Снова говорил Рингроуз, с хмурым выражением на обычно жизнерадостном лице:
— По-моему, это Дуилл выдал испанцам наши сигналы. Должно быть, они схватили его и пытали.
Шарп пожал плечами.
— Откуда мне знать? Все, что случилось в Арике, теперь в прошлом. Пока командую я, мы не станем совершать вылазки на берег и атаковать хорошо укрепленные города. Будем делать то, что умеем лучше всего: захватывать призы в море. И мы плаваем в тех водах, где для этого наилучшие возможности.
Гектор все чаще ловил себя на мысли, что не знает, разумно ли поступил он с друзьями, проголосовав за Шарпа. Жизнь на борту «Троицы» быстро вернулась в старую колею, к прежней праздно-ленивой расслабленности и расхлябанности. Вновь появились кости и карты, дисциплина на корабле падала, люди становились раздражительными и неопрятными. В одном их нельзя было упрекнуть — в небрежении к кораблю и к оружию. К тому и другому буканьеры относились крайне заботливо. Пусть одежда превращалась в лохмотья, пусть нередко они испытывали нехватку еды, но орудия своего ремесла — мушкеты и мушкетоны — содержали в чистоте и смазывали тюленьим жиром, оберегая от воздействия соли и влажного воздуха. Абордажные сабли, мечи и кинжалы регулярно затачивались и протирались маслом. Буканьеры без конца экспериментировали, стремясь как-то улучшить мореходные качества галеона за счет изменения наклона мачт или угла рангоута, и команда не один час просиживала с иголками и нитками на палубе, под руководством корабельного парусного мастера придавая форму новым парусам, или с помощью сваек и драйков чинила и сращивала снасти.
Гектор почувствовал, как палуба под его босыми ногами слегка наклонилась. Теплый ветерок усиливался. Под затянутым облаками небом «Троица» ходко шла курсом, параллельным перуанскому побережью, которое тонкой полоской виднелось на горизонте. Как и намеревался капитан, районом охоты для галеона служила широкая полоса моря, где между портами на побережье Перу совершали плавания каботажные суда. Здесь всего неделю назад буканьеры уже захватили судно с тридцатью семью тысячами песо в сундуках и мешках. В равной степени их приободрил захват правительственного посыльного судна, шедшего в Панаму с корреспонденцией. Гектор перевел официальные письма, и, судя по ним, испанские власти, видимо, полагали, что буканьеры уже убрались из Южного моря. Это означало, что испанские корабли, вероятно, осмелеют и вновь покинут свои хорошо укрепленные порты.
Неторопливой походкой Гектор направился на нос, где стоял свою вахту Жак. Он был впередсмотрящим.
— Дичь ничего не сделала, чтобы от нас ускользнуть? — спросил Гектор. С первым светом вдалеке был замечен парус, и «Троица» начала преследование; сейчас расстояние между кораблями уменьшилось менее чем до мили. Испанец оказался среднего водоизмещения купеческим судном, и, судя по нарядной окраске, своим владельцам корабль приносил неплохие барыши.
— Все так же тащится. Вряд ли он что-то заподозрил, — ответил француз и язвительно ухмыльнулся. — Бартоломью Шарп в прошлом был выдающимся плутом. Поставь мы слишком много парусов, у них бы закрались подозрения.
Гектор взглянул на рангоут. «Троица» шла под обычным, незарифленным парусом, словно была заурядным торговым судном, идущим по своим делам, а не хищником, подкрадывающимся к жертве.
— Скоро они поймут свою ошибку?
— Наверное, через час. У «Троицы» обводы построенного здесь корабля. Это убеждает гораздо больше, чем испанский флаг.
— Ты стал говорить как настоящий моряк.
— Мне начала нравиться эта кочевая жизнь, — ответил Жак, потирая щеку, где под густым загаром едва виднелось клеймо бывшего каторжника-галерника. — Куда лучше, чем зубами и когтями цепляться за жизнь в парижском борделе.
— Тогда нам повезло, раз кости выпали именно так.
До голосования на общем совете четверо друзей колебались, не зная, поддержать Бартоломью Шарпа или нет. Жак предложил предоставить дело случаю и бросить кости. Если выпадет много очков, то они проголосуют за Шарпа, а если очков будет мало, значит, им по пути с Дампиром и прочими недовольными. На брошенных костях выпали шестерка и четверка.
— Дело не в везении… Изреель с Даном уже знают, — признался Жак.
— Что ты хочешь сказать?
— Когда вы меня чуть не бросили на берегу Хуан-Фернандеса, я времени зря не терял. Помнишь те две игральные кости, которые Уотлинг зашвырнул в кусты? Те, что он забрал у Шарпа?
— Ты эти кости бросал?
— Да. Подумал, что однажды они пригодятся, и решил их отыскать. Я знал, что они шулерские, со свинцом.
— Не припомню, чтобы ты с Шарпом играл.
Жак одарил Гектора таким взглядом, что юноша понял, что в глазах друга во многих отношениях остается наивным и простодушным.
— Я и не играл. Но наблюдал, как играет он. Ты никогда не задумывался, почему игра, которую так любит команда, называется «пассаж»?
— Думаю, ты мне скажешь.
Жак позволил себе лукаво улыбнуться.
— Так англичане произносят слова «пассе ди» — «больше десяти». Так игра называется по-французски, ее ведь придумали во Франции. И о том, как в нее мухлевать, я знаю почти все.
— Выходит, не одному нашему капитану многое известно о плутовстве и мухлеже, — заметил в ответ Гектор.
Его глаз уловил какое-то движение на борту испанского корабля. Экипаж уменьшал паруса, откликаясь на посвежевший ветер. С квартердека позади Гектора донеслась тихая команда. Шарп отдавал приказы.
— Делайте, как они, но тяните время, не спешите! Чем медленнее, тем больше наше преимущество, — призывал он.
Парусами и тросами занялись не более дюжины матросов «Троицы». Остальные буканьеры попрятались, либо укрывшись за фальшбортом, либо затаившись на нижней палубе. Если на испанском корабле даже мельком увидят столько людей, то сразу же сообразят, что «Троица» — отнюдь не безобидный «торговец».
— Линч! Вернись сюда, на квартердек! — позвал Шарп. — Ты мне нужен. Будешь говорить с испанцами, когда подойдем поближе.
Гектор отправился к штурвалу, но его помощь не понадобилась. Полчаса спустя, когда расстояние между кораблями сократилось до трехсот шагов, испанец вдруг резко сменил курс, прогрохотал пушечный выстрел, и в нижнем главном парусе «Троицы» образовалась аккуратная круглая дыра.
— Свистать всех наверх! — заорал Шарп. Возникла суматоха, так как к снастям кинулась парусная вахта в полном составе. На реях развернулись дополнительные паруса, и «Троица» увеличила ход, показывая свою подлинную скорость. В считанные мгновения галеон пришел к ветру, быстро нагоняя добычу. Лучшие стрелки занимали свои места, кто на рангоуте, кто — у планшира, и двигались они не спеша, уверенные в своем мастерстве. А на палубе испанского корабля, наоборот, поднялась паника. Матросы, суетясь, торопливо убирали все с палубы и сооружали импровизированные укрытия для стрелков. Было очевидно, что жертва «Троицы» совершенно непривычна к боям не на жизнь, а насмерть.
Еще один выстрел из погонной пушки, и вновь он пропал втуне. Ядро упало в море далеко от цели, взметнув фонтан воды. Ветер поднял на море волнение, затрудняя испанским канонирам точный прицел.
— Похоже, на борту у них всего одна пушка, — спокойно прокомментировал Шарп, — и их пушкарям не худо бы попрактиковаться.
Стрелки «Троицы» еще не сделали ни единого выстрела, но терпеливо ждали, пока их цель не окажется на расстоянии верного выстрела. Сэмюел Гиффорд, боцман, предупредил, чтобы они не тратили боеприпасы понапрасну. После набега на Арику корабельные запасы свинца для отливки пуль намного сократились.
С испанского корабля прогремел нестройный залп, и мушкетная пуля на излете стукнулась о грот «Троицы», упала на палубу и покатилась к шпигату. Изреель протянул руку и подобрал ее. Пуля была еще теплой.
— Эй, Жак, можешь ту же самую отослать им в ответ, — сказал гигант, кинув пулю другу.
Бартоломью Шарп внимательно следил за разделяющим «Троицу» и испанца расстоянием, оценивая его и ход обоих кораблей.
— Так держать, — велел он рулевому, когда «Троица» оказалась вровень с испанским кораблем, в сотне ярдов от него и против ветра, достаточно близко, чтобы буканьеры могли выбирать себе цели. Фигура испанского капитана была видна очень хорошо. Он метался туда и сюда среди своих людей, явно подбадривая их перед боем.
— Лучше бы они образумились и сдались, — пробормотал Шарп себе под нос. Гектор припомнил, как Шарп обманул Изрееля, вынудив выстрелить в безобидного священника, и его удивило нежелание капитана атаковать. Казалось, Шарп был способен как на жалость, так и на звериную жестокость.
Испанец вновь зарядил свою единственную пушку, и на этот раз ядро ударило «Троицу» посредине борта. Гектор ощутил, как содрогнулся корпус, но тотчас же появившийся на палубе корабельный плотник доложил, что никакого ущерба вражеский выстрел не причинил. Ядро оказалось слишком легким и не пробило тяжелую обшивку.
— Открыть огонь! Очистить ему палубу! — чуть помедлив, приказал Шарп, и мушкетеры начали стрелять. Почти сразу же стали падать фигурки на палубе испанского корабля. В испанского капитана попали в числе первых. Он направлялся к своей каюте, дверь в которую виднелась нише полуюта, когда его ударила мушкетная пуля. Он завалился на бок и остался лежать неподвижно. Увидев, что командир упал, оба рулевых бросили штурвал и поспешили спрятаться. Испанский корабль, более не управляемый, медленно начал разворачиваться против ветра, теряя ход.
— Сблизиться на пятьдесят шагов, — велел Шарп рулевому, и «Троица» подошла на расстояние, с которого мушкетерам было еще легче стрелять. «Троица» обладала преимуществом в высоте, и теперь стрелки вели огонь по целям сверху вниз. Очень скоро на виду не осталось ни одного испанского матроса. Они сбежали через люки и попрятались на нижней палубе, оставив на палубе убитых и тяжелораненых. Испанский корабль замедлил ход и остановился, обезветренные паруса полоскали, бесцельно хлопая белыми полотнищами.