– Сумасшедший дом. – Азат откашлялся и сплюнул. – И чего ты их всех на место не поставишь, ты же старше!
– На пять минут, – понуро пробурчал Влад.
Азат снова сплюнул – на этот раз от досады. В младшей школе его за эту привычку дразнили верблюдом. Никто и не думал, что двумя годами позже Азат за такое прокатит любого на своем горбу – и вмажет в холодную стену мужского туалета.
Азат дернул дверь подъезда, и Влад поплелся за другом.
– Сейчас мы твоим родственникам объясним, кто, куда и когда должен приходить.
Уже в прихожей, снимая промокшие кроссовки, Влад услышал шум на кухне – смех и звон тарелок. Когда мама готовила обед на всю семью, шум казался домашним, сопровождался маминым пением. Сейчас же сквозь Олин смех слышался высокий мужской голос – «клоун» отдавал команды, периодически попискивая и покрякивая.
– Точнее! Точнее кидай, говорю! – слышалось за закрытой дверью.
«И куда смотрят наши родители?» – с тоской подумал Влад, стаскивая промокшие и окрасившиеся от кроссовок носки.
Азат протиснулся в квартиру мимо друга и не разуваясь направился на кухню. Дверь он распахнул с пафосом – хлопнул ею о шкаф так, что за стеклом зазвенел мамин любимый сервиз. Влад семенил следом. Он привстал на цыпочки и увидел через плечо Азата Олю (глаза – тарелки, в руках – тоже тарелки) и того, кого он про себя называл «клоуном» (взъерошенные нестриженые волосы, небритость, мозоли на руках и потертый твидовый костюм).
– Вам бы нос, – хихикнул Влад, не поздоровавшись. – Красный!
– Будет. – Огарев кивнул и прикрыл глаза.
Азат уже собирался вставить свое слово, но не успел: дверь со свистом захлопнулась сама, как от сильного сквозняка, и шлепнула Азата по носу. Азат заорал и запрыгал на месте от боли, пытаясь сбросить цепкие руки Влада со своей спины. Влад верещал и от испуга цеплялся за его футболку. Азату все же удалось стряхнуть друга.
– Уйди, уйди! – хныкал Азат, ковыляя к зеркалу.
Влад все еще прыгал вокруг него верным щенком.
Отражение посмотрело на мальчишек осуждающе. Обоим показалось, что на них смотрят глаза «клоуна», но наваждение прошло, и в зеркале остались только они и медленно краснеющий нос Азата.
– Клоун, сука, я ему… – шептал Азат проклятия, а из-за закрытой кухонной двери снова слышался Олин смех.
Огарев расставлял тарелки, Оля заканчивала мешать салат. После уроков жонглирования пластиковой посудой пришлось взять в руки настоящую. Огарев сказал, что договорится с Олиными родителями насчет цирка – прямо за ужином. Только если его поможет приготовить Оля.
– Ну вот, а говорила, готовить не умеешь. – Огарев смотрел на череду тщательно расставленных блюд: одна тарелка подпирала другую, а та придерживала боком плошку с салатом. Таких застолий Олины родители не видели давно.
– Я вам должна по гроб жизни, – прошептала Оля, напуганная запахами мяса и тушеных овощей.
– Рано тебе еще о гробах думать. – И Огарев шлепнул очередную котлету на тарелку. Котлета чуть не соскользнула на пол, но Огарев качнул тарелкой в другую сторону – удержал.
В коридоре щелкнул дверной замок, застучали каблуки. Первой с работы вернулась мама.
Глава 2The United States of America
Май 1994 года
Саратов, кафе «Сюрприз»
В ресторане на улице Ленина иллюминация работала даже лучше, чем в цирке. Ярко-розовый прожектор высветил сцену, на которой шли последние приготовления. Оля подергала Огарева за рукав:
– А меня там не ослепит?
Огарев вздохнул, вышел из-за ширмы, которая служила кулисами, поймал под локоть юношу в пиджаке и с планшетом для бумаг и что-то шепнул ему. Юноша сначала быстро закивал, но потом развел руками. Огарев вернулся к Оле, поправил воротник своей сценической рубашки и, откашлявшись, заключил:
– Не ослепит.
Из-за кулис было видно, как наполнялся банкетный зал. Таких людей Оля видела в сериалах, которые крутили по «ящичку» Арины Петровны. Мужчины в костюмах, женщины в облегающих платьях. Ее родители такое не носили: папа не вылезал из свитеров, связанных бабушкой Лидой, мама же носила юбки и белые блузки: школа диктовала ей и одежду, и прическу. С одной из пар в ресторан вошел широкоплечий человек в черной кожаной куртке. Оля съежилась.
– Нам обязательно именно тут выступать? – обернулась она к Огареву.
– В самом цирке тебе никогда не заплатят столько, чтобы ты могла выполнить условия родителей. Я уже объяснял.
Оля не верила. Цирк был местом, в котором все были ей рады. Сима помогал с выбором в столовой («не бери суп, он всегда тут плохой, салаты лучше!»), Сан Саныч снисходительно смотрел, как Оля учится заряжать реквизит, и всегда советовал, где поможет изолента, а где хватит и обычного скотча. В ресторане же никому, кроме Огарева, до Оли не было дела. Даже свет никто не сменил: ярко-розовое пятно превратилось в кислотно-желтое – и, казалось, стало еще более слепящим. В это желтое пятно света Огарев и вытолкнул Олю под аплодисменты.
Она зажмурилась и начала работать. Тигр шевельнулся где-то в районе ребер, зевнул, слабо мяукнул и тут же спрятался. Выстроенная башня из мячей начала крениться, Оля оступилась, качнулась вбок, чуть изменила траекторию броска, чтобы трюк не развалился совсем. Злость было подкатила к горлу, но там она и замерла, растворилась в мерном движении мячей по нескончаемому кругу – из одной руки в другую, из одной – в другую, метроном в голове отсчитывал ритм. Вальс мячей у нее над головой не кончался, и Оле хотелось, чтобы он длился вечно. Ее хваленая «драчливость», ее ярость были на сцене ей врагами, а не помощниками, и это было единственным, что она знала наверняка.
«Контроль, – говорил ей Огарев на репетициях. – Помни о контроле».
Оля настолько сосредоточилась на совете наставника, что после номера в ресторане разом все забыла. Каким был свет? Где сидели зрители? И сколько раз она поймала мячи, а сколько – уронила?
«Так всегда в первый раз», – скажет Огарев, когда они вместе уйдут со сцены, и отвернется, чтобы обсудить с организатором гонорар, как будто сказал о чем-то обычном, а не особенном. И Оле станет жутко оттого, что ее первый раз, ее первое слепое пятно, ее первый миг забвения, который артисты всегда силятся вспомнить и твердят, что на самом деле никогда и не забывали, произошел не на манеже. Это было нечестно. А ведь дядя Паша обещал ей, что сначала она выйдет в номере Симы.
– Просто халтурка подвернулась, а тебе деньги нужны, – сказал Огарев, когда их развозили по домам на раздолбанной «четырке».
Водитель резко тормозил на светофорах (а на некоторых не тормозил вообще, и машина в последний момент пролетала на мигающий желтый, подпрыгивая на кочках). Ремней безопасности на заднем сиденье не оказалось, и Оля до боли в пальцах цеплялась за подлокотник. Ей не хотелось отвечать Огареву. Она свою часть уже получила, и теперь во внутреннем кармане куртки грелась тонкая пачка купюр. Оля таких странных денег никогда не видела, но не стала говорить Огареву, что их обманули. В подъезде Оля достала купюры из-за пазухи и под тусклой мигающей лампой прочла на ломаном английском: “The United States of America”. C купюр на нее осуждающе смотрел какой-то сэр, на шее у него был повязан белый платок, как у шпрехшталмейстера. Оля спрятала деньги. Маме она сказала, что им не заплатили ни копейки, но обязательно заплатят в следующий раз.
Глава 3Денди
Май 1994 года
Саратов, улица Азина, 55
Влад никогда не видел десятидолларовых купюр, но он сразу понял, что это – оно! Заветные зеленые бумажки притаились в ящике Олиного стола. Оля опустила деньги в ящик, закрыла на ключ и еще долго смотрела на поцарапанную замочную скважину, как будто и не знала, что делать теперь.
«Останется без бабла, – решил Влад. – Точно останется!»
Он затаился в своей комнате и ждал. Оля ложилась спать раньше родителей. До уроков она убегала в цирк. После школы снова ехала на репетицию. Мама стала чаще ругаться, причитала каждый вечер, что Оля не учит уроков, а только играется, да еще с каким-то мужиком. Влад был с ней согласен. Он осуждающе смотрел на сестру за ужином и кивал на любое мамино слово.
– Так не должно быть, – говорил он. – Это неприлично и неправильно.
Оля в ответ однажды дала ему подзатыльник, и нос Влада оказался измазан в горячей картошке-пюре. Влад злобно фыркнул и не простил. Он перебирал в голове, сколько раз Оля била его и унижала, он вспоминал, как в детстве она отняла у него пирамидку и стала опасно ей размахивать и все-таки задела его. Хотя он просил ее быть аккуратнее.
Теперь он стоял за стенкой и прислушивался. Ждал, пока Оля уснет. Он старший – и точка. Все будет так, как он захочет. Оля не слушается его, значит, получит.
В полночь Влад решился: Оля и представить себе не могла, насколько опустела ее тумбочка в ту ночь. Зато через неделю Влад уже затаскивал домой коробку с новой игровой приставкой. Смотреть на «Денди» приходили даже Ржавый с Башкой. Влад давал играть подолгу только Азату. Ржавый и Башка за это еще долго дулись на друга. Осознав, что уговоры не работают, парни пошли жаловаться к Оле – вряд ли они догадывались, на какие деньги Влад купил такую дорогую игрушку.
– Мы купим себе еще одну! – пообещала Оля в надежде заручиться их поддержкой в школе. Ржавый и Башка ради «Денди» были готовы на все.
Оля при них открыла заветный ящик, но никаких купюр и уж тем более никакого сэра с белым платком на шее в ящике не оказалось. Ржавый и Башка загоготали, когда она призналась, что на самом деле никаких денег у нее уже нет.
– Но они были! Вот тут! – Оля показывала на дно ящика, в котором перекатывались шариковые ручки и валялись скомканные бумажки с нерешенными уравнениями.
Ржавый и Башка снова поплелись к Владу – нужно было отвоевать у Азата время игры во что бы то ни стало. Оля осталась в своей комнате.