С этой вот покупательницей могут быть некоторые проблемы… — нерешительно пробормотал Брайан, кивком указав на Тиффани.
— Если ты изучал магию, Брайан, тебе должен быть известен закон сохранения массы, — сказала она. — Ты ведь знаешь, что на самом деле происходит, когда человека превращают в лягушку?
— Ну, это… — проблеял Брайан.
— Ха! Это все слова! Хотел бы я посмотреть, как ты превратишь кого-нибудь в лягушку! — вмешался Закзак.
— Будь по-вашему. — И Тиффани взмахнула палочкой.
Брайан поспешно начал:
— Послушай, когда я говорил, что был в Незримом Университете, я имел в виду… — но сбился и закончил: — Ква!
Оставим Тиффани в лавке и поднимемся выше. Еще выше, туда, откуда земля внизу кажется лоскутным одеялом полей, лесов и гор.
Магия расходится, как круги по воде. В радиусе нескольких миль она заставляет путанки бешено крутиться и рвет нити сетей-оберегов. Чем шире расходятся волны, тем слабее воздействие, но полностью оно не исчезает, и его можно уловить при помощи того, что чувствительнее любой путанки…
Летим прочь от лавки, вон к тому лесу, и спустимся на той опушке, у того самого домика…
Голые беленые стены, голый каменный пол. У очага нет даже плиты для готовки, только черный чайник свисает с крюка над огнем. Нет, не над огнем, а над несколькими едва тлеющими палочками, сиротливо прислонившимися друг к дружке.
Тот, кто живет в этом доме, выбросил из своей жизни всю шелуху, оставив только сердцевину.
Если подняться по лестнице, можно попасть в комнату, где на узкой кровати лежит старуха в блекло-черных одеждах. Но и в голову не придет, что она мертва, потому что на шее у нее висит картонка, а на картонке написано:
— а раз уж так написано, приходится верить.
Ее веки сомкнуты, руки скрещены на груди, рот открыт.
И в этот открытый рот свободно забираются пчелы. Они копошатся на ее подушке, ползают по ушам. Ойи кишат в комнате, влетают и вылетают через открытое окно. На подоконнике чьей-то рукой расставлены блюдца с сиропом.
Все блюдца разные, и это понятно. Ни одна ведьма не держит в доме сервизов. Пчелы неустанно суетятся, влетают и вылетают — словом, трудятся, как пчелы.
Когда расходящиеся волны магии достигают домика, жужжание становится оглушительным. Тучи пчел влетают в окно, словно их принесло порывом ураганного ветра. Они опускаются на неподвижное тело старухи, голова и плечи ее скрываются под копошащейся черно-желтой массой насекомых.
А потом они вдруг все, как одна, взвиваются в воздух и тучей вылетают прочь из комнаты, на опушку, где ветер играет кленовыми семенами.
Матушка Ветровоск резко села в кровати и сказала:
— Жжжж…
Сунув палец в рот, она выудила оттуда заблудившуюся пчелу, подула на нее и прогнала в окно.
Мгновение казалось, что глаза у нее состоят из множества граней.
— Так-так… Выходит, она научилась Заимствовать? Или ее саму Позаимствовали?
Аннаграмма упала в обморок. Закзак вытаращился во все глаза — он слишком испугался, чтобы терять сознание.
— Видите ли, — принялась объяснять Тиффани под глухое бульканье сверху, — лягушка весит всего несколько унций