анг задышал, глотая бензин. Канистра заходила ходуном.
Свет фар танцевал на стенах домов, приближался, гнал ребят прочь. В этот раз повезло. Машина свернула в соседний двор, не доехала до них, и в воздухе замер скрип шин о промерзший асфальт. Закаркал мотор, затрещали покрышки, и все стихло. Влад с Азатом пробирались к частному сектору через палисадник, под ботинками все скользило и хлюпало: мокрая жухлая трава и грязь вперемешку со снегом. Влад переставлял ноги осторожно, боясь поскользнуться и упасть.
– Пошли! Пошли! – прокричал Влад замершему у калитки другу.
Мимо них, разбрасывая в разные стороны комья снега, пронеслась машина и обрызгала Азата. Влад обогнал друга, цапнув за рукав куртки, чтобы поторапливался. Времени было мало. Дело близилось к десяти вечера, и Влад всерьез опасался, что их станут искать. Мальчишки перебежали дорогу, перепрыгнули бордюр, влезли в сад через низкий забор деревенского домика и укрылись кустах. Там, в самом дальнем углу участка, прямо на снегу стояла широкая бочка – в похожих дачники отстаивали воду. Края у бочки были запаяны неряшливо и кустарно. Открытым оставался только самодельный клапан – в него-то Влад и сливал бензин из канистры. Это была первая машина за сегодня.
– Слышь, – Азат подергал Влада за рукав куртки. – Лом где?
– Чего? – не понял Влад.
– Того! – Азат стукнул кулаком по бочке с размаху, послышался долгий и протяжный железный стон. – Ты замок зубами взламывал, дебил? Пальчики-то твои на ломе хорошо сохранятся.
Влад бросился было назад, но Азат остановил друга, преградив ему путь:
– Я заберу!
И Азат зашагал к калитке. Он распахнул калитку настежь и, быстро семеня, скрылся на другой стороне дороги за домом. Влад поспешил за Азатом. На перекрестке снова затормозила машина, но Влад не обратил на нее внимания. На улице будто бы включили большой вентилятор и сыпали в него снег – началась метель.
Пока Азат мокрыми и замерзшими пальцами ковырялся в снегу, Влад топтался рядом, пытаясь разглядеть в буране хотя бы очертания подъездов. Водитель «жигулей» точно жил в одном из них и мог в любую минуту выглянуть в окно. А может, уже выглянул. Азат закряхтел и вытащил из снега лом, и тут же по ним будто выстрелили из световой пушки: свет фар ударил по глазам, и Владу невольно вспомнилось, что так же больно и обидно бывает, когда отец шлепает по рукам своей рабочей ручищей за мелкую пакость. Свет не отступал. В нем возникла высокая фигура. Фигура куталась в бушлат, прятала руки в карманы и живенько двигалась к мальчишкам.
– Бежим? – пробормотал Влад.
– Поздно, – шепнул Азат и уронил лом на снег.
На белом тонком полотне мелькнуло сине-желтое пятно. Влад прищурился, чтобы получше его разглядеть: просто большая клякса, клякса на его личном деле. «Наверно, пролил, пока шланг вытаскивал», – догадался он. Моргнул и всмотрелся получше: клякса больше всего походила на тигра в прыжке – тигр парил над невидимой пропастью, тянулся передними лапами к обрыву. И Влад решился. Он оттолкнул Азата и, перескочив через шланг, ринулся в сторону дороги. Бежал, представляя, что у него не ноги, а лапы, что у него их не две, а четыре, и только сбитое неровное дыхание напоминало Владу о том, что он человек.
Глава 23Непутевые дети
20 ноября 1994 года
Саратов, улица Азина, 55
Толик услышал смех Артёмки и причитания Лидии Ивановны и Лены еще в подъезде. Ладони, плечи и даже лопатки сделались тяжелыми за день работы, и Толик шел согнувшись, медленно переставлял ноги… Он отворил дверь в квартиру, и тут же прихожую разрезал напополам еще один звук – трель телефона. Толик взглянул на часы. Все в доме замолкло, только не мог угомонить свой смех (переходящий в кашель) Артёмка и продолжал звонить телефон.
– Алло? – Никто в квартире не спешил брать трубку, и Толик поднял ее своими негнущимися от возни с углем пальцами. – Что? Где он? Понял. Мы выезжаем.
Спокойствие далось Толику непросто: он распахнул дверь ванной так, что щеколда оторвалась от стены, и вся стена, казалось, затрещала, готовая обвалиться на Куркиных. Толик уставился на жену, свою мать и на младшего сына. Они уставились на него в ответ, замолкли. Лидия Ивановна первая открыла рот, чтобы задать очевидный для всех вопрос:
– Сы…
– Влад в отделении, – перебил Толик мать, произнося слова неразборчиво и заикаясь. – Влад в отделении, – повторил он четче. – Надо ехать.
Артёмку было решено оставить с бабушкой. Лена полезла на свои полки с книгами в поисках «Капитала» Маркса. Она машинально отодвигала книгу за книгой и очнулась, лишь когда дошла до последней в ряду. Перепроверила полку ниже и полку выше и даже самую нижнюю, но Маркса и там не было.
– Толя! Толя! – закричала она, оборачиваясь к мужу.
Тот стоял у нее за спиной, морщился и ворчал что-то про «ор в квартире и лишнюю панику».
– «Капитал» пропал. – Лена всхлипнула.
– А Оля где? – вкрадчиво уточнил Толик.
– Это не она. – Лена сделала шаг вперед навстречу мужу. – Это твой любимый сыночек, который сейчас в отделении сидит! Он деньги давно научился прятать. Теперь вот воровать стал! И куда ты смотрел?
– Это и твои дети тоже. – Толик говорил тихо, но скрыть осуждения не смог. – Одна шляется ночами, второй в милиции! Вот воспитали! Участковому ты будешь говорить, что один сын бандит, а дочь неизвестно где?
– Я знаю, где Оля, – отчеканила она, хмыкнула и, толкнув мужа плечом, вышла в прихожую.
Толик промолчал. Он тоже догадывался, где сейчас его дочь, но легче от этих догадок не становилось. Он же выгнал этого клоуна в прошлый раз. Перед глазами мелькнуло лицо Огарева – искаженное злостью, ненавистью и недоумением. «Приходил каяться, дурак цирковой, – подумал Толик. – Я бы ему еще показал, и покажу!»
– Денег нет, значит, пойдем до отделения пешком! – закричала Лена мужу, закутавшись в пальто.
Толик дернулся и очнулся.
Зеленого мохерового шарфа, любимого, хоть и колючего, снова не оказалось на месте. «А это уже Оля, нравится ей, что ли, этот шарф, отдать, может», – грустно решила Лена и сняла с вешалки другой – черный, в катышках и затяжках.
Толик вздохнул, выходя из комнаты к жене. Он покорно поплелся в подъезд вслед за ней, кивнул матери, потрепал по макушке младшего сына.
– Ну, с Богом! – попрощалась с детьми Лидия Ивановна и перекрестила закрывающуюся за ними дверь.
– Бабушка, а что ты делаешь? – спросил Артёмка и закашлялся.
– Вырастешь – узнаешь, – пообещала бабушка. – Пошли лечиться!
Весь вечер Артёмка пил чай с медом, который Арина Петровна с недавних пор поставляла им из деревни. «Иванна, это тебе в честь примирения», – сказала Арина Петровна, привезя в больницу очередной мешок с гостинцами – шерстяные нитки венчали целый клад деревенских закруток. «Петровна! – Лидия Ивановна чуть ли не прослезилась. – Вовек не забуду!»
– А где ж все-таки Олюшка? – спохватилась бабушка, вспомнив, как они с Петровной коротали больничные тяжкие дни. – Ей гулять-то долго противопоказано.
Артёмка молчал. Он прихлебывал горячий чай и слабенько кашлял. Лидия Ивановна поджала губы и потрогала Артёмкин вспотевший лоб.
– Ба, у тебя рука холодная, – прохныкал Артёмка.
– Конечно холодная!.. – Бабушка полезла искать градусник. – Вот и поиграли в снежки, голубчик. Нечего было тебе в снегу валяться. А я говорила…
Часть 3За кулисами
Глава 1Возвращение
20 ноября 1994 года
Саратов, улица Советская
Огарев сидел с Сан Санычем в столовой неподалеку от цирка. Звенела посуда: вилки и ложки звякали о тарелки, Сан Саныч, причмокивая, доедал сосиску.
– Совсем одурели, – ворчал Сан Саныч. – Мясо бумагой заменяют. В мое время такого не было.
– В царское? – усмехнулся Огарев.
Сан Саныч что-то невнятно прошамкал, приподнимая на вилке хвостик сосиски.
– Ты бы сходил к Элле, она карты тебе раскинет, чего маяться-то, – заметил он, когда с сосисками было покончено.
– Я в эту чепуху не верю. – Огарев ковырял в тарелке последнюю макаронину, доедать не хотелось.
– А в темноту, значит, веришь…
– Это другое.
Сан Саныч хрюкнул, засмеялся и поперхнулся едой. Люди за соседними столиками стали недовольно на них оборачиваться. Сан Саныч знаками показал: виноват! – и откашлялся. В столовой запахло киселем – варили к ужину.
– Фу, – выдохнул Сан Саныч. – Терпеть не могу кисель этот. Но и ты тоже скажешь!
– Я к Элле не пойду. – Огарев начал выбираться из-за стола. – Сам хочешь, сам и иди.
Сан Саныч быстро покидал на поднос остатки грязной посуды. Руки его мельтешили так, будто он всю жизнь только и делал, что жонглировал настоящими тарелками.
– И пойду… – засмеялся Сан Саныч и, напевая себе под нос, направился к тележке с использованными подносами.
«Пара-парам-парарам», – звучал в столовой голос Сан Саныча, сливаясь со звоном вилок, гулом разговоров и выкриками поваров у раздаточной.
Огарев покачал головой.
– Вот позер, – прошептал он себе под нос и вышел на улицу под мокрый снег, не дожидаясь друга.
Огарев потряс сложенный зонтик, расправляя его на ветру, и раскрыл над головой. Вездесущий снег уже таял у него на волосах. Огарев задумался и даже не стал отряхивать капли воды. Он шел в сторону цирка и думал, что такое предложение получают один-единственный раз, что из Цирка на Цветном звонят не каждый день и что впервые в жизни его дар нужен кому-то кроме него самого.
«Темнота не отпустит», – тут же пришла мысль, но Огарев отогнал ее: «Темнота предала меня – в который раз! Указала на Олю, привела ее в цирк, и что теперь?!»
– И что теперь, я спрашиваю? – закричал Огарев так, что от него шарахнулся прохожий.
Вопрос потонул в метели. Вечер, промозглый и ветреный, не хотел отвечать. Город погряз в снегу и сумерках, Огарев шел и видел, как