– А как же странный дождь и стая птиц?
Он пожал плечами.
– И для того, и для другого есть естественные объяснения, но ни тебе, ни мне не стоит вообще упоминать о них.
Я помолчал, обдумывая его ответ.
– А если бы история оказалась правдива? Если бы мы нашли усыпанный драгоценностями камень и золотой кубок?
Хроудланд хищно усмехнулся.
– Тогда бы вышло еще лучше. Я бы выковырял драгоценности ножом и привез бы их и золотой кубок как свою добычу. Ты же знаешь, что мне страшно нужны деньги.
Засунув кубок обратно в переметную сумку, он пустил коня в легкий галоп.
Глава 15
На следующее утро, встав пораньше и чувствуя потребность подышать свежим воздухом, я поднялся на сторожевую вышку над частоколом вокруг резиденции маркграфа. Рассвет был холодным и ясным, и по долине внизу катился туман, заслоняя военный лагерь. Судя по шуму, лагерь быстро разросся с тех пор, как Хроудланд и я ездили исследовать родник. Из тумана доносились выкрики командиров, грубый хохот, звук топора, колющего дрова, звонкие удары кузнечной кувалды по наковальне, ржанье множества коней. Поежившись от холода, я спустился и принес себе из кухни за главным залом завтрак из горячего молока с хлебом. Потом с буханкой в руке спустился с холма посмотреть за приготовлениями к походу на Испанию.
Я прошел между смутными очертаниями выстроившихся в ряд солдатских палаток. Они были пусты, за распахнутыми пологами виднелись пожитки солдат, которые ушли заниматься своим делом. Иногда появлялась смутная фигура человека, ведущего за недоуздок неоседланную лошадь. Фигура безмолвно исчезала, не поздоровавшись. Когда запах навоза стал неодолимым, я понял, что добрался до места стоянки коней. Веревка, к которой они были привязаны, провисла, но где-то в тумане еще скребли горстку лошадей. Я услышал нетерпеливый топот копыт, кони то и дело пускали газы, а конюхи успокаивали их, посвистывая сквозь зубы или шепча животным какую-нибудь тихую ерунду. Наконец, я добрался до берега реки, где кони, ходя на водопой, размесили землю в жидкую грязь.
Здесь свернул налево, собираясь пойти вверх по реке. Но не сделал и пары сотен шагов, как поднялся ветер и стал медленными лоскутами относить туман. Я обнаружил, что вышел на открытое пространство, покрытое истоптанным дерном, – участок, где тренировались конники. Люди собрались в отряды человек по двадцать или около того, держа под уздцы коней, и слушали инструкторов. По сравнению с эскортом из ловких наездников, приветствовавших вали Хусейна, когда он подъехал к Сарагосе, эти солдаты выглядели весьма неряшливо. На них были разные кольчуги и шлемы – я не заметил ни одной похожей пары, – а зимняя шерсть на конях торчала космами.
Ближайший инструктор – худой седеющий человек с кривыми ногами конника, – закинул меч за спину. Торчащая над плечом рукоять напомнила мне Герина, когда он уезжал с Ганелоном в компании барселонского вали. Инструктор стоял, закинув поводья своего коня на руку и подняв небольшое железное кольцо размером примерно с его ладонь. Одна сторона кольца была расплющена.
– Как-нибудь знает, что это такое? – спрашивал он слушателей.
Один или двое посмотрели под ноги и неловко потоптались. Никто не ответил. Я догадался, что многие знают ответ, но не хотят рисковать, чтобы не оказаться потом выбранными куда-то.
– Это стремя, – объявил инструктор. – Нынче многие думают, что стремена – для женщин, что хорошему наезднику они не нужны. – Он ткнул жестким пальцем в высокого поджарого рекрута в переднем ряду, который снял шлем, открыв копну рыжих волос. – Морковная Грива, ты большой парень. Сядь-ка на коня и дай мне показать, почему у каждого из вас к завтрашнему утру седло должно иметь стремена.
Рыжий рекрут надел шлем и вскочил на коня. Он был умелый наездник и сидел в седле ловко, хотя я заметил, что его ноги висят по бокам лошади, не упираясь в стремена.
Инструктор уже тоже сел верхом. Он вынул меч и послал своего коня вперед, чтобы оказаться лицом к лицу с рыжим, колено к колену.
– Ударь меня, парень! – скомандовал он.
Рыжий вынул клинок и нерешительно нанес удар. Инструктор легко отбил его щитом, потом приподнялся на стременах и стал на полголовы выше противника. Взяв свой меч за ножны, он ударил рыжего рукоятью по шлему. Тот, изумленный, покачнулся в седле.
Чья-то рука схватила меня за плечо, и я подскочил от неожиданности. Сзади подошел Хроудланд.
– Отлыниваешь, Одноглазый, вместо того чтобы тренироваться? – весело спросил он.
– Откуда эти люди? – спросил в ответ я.
– Местные. Я собрал в Марке всех мужчин и лошадей. Королевским маршалам для похода в Испанию нужна конница, а не пехота. – Он повернулся к рекрутам, выстроившимся перед инструктором, готовым атаковать строй соломенных чучел. – Будем надеяться, последний набор способен быстро учиться. У нас фуража для стольких коней хватит лишь на несколько недель.
– Если хочешь, чтобы я к ним присоединился, мне нужно одолжить у тебя доспехи и меч тоже, – сказал я.
– А что случилось с мечом, который я выбрал для тебя в королевской оружейной в Ахене? – спросил он, и его лицо сделалось серьезным.
– Оставил его в Сарагосе своему слуге Озрику. Он теперь свободный человек. Я также отдал ему своего коня.
Граф лишился речи. А потом сердито выпалил:
– Ты болван. Этот меч особенный. Ты забыл, что такое оружие запрещено передавать кому-то за пределами Франкии?
Его вспышка была такой неожиданной, что я не сразу нашелся, что ответить.
– Когда мы будем в Сарагосе, попрошу Озрика вернуть его, – сказал я.
Граф нахмурился.
– Если Озрик еще там и не продал его.
– Я уверен, что он сохранит меч до моего возвращения.
Хроудланд резко выдохнул в явном раздражении.
– Я бы скорее разбил клинок моего Дюрандаля, чем дал ему попасть не в те руки. – Он повернулся ко мне лицом и, вдруг сменив настроение, примирительно улыбнулся. – Извини, Одноглазый, не хотел грубить. Конечно, тебе было неудобно везти его с собой. Баскские моряки перерезали бы тебе горло за него. – Он махнул рукой в сторону своей резиденции на холме. – Выбери себе щит и шлем в моей оружейной и подбери кольчугу впору.
Собираясь отправляться на войну в Испанию, я сделал, как предложил Хроудланд. Всю свою энергию посвятил тому, чтобы стать искусным конным воином. У меня не было времени думать о чем-либо другом. Я отогнал мысли о том, чтобы связаться с Бертой, так как все еще опасался дворцовых интриг в Ахене. Кроме того, я подозревал, что она давно нашла других любовников. Я теперь служил маркграфу и отвечал перед ним, а это означало, что должен следовать за ним беспрекословно, куда бы он ни направился. После шести недель практики с копьем и одолженным мечом я годился для маркграфской конницы, которая должна была присоединиться к основным силам вторжения. Мы снялись с лагеря через две недели после равноденствия, и это было внушительное зрелище – под бледным весенним солнцем конная колонна перешла брод у края учебного поля. Во главе ехал сам Хроудланд, лихая фигура в алом кавалерийском плаще, отороченном куньим мехом, с непокрытой головой, с рассыпавшимися по плечам длинными светлыми волосами. Сразу за ним ехал знаменосец, держа знамя с бычьей головой. Потом следовало остальное окружение – домашняя прислуга в красно-белых ливреях, конюх с чалым боевым жеребцом в поводу, советники и наперсники, и я в том числе.
Наш обоз ехал впереди, и мы направлялись легкими переходами на юг, двигаясь по красивой лесистой местности, на деревьях распускались почки, а подлесок был полон маленьких порхающих и копошащихся существ и птичьего пения. В воздухе чувствовался богатый глинистый запах новой поросли, и, если не считать нескольких сильных дождей в первую неделю, погода оказалась к нам благосклонна. День за днем солнце выглядывало из-за пышных белых облачков. Они проплывали в вышине, гонимые западным ветром, и их тени пересекали нам путь, а потом убегали по земле.
Часто Хроудланд приглашал меня ехать рядом с ним на виду у всех, оправдывая мою репутацию его близкого друга.
– Мне не жаль покидать бретонские земли, – признался он на четвертый день пути.
Дорога шла через березовую рощу на краю пустоши. Серовато-белая кора деревьев напоминала о моем пребывании в Сарагосе, она была того же цвета, что и незнакомый материал для письма, найденный в гостевой комнате Хусейна.
– Тебя угнетает зимняя погода? – спросил я.
– Погода и люди. Они скрывают свои чувства. Я бы хотел их верности, а не просто понурого повиновения. Никогда не знаешь, что у них на уме. – Он кивнул на рощу вокруг. – Березы, например. Для меня, как франка, они полны буйной жизни, надежды на будущее. А для бретонцев береза – дерево, растущее на земле мертвых.
– Отец однажды рассказывал мне, что береза – символ нового начала, очищения от прошлого. Может быть, это и есть то, что тебе нужно, – сказал я.
Хроудланд вдруг стал очень серьезным.
– Одноглазый, очень даже может быть, что теперешний наш поход действительно даст мне возможность начать все заново.
Я украдкой взглянул на графа. Его лицо было мрачно.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Вспомни нашу поездку в Бросельяндский лес, чтобы разобраться с историей про Ивэйна и родник. Чем она закончилась?
– Золотой кубок оказался сделанным из бронзы. Недавно я видел его среди прочей посуды в твоем главном зале.
– А если бы мы в самом деле нашли золотой кубок?
– Насколько я помню, ты бы его расплавил и положил в свою сокровищницу.
– А если предположить, что кубок имел такую особую ценность, что никто и помыслить не мог, что его можно уничтожить?
– Теперь ты говоришь загадками, – сказал я ему.
– Эти бретонские барды вечно поют о чем-то под названием Грааль, о какой-то чаше или блюде. Для их короля Артура это была величайшая ценность.
– И что случилось с Граалем?
Хроудланд прямо не ответил на мой вопрос.