Один из медвежат поднялся на ноги и подошел к зарешеченному окошку. Он оказался больше, чем я ожидал, – размером с крупного мастифа. Походка у него оказалась необычной, очень мягкой и даже зловещей.
– И до какой величины они будут расти? – продолжал допытываться я.
– Если выживут, станут с мамку, а в ее шкуре было два фатома[55] от носа до хвоста.
– Они совсем не кажутся опасными.
К тому времени один из псов просунул нос сквозь прутья решетки и теперь остервенело лаял на приближавшегося медведя. Не успел я договорить, как северный хищник взмахнул лапой, словно фехтовальщик, делающий выпад. Это движение было молниеносным, еле уловимым для глаза. Когти зацепили морду шавки, и та громко заскулила и бросилась бежать, обливаясь хлынувшей из раны кровью.
– Теперь понял, в чем моя трудность? – усмехнулся Охтер. – Слишком уж близко к ним подходить не стоит, а ведь надо как-то уговорить их есть.
– Я думал, что эти медведи на самом деле белые, – вздохнул я, все еще не избавившись от разочарования.
– Зимой их шкуры не отличишь от снега и льда. Да и сейчас, будь они здоровы и сыты, они не были бы такими грязными.
– Ты привез их на продажу? – спросил я, оторвав взгляд от медвежат и вновь повернувшись к своему собеседнику.
– А зачем еще я притащил бы их в Скринджес Хеал? – весело бросил тот. – Надеялся, что они нагуляют аппетит, но, похоже, ошибся.
– У меня есть к тебе предложение, – улыбнулся я ему.
Охтер взглянул на меня округлившимися от удивления глазами:
– Что же ты будешь с ними делать?
– Я ищу белых зверей для короля Карла.
Сквозь черную бороду я разглядел блеснувшие в улыбке зубы.
– Я вижу, ты не купец, – заметил мой собеседник. – Не слишком-то разумно так прямо называть имя своего заказчика!
Он снова взглянул на клетку и озабоченно нахмурился:
– Приходи завтра в это же время. Я поразмыслю о цене. И учти: сдается мне, что медвежата эти – не жильцы. Очень может статься, что ты привезешь Карлу только их шкуры.
Возвращаясь вместе с Озриком на корабль, я думал о том, что мой визит в Каупанг начался неудачно. На продажу был выставлен только один белый кречет, и хотя мне удалось найти пару белых медведей, эти животные были настолько измождены, что можно было с уверенностью сказать: они подохнут задолго до того, как мое посольство доберется до Багдада. Что же касается единорога, то при одном упоминании о нем люди начинали хохотать.
Глава 5
Когда мы добрались до гавани, наш когг уже стоял у причала. Команда с помощью кучки местных жителей выносила груз на берег. Кнорра не было видно даже на горизонте, он уже наверняка плыл к Дунвичу. Редвальд же, стоя на причале около сходни, вел беседу с высоким костлявым мужчиной, чье лицо показалось мне смутно знакомым.
– Ну что, Зигвульф, отыскал зверей, какие тебе нужны? – бодро поинтересовался корабельщик. Похоже, он пребывал в прекрасном настроении.
– Одного-единственного белого кречета и пару белых медвежат-подростков, – ответил я.
– Горм говорит, что, пожалуй, нам удастся купить еще одного белого кречета, но кому-то придется пойти и забрать его у охотника, – рассказал капитан.
Высокий человек оказался торговцем ловчими птицами, и теперь я понял, на кого он похож – на того тощего мальчишку, который успокаивал испуганного сокола. Скорее всего, это были отец и сын.
– Жаль только, что медведи больные, – вздохнул я. – Хозяин опасается, что они не выживут.
– Охтер небось, – сказал торговец птицами.
– Это какой-то крестьянин, который взял медведей еще маленькими у людей, которых он назвал финнами, – пояснил я корабельщику.
Тот рассмеялся:
– Какой-то крестьянин! Владения Охтера находятся далеко на севере, там, где не посмел поселиться никто, кроме него. Он сам нашел землю, сам ее расчистил. Этот человек крепок, как гвоздь!
Можно было не сомневаться в том, что капитан хорошо знал Охтера, и я пометил себе в уме, что, торгуясь с постоянными посетителями каупангского торжища, следует держать ухо востро. Они, судя по всему, образовывали весьма тесный круг и в торговле, конечно же, прежде всего думали о собственных интересах.
– Я предложил купить у него медведей, и сейчас он решает, сколько за них запросить. Сказал подойти завтра, – сообщил я корабельщику.
Он проводил взглядом носильщика, неуверенно спускавшегося по шаткой сходне с несколькими кувшинами моего рейнского вина в руках.
– Пойду-ка я с тобой. У меня есть в городе и свои дела, за которыми нужно приглядеть, – решил он.
– Я хотел бы до этого обсудить с тобой кое-что еще, – сказал я, искоса взглянув на Озрика.
Редвальд сразу понял намек и повернулся к торговцу птицами:
– Горм, я навещу тебя завтра.
Когда же Горм направился по причалу прочь от корабля, мы с Озриком вслед за корабельщиком поднялись по сходне на палубу. Убедившись, что никто из команды не сможет услышать нас, я попросил капитана быть как можно осмотрительнее в ходе торговых дел:
– Я хотел бы, чтобы о цели моего приезда в Каупанг знало как можно меньше народу.
Моряк с безразличным видом пожал плечами, а потом не на шутку удивил меня, заявив:
– Самое время нам обсудить, как ты будешь расплачиваться за свои покупки.
– Что ты имеешь в виду? – резко спросил я.
– Пойдемте со мной, и я все объясню, – пробурчал корабельщик.
Вместе с ним мы спустились в трюм, где уже почти ничего не было, если не считать нескольких оставшихся тюков и ящиков. На одном тюке сидел Вало, охранявший наши драгоценные седельные сумки с серебром.
– Полагаю, в этих сумках вы держите свою казну, – прямо заявил Редвальд.
– Не вижу смысла отпираться, – кивнул я.
– Позволите взглянуть? – спросил капитан.
– Как тебе будет угодно, – ответил я, ощутив укол подозрения.
Попросив Вало принести мне одну из сумок, я вручил ее Редвальду.
Корабельщик одобрительно взвесил ее на руке.
– Динарии Карла? – осведомился он, вопросительно вскинув бровь.
– Прямиком с ахенского монетного двора, – заверил я его.
Отстегнув клапан сумки, Редвальд достал одну из монет и поднес ее к свету, падавшему сквозь открытый люк.
– Чеканка изменилась, – сказал он. – Крест, посредине другой – украшений больше, чем на прежнем. Если не возражаете, я возьму одну монетку на пробу.
– Какую еще пробу? – спросил я. Мои подозрения стремительно усиливались.
– Сейчас покажу.
Оставив себе монету, моряк вернул сумку Вало и уверенно направился в глубь полутемного трюма. На полке, приделанной к корме, лежали свернутые в рулоны запасные паруса. Отодвинув их в сторону, Редвальд просунул куда-то руку, пошарил там, за что-то потянул, а потом послышался негромкий стук. Я не мог разглядеть в темноте, что он делал, но, когда капитан повернулся к нам, в руке у него был какой-то сверток промасленной ткани.
– Орудия моего второго ремесла, – загадочно объявил он. В свертке оказались небольшие весы, гирьки к ним, кошелек из мягкой кожи, завязанный бечевкой, маленькая склянка и еще какой-то предмет величиной с палец, завернутый в тряпку. Размотав ее, Редвальд извлек гладкий плоский черный камень и положил его на ближайший ящик. Потом он откупорил склянку, вылил из нее несколько капель масла на поверхность камня, растер это масло, а затем быстрым уверенным движением с силой провел монетой Карла взад-вперед по камню, оставив на нем тонкий серебристый след.
После этого он вытряхнул из кошелька его содержимое. На ящик со звоном высыпались странные мелкие предметы – одни округлые, другие плоские, некоторые слегка выгнуты наподобие блюда, а некоторые с зазубренными краями. Были там и просто тонкие полоски – согнутые, перекрученные, а потом расплющенные молотом. Все они имели одинаковый цвет – тускло-серый.
– Из-за морского воздуха они утратили блеск, – сказал Редвальд, взяв плоский кусочек в два дюйма шириной, один край которого был плавно закруглен. Я не сразу сообразил, что это кусок почерневшего серебра, по всей видимости, отрубленного от серебряной тарелки.
Корабельщик потер им по камню, оставив вторую серебристую полоску рядом с первой.
– Видишь разницу? – спросил он у Озрика, который пристально наблюдал за его действиями.
Сарацин покачал головой.
– Тут опыт нужен, – сказал Редвальд. – След от монеты показывает хорошее серебро – больше девяти частей на одну часть меди. А тарелка, от которой эти кусочки – так уж посчастливилось мне узнать, – была сделана из серебра, сплавленного с медью всего три к одному.
Он сгреб обломки серебра ладонью, ссыпал их обратно в кошель и добавил:
– Я уже говорил тебе, Зигвульф, что северяне не доверяют монетам. Если Охтер продаст тебе медведей, то наверняка захочет получить в уплату ломаное серебро. И, конечно, несколько ювелирных украшений, что-нибудь блестящее и причудливое, что он сможет потом пустить на обмен с финнами.
Затем моряк принялся, не торопясь, заворачивать черный камень в тряпку.
– А сколько времени потребуется, чтобы доказать ему, что все твои монеты настоящие!.. Даже думать об этом не хочу. – Он поморщился. – Но сначала нужно сторговать этих медведей.
На следующее утро я в сопровождении Редвальда и Вало отправился на встречу с Охтером. Озрик вызвался остаться на корабле и стеречь серебро, сказав, что его покалеченная нога сильно разболелась после вчерашней прогулки. На самом же деле причина его нежелания идти на берег была в том, что мы с ним оба чувствовали себя виноватыми перед Вало за то, что ему до сих пор не удалось сойти с корабля и своими глазами увидеть Каупанг.
Улица Каупанга, как и вчера, кишела народом. Когда мы пробирались через толпу, Редвальд показал мне на двоих ражих парней, болтавшихся возле одного из маленьких деревянных домишек:
– Наемные стражи. В этом доме каждый год останавливается торговец драгоценными металлами и камнями.