темнота таится в каждом углу, как выползает она из подъездов и арок, постепенно отвоевывает город и наступающую зиму, наполняет самого Огарева так, что он перестает себе подчиняться. Почему тогда, стоя на куполе с отцом, маленький мальчик Паша решил, что это он владеет темнотой? Может, это она решает, кому быть спасенным, а кому не быть? Почему сам Хранитель цирка, Сан Саныч, вынужден был бежать с дочерью из Чечни, чтобы сохранить ей жизнь? Почему он смог предвидеть войну, но не в силах был предотвратить? И почему Огарев должен надеяться на полусумасшедшую бабку и ее карты?
«Снова вопросы! Сколько лет я их задаю?» – сетовал Огарев на себя, а затем снова кричал, утопая в метели:
– И не слышу ответов!
Темнота молчала. Возможно, она не умела говорить, а может, еще не родился тот преемник, с которым она хотела бы заговорить по-настоящему. Не намеками и шепотом, а во весь голос, ясно и четко проговаривая слова.
Огарев свернул к цирку и сложил зонт. Зонт не спас от ветра, снег летел в разные стороны целыми горстями. Волосы у Огарева вымокли. Шею и ключицы холодило, шарф размотался от быстрой ходьбы. У служебного входа в цирк переминалась фигурка. Огарев покопался в карманах и нашел свой пропуск. Фигурка вздрогнула и покачнулась, медленно шагнула ему навстречу. Огарев прищурился, а потом широко раскрыл глаза.
– Дядя Паша! – Фигурка заковыляла к нему, неестественно переваливаясь с ноги на ногу. – Дядя Паша, я пропуск потеряла! Не пускают, дядя Паша! – И она поломанной марионеткой привалилась к стене цирка, замерла, потому что, понял Огарев, истратила все силы, пока добиралась сюда. Но это все-таки была она.
Огареву вдруг показалось, что темнота на миг отступила.
– Она тебя не забрала! – Он пошел быстрее, и длинный сложенный зонт болтался и бил его по ноге. – Не забрала!
– Кто, дядя Паша?
Дядя Паша, улыбаясь, потер глаза рукавом, и Оле послышалось, что наставник втянул воздух, чтобы не всхлипнуть, – сдержался. Он схватил ее за руки и неловко встряхнул их. Он не мог поверить, что Оля – живая, настоящая и что она снова здесь. Оля, все так же опираясь о стену, поморщилась. Огарев понял и осторожно отпустил ее руки.
– Она тебя не забрала! – прошептал он.
– Кто не забрал? Куда? Кого? – забормотала она и уткнулась лицом в рукав учителя.
– Как кто? Как куда? – Дядя Паша уставился на Олю. – Ты не помнишь ничего? Темнота тебя не забрала.
Глава 2Бездарность
Ноябрь 1994 года
Саратов, Цирк имени братьев Никитиных
Все трое – Оля, Огарев и Сан Саныч – забились в каморку Хранителя. Воздух в комнате стал влажным от снега, который таял на шапках и сыпался с курток. Коломбина, завидев Олю, выбежала из комнаты.
– Ну и пусть идет. – Сан Саныч махнул рукой.
Он выглянул в коридор, убедился, что никто не подслушивает, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Огарев и Сан Саныч уселись прямо на полу, Оля расположилась в кресле Коломбины.
– …а потом тебя увезли в больницу, – закончил наконец Сан Саныч свой рассказ, начатый еще по пути в его комнату. – Тут потом такое было! Скорая, милиция… Директора и труппу забрали в отделение, нас всех по очереди допрашивали. Дело замяли, но у цирка теперь по-настоящему дурная слава.
Оля встала с кресла и, прихрамывая, обошла каморку. Она рассматривала склянки на столах и полках, ощупывала сосуды, заглядывала в них, корчила рожи, когда ее лицо особенно искажали изгибы тонкого стекла. Встречала каждый предмет в комнате как свой, родной.
– Это ненадолго, пошумят и забудут, другую новость найдут, – бросил Огарев.
Он поглаживал ладонью подбородок и смотрел на Олю. Его глаза светились и сверкали, как у тигра.
– А темнота? – спросила Оля, когда Сан Саныч и Огарев замолчали. – Во сне… – Оля запнулась. – Во сне тетя Элла и дедушка… мой дедушка… были здесь. Они говорили о темноте. И еще дедушка дал мне шарф. Тот самый, который вы вытащили из рукава в нашу первую встречу. Я его потеряла, а вы вернули, помните?
Сан Саныч и Огарев переглянулись.
– Где это было, Оля? Здесь – значит, в комнате Сан Саныча? – осторожно спросил Огарев.
– В манеже, – ответила Оля. – Мой дедушка был клоуном, вы знали?
Огарев и Сан Саныч снова обменялись тревожными взглядами. Огарев взял со стола декантер с тонким горлом, непохожий на все остальные: он состоял из трех разных сосудов, которые сливались в одно горлышко с носиком. Сбоку у одного из сосудов торчала трубка с маленькой изящной крышкой.
– Темнота может показывать тебе сны. Мало того, она может показывать их всем нам. – Огарев кивнул на Сан Саныча и указал пальцем на себя. – Твоя тетя Элла тоже не из простых… Как и твой дед. Смотри.
Огарев включил воду в маленькой раковине и подставил трубку под струю. Первый сосуд быстро наполнился. За ним стали наполняться второй и третий. Вода постепенно заливала сосуды и подступала к горлышку.
– Это, – указал Огарев на горлышко, – то, откуда берется темнота. А это каждый из нас. – Он показал на три отдельных сосуда. – Здесь, – Огарев обвел пальцем горлышко, – пространство сна, где темнота может всех нас свести. Теперь понятно?
Оля неуверенно кивнула. Огарев выключил воду, вылил содержимое сосуда в раковину и поставил его на место.
– Как будто этот декантер кто-то специально сюда принес, чтобы я тебе объяснил, – пробормотал Огарев и посмотрел на Сан Саныча.
Сан Саныч пожал плечами. Огарев присел возле Оли на корточки.
– Ты вообще ничего не помнишь?
– Про темноту – ничего. – Она повернула голову и поморщилась от боли, рука ее инстинктивно потянулась к затылку.
– Значит, ты сама так захотела… – прошептал Сан Саныч, и все к нему повернулись. – Ты не подпустила к себе свой же дар, и он тебя отпустил. Все случилось, как тебе было нужно.
– Значит, теперь я бездарна? – проговорила Оля, глядя на Сан Саныча, и он смущенно отступил в угол. – Поэтому я упала с крыши?
– Не слушай ты! – Огарев махнул на Сан Саныча рукой. – Главное, что она тебя не забрала… Это главное.
Оля вымученно улыбнулась, и стеклянные бутылки вокруг улыбнулись вместе с ней. Тысячи улыбающихся Оль смотрели на Огарева, и ему хотелось выбежать за дверь, закрыть ее и больше никогда не открывать. «Значит, я бездарна», – звучал в его голове голос Оли. «Бездарна, бездарна», – звенели тысячи стеклянных губ и, стеклянно улыбаясь, разлетались вдребезги, трещали у Огарева в ушах.
Оля поплелась в гримерку, тихо затворила дверь, и когда неровный звук ее шагов совсем затих в коридорах цирка, а его эхо закончило длинный бег по манежу, Огарев осел на пол, взъерошил волосы на затылке и уперся головой в стену.
– Саныч, – сказал он хрипло, – я все-таки схожу к Элле. Девочка, похоже, не сдюжит, не справится с темнотой… Нам с Симой место в Москве предложили. На Цветном. Я уеду, Саныч. Ловить здесь мне больше нечего, и темнота эта мне надоела, а передать ее… Кому? В этом городе и некому. Не могу я больше это один тащить, понимаешь?
– Как знаешь, Паша, как знаешь… – Сан Саныч вздохнул и продолжил обмахивать пипидастром свою стеклянно-хрустальную коллекцию.
Когда у Сан Саныча завелся пипидастр, Огарев не знал. По комнате роем летала разбуженная ото сна пыль, и Огарев, чихая и кашляя, поспешил покинуть жилище друга.
Глава 3Спиной к стене
Ноябрь 1994 года
Саратов, ОМВД по Заводскому району
Влад вжимал голову в плечи, пытался спрятаться, хотя прятаться было поздно да и не от кого – убежать от милиции они не смогли. Азат, наоборот, разминал шею, потягивался, был готов постоять за себя в любую секунду. С той точки, где они сидели, через прутья решетки была видна только покатая спина дежурного. Бездомный на соседней лавочке перевернулся на спину, раскинув руки, всхрапнул, очнулся и снова размеренно задышал. Перегаром и старыми носками запахло еще сильнее, в камере и так было не продохнуть, аромат бездомного отбирал у ребят последний кислород. Влад заскреб пятками о заблеванный пол, пытаясь отодвинуться от бомжа подальше, вжаться в стену, протаранить спиной камеру, пройти сквозь бетонные блоки, выбраться на волю. Сипел ветер в дверных щелях, скрипели старые замки, даже решетки ныли от старости и сырости.
Влад закрывал глаза и видел, как наяву, теплый цвет обоев в своей комнате. Луч солнца ниспадал на пол. Артёмка сидел рядом с лучом и, не замечая ничего вокруг, собирал конструктор.
Влад открывал глаза и видел, как ночь вползает в камеру, постепенно погружая во мрак лужи и окурки на полу, Азата и блеск его карих глаз, которые с ненавистью смотрели в спину дежурному. Щелчки Азатовых пальцев теперь звучали так, как будто в тишине ночи шли на уродливой обшарпанной стене невидимые часы. Влад отсчитывал секунды по этим щелчкам, и время от этого растягивалось, как «хубба-бубба». Дом был далеко, родителям уже позвонили, и та часть дома, которую Влад предпочел бы именно сейчас не видеть, надвигалась на него предчувствием очередной ссоры с родителями. Влад посмотрел на пол, ему показалось, что лужа с точностью повторяет того самого тигра, которого он разглядел на снегу.
– Лучше бы ты подумал, как нам выбраться, чем блевотину на полу разглядывать, – Азат харкнул на пол.
Бездомный на скамейке снова зашевелился, отмахиваясь от невидимых демонов, спрятал ладони под мышками и отвернулся к стене – было похоже, что демоны покинули его на какое-то время. Зато запах старых потных носков никуда уходить не собирался.
– Я бы подумал? – Владу стоило немалых сил и самообладания не броситься на Азата. Он досчитал до пяти и выругался (счет не помогал успокоиться): – Ты бы, сука, молчал. Из-за тебя сидим.
– Да? – Азат привстал и двинулся на Влада. – А кто просрал лом? Я? Из-за меня возвращались?
– Нас бы все равно поймали… – Влад все сильнее вжимался в бетонную стену, холодную, грязную, исписанную матерными словами.