Я открыл было рот, чтобы заговорить, но визирь остановил меня движением поднятой ладони:
– Прежде прошу есть и пить. Вечер располагает к удовольствиям.
Из-за моей спины бесшумно выдвинулись двое слуг. Один держал лохань, а второй – кувшин, из которого полил мне на руки душистой воды, а потом предложил мне полотенце. Как только они удалились, явился очередной слуга с крохотными и тонкими, как яичные скорлупки, сосудами для питья, расписанными бело-синими узорами. Затем еще один прислужник наклонился и налил в них из точно так же разукрашенного кувшина бледно-золотистую жидкость. Взяв свою посудину, я почувствовал ладонью прохладу и догадался, что питье охлаждено тем самым доставленным с гор льдом, о котором мне рассказали в зверинце. Я сделал небольшой глоток. Напиток, оказавшийся смесью каких-то неведомых мне соков, приятно пощипывал язык.
Хозяин же ждал, чтобы мы могли вкусить поднесенной нам пищи. Я попробовал маринованную рыбу, оказавшуюся одновременно и кислой, и сладкой на вкус, и курятину, замаринованную в другом соусе, в составе которого я не смог опознать ничего, кроме апельсинов и имбиря. Когда же дело дошло до сладких блюд, запах корицы пробудил во мне живое воспоминание о трапезе, которую мы делили в Риме с номенклатором.
– Зигвульф, я с великим нетерпением жду повествования о твоем путешествии, – любезно сказал, наконец, Джафар, посмотрев на меня.
– Ваше сиятельство, пересказ всего, что случилось с нами, занял бы слишком много времени, – ответил я, пытаясь догадаться, много ли из того, о чем хочет услышать надим, уже известно ему. Он назвал меня по имени, хоть я и не представился ему, как того требовали правила. Это было напоминанием – возможно, намеренным – о том, что сидевший перед нами столь обходительный вельможа был, помимо прочего, главой тайного сыска халифа.
– Вечер еще совсем юн, а повествования о странствиях не бывают скучны, – возразил он. – Расскажи мне, с чего началось твое путешествие.
И я начал рассказ о том, как меня призвали в кабинет Алкуина, где я увидел рог тура, как король Карл самолично повелел мне отправиться в Нортланд и приобрести там белых животных, которые ныне находятся на другом берегу реки. Я умолчал о так и не разгаданном покушении на меня в Каупанге и о странных событиях в Риме и Средиземноморье. Что же касается гибели тура, то я объяснил ее тем, что зверь сбежал и был убит львами, но не стал говорить, что его выпустили из клетки намеренно. Я опасался, что такие подробности отвлекут надима от основной цели, ради которой были предприняты эти странствия, – доставить халифу животных от Карла в знак королевской дружбы.
Джафар внимательно слушал, слегка склонив голову набок. Он лишь дважды прервал меня: первый раз – чтобы спросить о том, как выглядит король Карл и каково было его мнение о дарах, полученных из Багдада, и второй – желая подробнее разузнать об Алкуине и его роли советника короля.
– Ты и твои спутники будете достойно вознаграждены, – сказал надим, когда я закончил рассказ. – Доставить животных на столь великое расстояние и сохранить их живыми, за исключением этого огромного быка, – великий труд.
Что-то в его голосе навело меня на подозрение, что пожелать выслушать повесть о нашем странствии его заставило не только любопытство, но и какие-то свои, неведомые мне причины. И следующие слова главы тайного сыска подтвердили мое беспокойство.
– Возвращаясь к началу твоих странствий… – произнес он столь же благосклонным и любезным тоном, как и прежде. – Ты говорил, что король Карл отправил тебя в Нортланд, чтобы ты приобрел там белых зверей, ибо подобные создания окажутся диковиной, не виданной прежде в Багдаде.
– Совершенно верно, ваше сиятельство, – ответил я. – Король Карл показал мне книгу, бестиарий, и указал в ней белых животных, которых мне надлежало искать.
– Книгу?
– Я привез с собой список с нее, ваше сиятельство. Это еще один дар Карла повелителю правоверных. Увы, я не догадался взять ее с собой нынче вечером.
– В этом не было нужды, – сказал надим, небрежно махнув рукой. – Нынешняя наша встреча, как вы видите, приватная. Уверен, что эмир правоверных не без удовольствия прочтет эту книгу. Это должно убедить его… да и меня.
Затем, вероятно, заметив изумление на моем лице, он добавил:
– Нас изрядно удивил цвет животных, которых выбрал для подарка король Карл.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, но я не понимаю вас, – пробормотал я, начиная подозревать, что дело оборачивается дурно.
Несколько мгновений Джафар пристально изучал выражение моего лица.
– Кое-кто может счесть, что присылка в дар белых животных – это оскорбление, – объяснил он наконец.
Меня словно ударило под дых. Только тут до меня с запоздалой ясностью дошло, что черный как вороново крыло цвет одежды надима имеет определенное значение.
– Но короля Карла твердо заверили, что белый – это королевский цвет халифата, а нам сказали, что в Круглом городе все должны ходить в белом… – выговорил я срывающимся голосом.
– Последнее верно, – согласился визирь. – В Круглом городе носят белое, дабы никто не выделялся дорогими одеждами или яркими цветами. Но любой, кто допущен пред лик халифа, обязан ходить в беспросветно-черном. Это цвет тюрбана, который носил пророк Аллаха – да пребудут на нем благословение и благодать Аллаха! – когда проповедовал с минбара. Наш халиф идет путем пророка. Он носит плащ пророка — мир ему и благословение Аллаха! – и опирается на его трость, и цвет его царственного дома – черный.
– Ваше сиятельство, – промямлил я, – король Карл отнюдь не намеревался нанести обиды вашему властелину!
Мой высокопоставленный собеседник подался вперед:
– И нам очевидно, что твой король не был осведомлен о том, что белый – это цвет, предписанный при своем дворе узурпатором Андалузии, ложным эмиром Кордовы.
Во рту у меня совсем пересохло. Я как наяву услышал слова Алкуина о непримиримой вражде между Харуном и эмиром Андалузии, о том, что предки Харуна истребили в борьбе за власть род эмира и объявили себя единственными истинными хранителями ислама.
В глазах Джафара вдруг сверкнул озорной огонек:
– Зигвульф, не стоит так ужасаться. Попытаться намеренно нанести таким образом оскорбление халифу мог бы только полный глупец, я так и скажу ему.
– Ваше сиятельство, если бы король Карл знал, он, я уверен, повелел бы мне отыскать и доставить в Багдад самых черных зверей, какие только есть!
Надим сверкнул в улыбке белыми зубами:
– Зигвульф, в твоих словах я слышу доподлинную правдивость, хотя сознаюсь тебе: когда я узнал, что Карл посылает халифу белых животных, я воспринял это как менее чем тонкий намек на то, что дружбе с повелителем правоверных в далеком Багдаде он предпочел союз с соседней с ним Андалузией.
Он поднялся на ноги и продолжил:
– Думаю, теперь ты поймешь, почему публично демонстрировать белых животных халифу будет неразумно. Увы, но…
Заключительная фраза, несомненно, была целью всей беседы. Я же был настолько ошеломлен неожиданным оборотом событий, что полностью утратил дар речи.
Джафар заметил мою растерянность и поспешил утешить меня:
– Зигвульф, Его Величество, несомненно, пожелает увидеть этих зверей, но без торжеств. Я же предложу ему дать тебе личную аудиенцию, дабы и он мог услышать твою замечательную повесть.
Было ясно, что наша встреча закончена. Я неуверенно поднялся, чувствуя, что Озрик, которого я не видел, пребывает точно в таком же недоумении, и тут вспомнил нечто такое, что лишь из-за растерянности не пришло мне в голову раньше:
– Ваша светлость, но ведь слон, которого ваш повелитель отправил в дар Карлу, был белым! Я совсем уже ничего не понимаю…
Визирь слабо махнул рукой:
– Я не осведомлен о подробностях истории со слоном.
Колени у меня тряслись, а рубашка, я чувствовал, прилипла к спине. Я вспотел, но не от жары, поскольку вечер сделался вполне прохладным: меня прошиб холодный пот от осознания того, что задание, которое дал мне король, закончилось полным провалом.
Джафар же продолжал говорить:
– Дворцовые прислужники заблаговременно предупредят тебя о дне аудиенции, буде халиф решит удостоить тебя ею. Ты же тем временем обяжешь меня, если в подробностях изложишь повесть о своем путешествии писцам дворцовой библиотеки. Она окажется прекрасным пополнением их собрания путевых заметок.
Собравшись с силами, я поблагодарил надима за гостеприимство, после чего слуга проводил нас с Озриком по той же аллее, где возле лодки дожидался наш первоначальный сопровождающий.
Вернувшись в наши уединенные комнаты, мы обнаружили там Аврама, который с нетерпением ждал новостей.
– Как прошла встреча? – спросил он, как только мы вошли.
– Хуже некуда, – уныло ответил я. – В Багдад нужно было везти черных, а не белых животных. Королевский цвет халифа – черный. А белый – цвет его противника из Испании.
Раданит даже глаза выпучил от изумления:
– Но ведь в Круглом городе все носят белое, это же непреложный закон!
– Да, – кивнул я, стараясь не выдавать своим голосом всей глубины расстройства. – Но те, кого допускает к себе халиф, обязаны одеваться в черное. Почему ты нас не предупредил?
Драгоман вскинул руки в умоляющем жесте:
– Я же раданит, я ни разу не был удостоен чести появиться в присутствии халифа! Жизнь двора халифа – это тайна для непосвященных!
– И Джафар, и мальчик, который был вместе с ним, были с головы до ног закутаны в черное, – сообщил я ему.
Глаза Аврама вспыхнули любопытством:
– Что еще за мальчик?
Я описал Абдаллаха, и, когда закончил, раданит с шумом втянул воздух сквозь зубы:
– Знаете, кто это такой?
– Лично я понятия не имею, – пожал я плечами. – Знаю только, что он не упустил ни одного слова из моего рассказа.
– Отец Абдаллаха – не кто иной, как сам Харун, – сказал драгоман, на которого эти сведения произвели серьезное впечатление. – Делиться своим мнением о встрече с тобой с халифом будет не только Джафар, но и любимый сын.