— Простите, что вы собираетесь сделать? — спросил Харпер.
— Жениться на ней.
— Господи боже мой!
Бруно не обиделся.
— Женитьба — дело житейское.
— А Мария знает об этом? — недоверчиво поинтересовался Ринфилд. В последнее время, особенно после смерти Генри, он очень привязался к девушке и относился к ней почти как к дочери, которой у него никогда не было.
— Знает. — Бруно улыбнулся. — Вы бы тоже знали об этом, сэр, если бы были внимательнее. Сегодня за ужином она сидела рядом с вами.
Ринфилд хлопнул себя ладонью по лбу.
— У нее было надето кольцо! А ведь прежде она колец не носила. Да, точно, на безымянном пальце левой руки. — Он помолчал и торжественно произнес: — Обручальное кольцо.
— Ваши мысли были заняты другим. Как и мысли Марии. Это кольцо я купил сегодня днем.
— Ну что ж, поздравляю! Когда двинемся в обратный путь, надо будет выпить за счастливую пару.
Бруно поморщился, но ничего не сказал.
— Правда, доктор Харпер? — спросил Ринфилд.
— Конечно. Очень рад за вас!
— Спасибо. Однако я пришел поговорить не о кольце, а о компании, в которой я его покупал. Боюсь, что за мной следят. Два дня назад я повел Марию в кафе. Вышло так, что вскоре после нас пришел Робак. Он рассказал, что его заинтриговало поведение одного типа, который вынырнул из темного переулка возле цирка, когда мы там проходили. Он явно следил за нами всю дорогу до кафе: останавливался, когда останавливались мы, и занял позицию на противоположной стороне улицы, когда мы вошли в кафе. Конечно, все это могло быть совпадением, а возможно, у Робака просто разыгралось воображение. Вчера вечером мне и самому показалось, что за нами следят, но я не был в этом уверен. Сегодня я уже не сомневаюсь, потому что видел слежку при свете дня. Шпиков было двое, и они сменяли друг друга. Один блондин с перманентом, другой совершенно лысый. Мы бесцельно бродили по городу, как парочка туристов, пока не убедились: они следуют за нами повсюду.
— Мне это не нравится, — сказал Харпер.
— Спасибо, что не подвергаете мои слова сомнению. Мне это тоже не нравится и к тому же непонятно. Я не делал ничего, абсолютно ничего такого, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Возможно, все дело в том, что моя фамилия Вилдерман, а Крау — мой родной город. Предположить можно что угодно. А вдруг не только мы с Марией, но и другие сотрудники цирка тоже под наблюдением? Кто знает?
— Это очень неприятно, — заметил Ринфилд. — Очень неприятно. Что вы собираетесь делать, Бруно?
— А что я могу сделать? Продолжать себя вести как ни в чем не бывало. Одно я знаю наверняка: той ночью они не будут за мной следить.
— Какой ночью?
— Разве доктор Харпер вам не рассказал?
— Ах да, ночь на среду. Хотелось бы мне знать, где мы все тогда будем.
С лязгом и содроганием поезд медленно тронулся в путь.
— Я знаю, где буду я. Увидимся позже. — Бруно встал, собираясь уходить, но остановился, заметив на столе Харпера миниатюрный радиопередатчик. — Мне все хочется спросить, как вы ухитряетесь провозить этот передатчик через границы разных стран, если таможенники проверяют каждую пломбу в наших зубах?
— Передатчик? Какой передатчик?
Харпер надел наушники и прижал микрофон к груди Бруно, включил питание и щелкнул тумблером. Аппарат загудел, и из почти незаметного бокового отверстия вылезла узкая полоска бумаги. Через десять секунд доктор выключил прибор, оторвал кусок ленты длиной в несколько сантиметров и протянул его Бруно. Посредине полоски шла длинная волнистая линия.
— Это всего лишь кардиограф, мой дорогой Бруно. Все врачи пользуются такими приборами в поездках. Вы не представляете, какое это развлечение — везти кардиограф от одной границы до другой.
— Чего только они не придумают в следующий раз!
Бруно прошел по раскачивающемуся на ходу составу, забрал Марию из ее купе и повел ее к себе. Он отпер выходящую в коридор дверь без ручки и провел девушку внутрь.
— Не послушать ли нам музыку? — спросил Бруно. — Что-нибудь романтическое, подходящее к такому случаю? Я приготовлю свой непревзойденный сухой мартини, чтобы отпраздновать — если это слово здесь годится — мой добровольный переход в рабство. А потом — это всего лишь предложение — я пошепчу тебе на ушко всякие нежности.
Мария улыбнулась:
— Звучит заманчиво. Особенно насчет всяких нежностей.
Бруно включил негромкую музыку, смешал мартини, поставил рюмки на маленький столик, сел рядом с девушкой на диван и прижался лицом к ее темным волосам в том самом месте, где скрывалось прелестное ушко. По выражению лица Марии, сначала удивленному, потом откровенно недоверчивому, было ясно, что Бруно знал такие нежные слова, каких ей еще никогда не доводилось слышать.
До Крау оставалось около трехсот километров, так что даже для медленно тащившегося грузового состава это был всего лишь один ночной перегон с двумя промежуточными остановками. Отправившись в путь в темноте, поезд прибыл в Крау еще до рассвета, и, когда началась выгрузка, было все еще темно и очень холодно. Первое мимолетное впечатление от города оказалось не слишком приятным, но ведь железнодорожные пути всегда неприветливы, тем более в такой холод и мрак.
Запасные пути, куда поставили поезд, находились более чем в километре от помещения, предназначенного для цирка, но организаторские способности Ринфилда и его помощников, как всегда, проявились в полном блеске: неподалеку от поезда уже стояли в ожидании грузовики, автобусы и легковые автомобили.
Бруно прошел мимо грузовиков к группе артистов и униформистов, которые сгрудились под фонарем. Обменявшись обычными утренними приветствиями, он поискал глазами братьев, но не нашел их и обратился к стоявшему рядом с ним дрессировщику тигров Мальтиусу:
— Ты не видел где-нибудь поблизости моих беспутных братьев? Эта парочка вечно голодна и никогда не упускает возможности составить мне компанию за завтраком, но сегодня утром я был лишен этого удовольствия.
— Я их не видел, — ответил Мальтиус и повысил голос: — Эй, кто-нибудь видел сегодня Владимира и Иоффе?
Когда стало ясно, что никто их не видел, Мальтиус обратился к своему помощнику:
— Слушай, сходи разбуди их!
Помощник ушел. Подошли доктор Харпер и Ринфилд, оба в меховых шапках и с поднятыми воротниками, чтобы защититься от медленно падавшего снега. Ринфилд предложил Бруно:
— Не хотите пойти посмотреть, что за выставочный павильон нам отвели? По непонятным причинам его называют «Зимним дворцом», хотя он ничем не напоминает одноименный дворец в Ленинграде. — Ринфилд поежился от холода. — Впрочем, гораздо важнее, что он превосходно обогревается. Во всяком случае, мне так сказали.
— Я бы с радостью, но только если вы подождете минутку. Две трети «Слепых орлов» еще спят. А, вот и Иоганн!
Помощник Мальтиуса с тревогой в голосе сказал:
— Бруно, мне кажется, вам лучше пойти туда побыстрее!
Бруно, не говоря ни слова, бросился к поезду. Ринфилд и Харпер обменялись недоумевающими взглядами и отправились следом за ним.
Владимир и Йоффе занимали двухместное купе, ничем не напоминавшее роскошные апартаменты старшего брата, но вполне удобное. Братья славились своей невероятной опрятностью, частенько служившей предметом для шуток, и, конечно, ужаснулись бы, увидев свое жилье в его теперешнем состоянии.
В купе царил настоящий разгром, как будто здесь пронесся маленький, но жестокий ураган. Два стула были сломаны, постельные принадлежности валялись на полу, посуда побита, умывальник расколот. Даже толстое вагонное стекло треснуло, хотя и не рассыпалось. Но самым ужасным, конечно, были пятна крови на порванных простынях и выкрашенных в кремовый цвет стенах.
Бруно хотел войти внутрь, но Харпер удержал его за плечо:
— Не входите. Полиции это не понравится.
Прибывшим на место происшествия полицейским все это действительно не понравилось. Они были потрясены тем, что в их родном городе произошло столь чудовищное преступление, как похищение двух знаменитых американских артистов. Если они и знали о том, что Владимир и Йоффе родились менее чем в километре от этого места, то ничем не выдали свою осведомленность. Немедленно было начато очень спешное, и притом очень тщательное, расследование. Для начала инспектор, которому доверили дело, приказал полностью очистить место происшествия и оцепил его кордоном из своих людей. Звучало это весьма впечатляюще, но на деле «кордон» состоял из двух полицейских, выставленных в коридоре. Других обитателей вагона, в котором спали братья, попросили ответить на вопросы полиции.
Ринфилд предложил для этих целей столовую — снаружи температура была ниже нуля, — и инспектор согласился. Люди направились в столовую. В это время прибыли детективы в штатском и дактилоскопист. Ринфилд отдал безотлагательные распоряжения по разгрузке поезда и размещению циркового оборудования и клеток на арене и вместе со всеми прошел в вагон-ресторан. Там было почти невыносимо жарко — огромный локомотив все еще не был отцеплен и обеспечивал обогрев помещений с животными, которых должны были перевести в здание только к вечеру.
Бруно стоял в стороне с Ринфилдом и Харпером. Они перебросились мнениями о том, что могло случиться с братьями и почему, но поскольку было ясно, что ответа нет, они вскоре замолчали и оставались в таком состоянии до тех пор, пока не вошел полковник Сергиус собственной персоной. Лицо его было суровым и жестким, как будто полковник с трудом сдерживал гнев.
— Отвратительно! Непостижимо! Оскорбительно! — воскликнул он. — Чтобы такое случилось с гостями нашей страны! Обещаю, что мы проведем самое тщательное расследование этого дела. Какой позор для Крау!
— Вряд ли стоит винить в этом жителей города, — мягко заметил Харпер. — Наши люди пропали до того, как мы прибыли сюда. Ночью, в пути, у нас были две промежуточные остановки. Должно быть, все произошло на одной из них.
— Верно-верно, Крау вне подозрений. Но разве от этого легче? Позор нашей страны — наш позор. — Полковник помолчал, а затем сказал чуть тише: — Похищение не обязательно произошло во время остановки. — Он взглянул на Бруно. — Мне жаль, что приходится это говорить, мистер Вилдерман, но ваших братьев могли выбросить из поезда и во время движения.