— Аей, ведома нам та стезя, — ответил Роб.
— Его зовут Роланд, — продолжала Матушка. — И я считаю, вам следует отправиться не мешкая, пока светло.
Метла стремительно неслась сквозь пургу. Обычно метла летит туда, куда хочеть ведьма, и Тиффани, лежа на метле и пытаясь не умереть от холода, надеялась, что метла отнесет ее домой. Она ничего не могла разглядеть, кроме темноты и летящего навстречу колючего снега, поэтому она лежала, надвинув на лоб шляпу, чтобы ее обтекал ветер. Но даже в таком положении снежинки бомбардировали ее, как камешки, и пытались сорвать с метлы. Каждые несколько минут она обстукивала себя и метлу, чтобы стряхнуть лед.
Она услышала рев водопада и ощутила внезапно разверзшуюся пропасть, когда метла повернула к равнинам и стремительно понеслась вниз. Тиффани замерзла до полусмерти.
Она не могла сражаться с Зимовым, как Аннаграмма. О, она могла это замыслить и пойти в кровать, полная намерений, но когда она его увидела…
… железа, чтобы сделать гвоздь… Слова застряли у нее в голове, и всю дорогу она пыталась вспомнить старую считалку, услышанную ею несколько лет назад от странствующих учителей. Одну их тех песенок, что всем известны:
Железа — чтобы сделать гвоздь,
Побелки — стену побелить,
Серы — извести всех блох,
Воды — щенка в ней утопить.
Яд — корову отравить,
Известь — постирать рубашку,
Золота — фасоль купить,
Серебра — покрыть булавку.
Свинца — чтоб птицу нагрузить,
Фосфора — город осветить.
И так далее, и так далее…
Какая-то ерудна, вроде той, что никак не можешь запомнить, пытаясь выучить, но потом тебе кажется, что знал ее всю жизнь. Девочки прыгали под нее, дети считались, кому водить.
И вот однажды странствующий учитель, который, как и все другие, учил в обмен на яйца, овощи и стиранные поношенные одежды, обнаружил, что ему больше платят не за полезные знания, а за интересные. Он рассказал про волшебников, которые с помощью изощренной магии определили из чего состоит человек. В основном из воды, но в ней было немного железа, серы, сажы — буквально всего по чуть-чуть, даже золота, все как-то состряпанное вместе.
Для Тиффани смысла в этом было не больше, чем в любом другом объяснении. Но в одном она была уверена: если взять все эти вещества и смешать их в большом чане, они никогда не превратятся в человека, хоть кричи на них, хоть нет.
Не создашь картину, вылив краску в ведро. Люди это знают.
Зимовой не был человеком. Зимовой этого не знал…
Он не знал и того, как оканчивается считалка.
Слова снова и снова прокручивались у нее в голове, пока метла, одолженная у Аннаграммы, стремительно летела вперед. В какой-то момент доктор Суетон очнулся от сна и тонким, самодовольным голосом прочитал ей лекцию о Младших Стихиях и о том, что почти все они были выдуманы людьми. Но тем не менее они содержали в себе много нарративиума, основного компонента историй, который можно обнаружить, лишь наблюдая за тем, как они себя ведут…
Убегаешь, спасаешься бегством. Нравится тебе это, пастушка? Ты украла его у меня. Неужели он все, на что ты уповаешь? Прямо в воздухе раздался голос.
— Меня не волнует, кто ты такая, — пробормотала Тиффани, слишком замершая, чтобы собраться с мыслями. — Убирайся…
Время летело. Воздух на равнинах был теплее, и снег не так яростно валил, но холод по-прежнему проникал сквозь все слои одежды. Тиффани боролась со сном. Некоторые ведьмы могли спать на метлах, но она даже не рисковала пробовать, в страхе, что ей приснится, будто она падает, и, проснувшись, она обнаружит, что это не сон и падать ей осталось совсем недолго.
Но вот внизу показался островок желтых огней. Это мог быть постоялый двор в Двурубахах, важный навигационный пункт.
Ведьмы никогда не останавливались в гостиницах, если могли этого избежать, потому что в некоторых краях это было опасным и в большинстве из них требовали оплату. Но у миссис Амбридж, владелицы сувенирной лавки, во дворе стоял старый сарай, а она сама была, по словам мисс Тик, ДКВ, то есть Дружелюбна К Ведьмам. На стене сарая, там, где его мог найти только тот, кто специально искал, был начертан знак: «ложка, остроконечная шляпа и большая галочка.»
Никогда еще кипа соломы не казалась ей такой чудесной, и в две минуты Тиффани зарылась в солому. На другом конце сарая две коровы миссис Амбридж наполняли воздух теплом и запахами переброженной травы.
Сон был мрачен. Ей снилось, как Аннаграмма сняла маску Де Люкс, чтобы обнажить свое лицо, и затем сняла свое лицо, чтобы показать под ним лицо Матушки Ветровоск…
И затем: Стоило ли все это танца, пастушка? Ты забрала мою силу, и я ослабела. Теперь мир оледенеет. Стоило ли это танца?
Тиффани села. Она сидела в черном, как смоль, сарае и думала, что видела светящуся надпись в воздухе, извивающуюся, как змея. Затем она снова провалилась в темноту, и ей снились глаза Зимового.
Глава одиннадцатая. И даже бирюзовый
Дин-дон!
Тиффани резко села, раскидывая солому. Но это только ручка звякнула о край железного ведра.
Миссис Амбридж доила коров. Тусклый свет просачивался сквозь щели в стенах. Она поглядела наверх, заслышав Тиффани.
— Ах, я так подумала, что кто-то из моих голубушек прилетел ночью, — сказала она. — Будешь завтракать, милая?
— Пожалуйста!
Тиффани помогла пожилой женщине с ее ведрами, сбила масло, потрепала ее старого пса, съела на завтрак жаренный хлеб с бобами и затем…
— У меня тут есть кое-что для тебя, — сказала миссис Амбридж, направляясь к маленькому прилавку, служащему в Двурубахах почтовой конторой. — Так, куда же я его…ага, вот.
Она передала Тиффани связку писем и плоскую посылку, обе стянутые резинкой и испачканные собачьей шерстью. Она еще что-то говорила, но Тиффани почти не слушала. Что-то о возчике, который сломал ногу, бедолага, или это была его лошадь, бедное животное; что буря повалила деревья на дорогу, и затем их занесло снегом, так что теперь там даже пешком не пройти; и одно к одному, почта ни на Мел, ни оттуда не доставлялась, да ее и не так уж много было…
Тиффани не обращала внимания на это шумовое сопровождение, потому что все письма были адресованы ей — три от Роланда и одно от ее матери — и посылка тоже. Посылка выглядела так деловито, и когда она развернула обертку, в ней оказалась плоская черная коробочка, в которой, в свою очередь, оказались…
Тиффани никогда раньше не видела коробку с акварельными красками. Она и не подозревала, что бывает столько разных оттенков.
— Ах, краски, — сказала миссис Амбридж, заглядывая через ее плечо. — Какая красота. У меня тоже были в детстве. Ах, и даже бирюзовая краска есть. Очень дорогая краска — бирюзовая. Это тебе твой молодой человек прислал? — добавила она, потому что старушки любят обо всем выведывать.
Тифффани откашлялась. В своих письмах она старалась даже не касаться болезненной темы о рисовании. Может он подумал, что ей хочется попробовать.
Краски в ее руках переливались, как пойманная радуга.
— Какое прекрасное утро, — сказала она. — И мне пора домой…
В ледяной воде, прямо перед ревущим Ланкрским водопадом, было причалено бревно. Матушка Ветровоск и Нянни Огг стояли на огромном, обточенном водой камне посреди течения и смотрели на него.
Бревно было усыпано фиглами. Они все были весьма воодушевленными. Впереди их ожидала верная смерть, но она не предусматривала — и это важно — написания разных длинных слов.
— Знаешь, еще никому не удалось выжить в водопаде, чтобы потом рассказывать об этом, — сказала Нянни Огг.
— Мистеру Паркинсону удалось, — ответила Матушка. — Помнишь? Три года назад.
— Ах, да. Он выжил, точно, но с тех пор ужасно заикается, — заметила Нянни Огг.
— Он записал свои впечатления, — сказала Матушка. — Он назвал их «Мой Упад В Водопад». Довольно интересное чтение.
— Но не рассказывал, — сказала Нянни. — Вот о чем я.
— Айе, дребедень, мы легки аки перышко, — сказал Величий Ян. — И ветер, поддувающий под килты, поддерживает нас на поветре.
— Вот на что я бы хотела взглянуть, — сказала Нянни Огг.
— Ну, все готовы? — спросил Роб Всякограб. — Вот и чудно! Будьте ласка, миссис Огг, отвяжите бревнышко?
Нянни Огг развязала узел и подпихнула бревно ногой. Оно немного отплыло и попало в течение.
— «Из-за острова на стрежнь»? — предложил Вулли Валенок.
— Чегось? — сказал Роб Всякограб. Бревно стало набирать скорость.
— Почему бы нам песню не спевать? — спросил Вулли Валенок. Стены ущелья быстро смыкались над ними.
— Лады, — ответил Роб. — Как-никак приятственная море-ходна песенка. И вот что Вулли, держи свой сыр от мя подальше. Не нравится мне, как он на мя узрился.
— У него очей нету, Роб, — кротко ответил Вулли, обнимая Горацио.
— Айе, об чем и реку, — кисло сказал Роб.
— Горацио вовсе не собирался тя есть, Роб, — смиренно продолжал Вулли Валенок. — И ты был ладный да чистый, когда он тя выплюнул.
— И как так получилось, что тебе прозвание сыра ведомо? — поинтересовался Роб. Вода начала пенится вокруг бревна.
— Он сам мне сказал, Роб.
— Айе? — спросил Роб и пожал плечами. — Ох, лады, буду я еще с сыром свариться.
По реке плыли льдины. Нянни Огг показала на них Матушке Ветровоск.
— Этот снег сдвинул ледники, — сказала она.
— Я знаю.
— Надеюсь, что историям можно доверять, Эсме.
— Это старинные истории. Они живут своей собственной жизнью. Они жаждут повторения. Спасение Лета из пещеры? Очень древняя история, — сказала Матушка Ветровоск.
— Но Зимовой будет преследовать нашу девчушку.
Матушка проследила взглядом за бревном с фиглами, скрывшимся за поворотом.
— Будет, — ответила она. — И знаешь, мне его почти что жаль.