Вместо этого Оля нырнула вслед за Сан Санычем – люк захлопнулся над ее головой, и Темнота подхватила ее, заботливо укачивая, понесла по длинному туннелю к двери с цифрой «13» на обшарпанной обивке. Огарев уехал, и темнота теперь обрела некую самостоятельность, она обитала в цирке, редко выползала из углов, и там, где могла услужить, служила. Местом обитания темноты был и тоннель в каморке Сан Саныча. Как объяснил сам Хранитель цирка, темнота «поживет» при нем, пока не объявится следующий ее владелец.
Через пять минут, распрощавшись с Сан Санычем и заверив его, что чай она в состоянии заварить сама, Оля в своей гримерке приподняла стол и пододвинула ногой прилипшую к линолеуму книгу. Подняла с пола «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха и раскрыла на первой попавшейся странице. Из книги вывалилась фотография – поломанные углы, надорванный край, глянцевая поверхность почти стерлась. С фотографии на Олю смотрел грустный клоун. Это была та самая фотография из семейного альбома тети Эллы. Оля внезапно поняла, почему тогда она сразу узнала, кто это. Еще до того, как Арина Петровна и тетя Элла ей рассказали. Глаза клоуна были такими же, как у нее, – уголки чуть опущены, век почти не видно. Эти глаза Оля каждый день видела в зеркале. Этим глазам она больше всего доверяла, хотя и краситься любила так, чтобы скрыть врожденную семейную печаль, которую ее глаза несли в мир. Последним наставлением Огарева была не столько книга, сколько фотография Олиного дедушки. Наверное, Элла отдала Огареву фото, пока Оля лежала в больнице. И все ему, конечно же, рассказала.
Оля опустилась в кресло и раскрыла книгу на первой странице.
«Истинному Джонатану – Чайке, живущей в каждом из нас», – прочла она шепотом и улыбнулась.
Когда последняя страница книги была перевернута, в гримерку через небольшое окно медленно вползал рассвет. Оля захлопнула книгу и еще долго смотрела на обложку, в то место, где стоял советский бесцветный штамп «13 коп.». Она держала книгу двумя руками и была не в силах отложить ее в сторону. Утро разогнало туман, на обложку упали капли солнечных лучей. Оля, покачиваясь, встала с кресла и плюхнулась на кровать, не расставаясь с книгой. Кровать в ее гримерке стояла еще огаревская – Сан Саныч распорядился перенести ее сразу после их отъезда. Оля заснула и, ворочаясь, слушала в своем сне нестихающие крики чаек.
Глава 2Иностранец
2 сентября 1999 года
Саратов, Заводской район
Влад тащил за собой по ступенькам строительный мешок. В подъезде все-таки вкрутили лампочки, но старую проводку так и не сменили, поэтому новые лампочки моргали и перемигивались друг с другом. На каждый такой световой щелчок моргал и Влад. Мешок был тяжелый, от световых эффектов начинало гудеть в голове, и Влад по-детски молил бога удачи, чтобы никто в подъезд не зашел, пока он не затащит свой улов в квартиру. «Пожалуйста, пусть я успею, пожалуйста», – нашептывал он и возился с мешком.
– Где ты это нашел? Это надо вернуть…
Еще час назад Влад смотрел в самое нутро мешка, забитое деньгами, потом выжидающе – на Азата. Так смотрел, что болели глаза и начинал трястись от напряжения подбородок. Купюры разных цветов и номиналов. Его родители не заработали таких денег за всю свою жизнь.
– Вырастешь – узнаешь, блин. Сегодня вечером у нас важная встреча. – Азат передергивал плечами, как и всегда, непринужденно и небрежно, будто бы ничего не случилось. – Так чё, спрячешь у себя? Мой батя, если найдет, или заберет, или выкинет. Когда просохнет.
– Если найдет, – пробормотал Влад, – до конца жизни просыхать не будет.
Теперь мешок оставлял на полу в подъезде пыльные следы, волочился за Владом в квартиру Куркиных. Влад шлепнул мешком о ковер в прихожей, и маленькие тучки пыли окутали его ботинки. Он откашлялся и включил свет. Артёмка еще не вернулся из школы. Оля ушла жить в цирк, едва ей исполнилось восемнадцать, и забегала домой только в редкие выходные, которые почти никогда не совпадали с графиком «нормального человека» – нормального по мнению папы. Родители пропадали на работе.
Влад, не разуваясь, протащил мешок в их с Артёмом комнату и затолкал в свой комод. Мокрые следы от ботинок так и засохли на паркете и на ковре, когда он ушел. Влад спускался по лестнице бегом, подскакивая на каждой ступеньке. Внизу его ждал Азат. Как говорил друг, пора было «идти на дело».
– На этот раз все и правда серьезно, – уверял Азат, пока они добирались до места встречи. – Дяди мои приехали, они в Гаграх такое наворотили, ты бы знал! Не то что отец. Этот только пить умеет.
Влад не верил другу. После суток в камере оказалось, что им нужно вернуть владельцу машины деньги за бензин и ремонт испорченного автомобиля. Дела Азата, как правило, оборачивались для них обоих тяжелой работой.
За несколько лет Азат и Влад научились убирать подъезды, вывозить мусор, расчищать снег во дворе, мыть машины и даже пилить деревья. Азат все кормил друга обещаниями: «Сейчас-сейчас, вот еще один кейс – и замутим настоящее дело», – английские слова в устах Азата приправлялись абхазским акцентом. Только вот не случалось никакого «сейчас», а были очередные подъезды, дворы и мусоровозка. «Кто не ошибается, тот не пьет шампанское», – приговаривал Азат. Влад выносил в мусорку вонючую банку с раскисшими окурками, отворачивал в сторону нос, закрывался рукавом куртки и размышлял, что лучше он шампанского пить никогда и не станет, чем так ошибаться по несколько раз за месяц.
Папа Влада, услышав Азатовы присказки за общим дружеским ужином, говорил другое: «Кто ошибается, тот пьет родительскую кровь». И был прав. Отец героически терпел. Когда дошло до воровства на рынке и Влада с Азатом снова поймали, отец разозлился и выпорол Влада.
– Перестанешь ты наматывать сопли на кулак или нет? Нормальными вещами займись! На занятия сходи! И в следующий раз разбирайся сам со своим дерьмом!
Ремень Влада не вразумил. Только разозлил. Он был взрослым. И отец был не вправе так поступать с ним.
Влад и сам успел подустать от Азата. Каждый раз, когда друг начинал говорить про «серьезных людей», эти люди оказывались местными хулиганами, которые промышляли мелкими кражами.
– Я у старушек кошельки отбирать на улице не собираюсь, это во-первых. А во-вторых, тебе бензина и рынка не хватило, что ли? Где гарантии, что нас не возьмут с поличным? – взбунтовался Влад. Азат учуял настроения друга и стал предлагать ему только относительно честную халтуру в надежде, что однажды им попадется что-то действительно стоящее.
Перед первым выходом на смену Азат торжественно показал Владу новенькие, сверкающие глянцем водительские права категории «C». Позднее выяснилось, что Влад водит мусоровозку лучше Азата, у которого получалось профессионально глохнуть на каждом светофоре и в каждом дворе и менее профессионально – заводиться с третьего раза. Задели чужую машину они только однажды. «Лада» стояла на аварийке на повороте, нелепо выставила боковое зеркало, и Влад, не сладив с грузной неповоротливой мусоровозкой, это зеркало цапнул. Он занял деньги у отца – и не вернул. Возвращать было не с чего. Мать вздыхала, что Влад не посещает техникум, где его должны были научить отцовскому ремеслу, но научили только пить и курить. Отец отмахивался. «Безнадежен», – повторял он эхом слова матери и уходил на работу.
И вот теперь Азат снова вел Влада в те самые старые советские бани на Энергетиков. Шли через дворы, и Влад уныло вспоминал начало их «головокружительной» карьеры.
В банях их уже ждали. Заколоченные окна и двери не помешали проникнуть внутрь двоим. Эти двое, плечистые и громадные, были подозрительно похожи на Сивого и Тролля. Влад едва доходил каждому из них до плеча. Он удержался от комментария, что все бандюганы похожи друг на друга, сглотнул, но ком в горле все равно не давал ему дышать, слишком хорошо он запомнил первое знакомство с миром «легких» денег. Легкими эти деньги оказались не для них с Азатом… У Влада заурчало в животе и что-то екнуло под ребром. Он поежился и неуверенно кивнул знакомым Азата. Азат поздоровался с бугаями за руку, одного даже похлопал по плечу и широко улыбнулся, как будто они пришли на семейный обед.
– Владос, знакомься. – Азат еще раз хлопнул по плечу самого большого бугая.
Только теперь, когда они оба смотрели на Влада, тот понял, как они похожи. Взгляды и жесты были одинаковыми, просто Азат еще не дорос или ростом вышел в мать.
– Это мои дядья. – Азат смешно икнул на слове «дяди», и получилось старое слово, которое Влад иногда слышал от бабушки Лиды. – Приехали бизнес делать. И мы теперь в доле, да, дядь?
Азат так энергично похлопывал «дядю» по плечу, как будто боялся, что из этой бани его выгонят, тоже хлопнув, только под зад и всего один раз, как нашкодившую собачку.
– В доле, конечно, – заговорил дядя. И как-то протяжно и глубоко вздохнул – он подозревал, что из сотрудничества со вчерашними школьниками ничего хорошего не получится.
– Заживем, – протянул Азат, посмеиваясь.
Влад не разделял восторгов друга. Он вспомнил, как тащил к себе мешок с деньгами, и понял: это «дядья» Азата привезли заработанное. Или отобранное у кого-то послабее. Он неловко улыбнулся и кивнул.
– А чёй-то он у тебя? – прищурился второй дядя Азата. – Иностранец, что ли?
Теперь Влад улыбнулся, чтобы не рассмеяться. Щеки ломило, ком все еще торчал в горле.
– Если надо, – взвизгнул Азат, – будет Иностранцем!
Влад согласно закивал, дядя тоже вежливо кивнул ему, видимо удовлетворенный ответом племянника. Бандитское прозвище появилось у Влада гораздо раньше обещанного Азатом бизнеса и собственных денег.
Глава 3Фестиваль
5 сентября 1999 года
Саратов, Цирк имени братьев Никитиных
Оля закружилась в закулисной суете, как только сделала шаг из своей гримерки в коридор, – переливчатый и шумный поток артистов привычно вынес ее в манеж, где шли последние приготовления. Оля несла реквизит, оберегая его от снующих туда-сюда артистов, булавы торчали под мышкой, в руках Оля тащила тяжелый вращающийся диск, который Сан Саныч изготовил специально для этого номера. На пути к манежу Олю несколько раз толкнули и задели, один раз так, что она чуть не уронила диск себе на ноги: цирк полнился чужими людьми, которых Оля не знала. Под купол уносились выкрики режиссеров и их помощников, мигал на манеже свет – желтый, белый, зеленый, – осветитель настраивал аппаратуру. Под номер каждого артиста нужно было выставить свое освещение. Оля не нашла в манеже Сан Саныча, который взялся помочь ей на фестивале, и бросилась в холл. Там, среди гардеробщиц и курток, танцевальных и цирковых детских коллективов, Оля, привстав на цыпочки, искала «парадно-выходной» жилет Сан Саныча, тот, что с золотыми лацканами. Разноцветные одежды толпы Оле примелькались, и вскоре она перестала пытаться различить хоть одно знакомое лицо. Саныч поймал ее под локоть и вытолкнул обратно к служебному входу, когда руки у Оли уже совсем затекли от диска. Сан Саныч отобрал у нее ношу и, даже не пытаясь перекричать гвалт заполненного людьми цирка, за руку повел с собой.