Ни одна женщина не находилась так близко к нему, хотя он посещал бордель вместе с Дэшем и Джаспером в те дни, когда они еще не познакомились со Стеллой. Он заплатил деньги, потому что было бы грубо отказаться, и сидел рядом с девушкой на разровненном граблями земляном полу с маленькой печкой, горевшей в углу. Было очень холодно. Она была робкой темноволосой малышкой, и когда она начала снимать ночную рубашку, он покачал головой. Он рассказывал ей всякую бессмыслицу о цветах, которые замечал в поле. О георгинах и анемонах, обтрепанных и пожухших поздней осенью. О шиповнике и боярышнике, дикой петрушке и мяте на пехотном марше, когда они были растоптаны под ногами и воздух благоухал их запахами. Разумеется, она не понимала его слов. Он даже не знал, на каком языке она говорит. Но он слышал, как Джаспер и Дэш перекликаются за стеной. «Я беру что хочу!»
Прикосновение щеки Нелл к его щеке действует как удар хлыста. Он почти беззвучно ахает, сам себе не веря. Она привлекает его ближе, прижимается к нему, и он хочет поцеловать ее, но боится, что сделает это неправильно и она посмеется над ним. Тоби слишком привык оставаться за кулисами, находиться под темной накидкой фотографа, быть сторонним наблюдателем. Он закрывает глаза. В голове сплошной туман. Он не может думать, не может сосредоточиться, и ему отчего-то хочется плакать. Она не может испытывать влечение к нему, это невозможно, если она может рассчитывать на ласки Джаспера.
Он слышит, как кто-то зовет его по имени из-за деревьев. Должно быть, брат приглашает его выпить или хочет сообщить что-то новое.
Он крепче держит Нелл. Что скажет Джаспер, если обнаружит их в таком состоянии? Не важно, что Тоби увидел ее первым, что он часто видит, как Джаспер выходит из фургона Стеллы поздно вечером и ночью. Брат защитил его, и теперь он обязан ему своей жизнью. Это простая сделка.
Мы братья, мы связаны навеки.
– Останься, – шепчет Нелл.
Она не понимает, она не может понять. Он резко отстраняется. Он обязан, у него нет выбора. Темный, мерцающий страх: если бы он задержался еще на мгновение, то не смог бы отпустить ее. Теперь он всегда будет жаждать этого и долгие годы будет с болезненной остротой желать ее.
Когда он поспешно пробирается между беседками, то по-прежнему ощущает ее прикосновения на своей коже, как если бы ее пальцы были кистями художника. На свету его изумляет, что руки выглядят точно так же, как раньше: молочно-белые, пухлые, с редкой россыпью веснушек. Он видит впереди своего брата, и в этот момент он ненавидит его. Ему хочется быть одному. Он должен разобраться в том, что произошло. Мир прошелся по нему наждачной бумагой и оставил испуганного мальчишку.
– Вот ты где! – восклицает Джаспер, перебираясь через бревно с искусственным мхом.
Тоби отступает на шаг от него. В глазах его брата плещется паника. Он знает. Он видел их вместе. А если не видел, то секрет написан на лице.
– Прости, пожалуйста, – говорит Тоби.
– За что? – Джаспер подходит ближе и перебирает кожу на шее. – Кто-то убил одну из коз Стеллы.
– Как? Почему?
– Ей перерезали горло.
– Кто? Уинстон?
– Нет, – говорит Джаспер. – Я знаю, кто это был. Я не думал, что он сможет… Проклятье!
Тоби следует за Джаспером к трупу животного. Коза лежит на боку, густая бородка пропиталась кровью, глаза уже помутнели. Мухи и осы жужжат над раной. Между зубами зажата монетка.
– Кто это сделал? – спрашивает Тоби.
– Шакал, – медленно, на выдохе отвечает Джаспер.
Нелл
Нелл лежит на матрасе, переживая начатое ею. Начатое, но не законченное. Его тело, прижатое к ее телу, его тепло и сила. Она слышит, как Стелла, Брунетт и Пегги возвращаются из парка развлечений, как звенят их высокие голоса. Одна из них играет на губной гармонике. Часто бывает, что они вваливаются в ее фургон и засыпают у нее на кровати, сплетая конечности.
– Ты там жива? – окликает Стелла, стуча в дверь ее фургона.
– Все нормально, – откликается Нелл.
Их смех стихает, и Нелл натягивает одеяло себе на голову. Она гадает, что они сказали бы о Тоби, если бы знали. Могли бы они остановить ее? Особенно если бы верили, что он может хотеть ее… если бы она сама могла поверить в это.
Она мечется в полусне. Ее разум возвращается к тому моменту в беседке за деревьями, к той дерзкой попытке. Она надеется, что скоро появятся новые воспоминания, которые вытеснят прежние. Утром они снова увидят друг друга. Ее сердце учащенно бьется от этой мысли. Она представляет, как сидит у огня и жарит бекон, как он подойдет к ней и возьмет ее за руку. Она представляет, как они будут читать вечером, постепенно приближаясь друг к другу. Электризующее прикосновение ее рук.
Но в ярком утреннем свете она снова становится испуганной и неуверенной в себе. Она смотрит на родимые пятна на своих руках и ногах, прежде чем натянуть штаны. В этой новой одежде ее отметины чешутся гораздо слабее, тело больше не горит.
Снаружи, в парке развлечений, царит тишина. Никто еще не проснулся, даже конюхи. Она знает, что оставаться одной бывает опасно, что два дня назад несколько пьяных ополченцев напали на девушку, но утро кажется совершенно безмятежным. Она прогуливается до беседки, теперь усеянной пустыми бутылками, обертками и рыбьими скелетами, как будто хочет увидеть призрачные образы себя и Тоби, напомнить себе, что это было на самом деле. Она не будет искать его, но подождет, пока он найдет ее.
День проходит в приступах надежды и моментального уныния. Она смотрит на очередь перед его фотографическим фургоном; кажется, что все горожане ждут, пока он запечатлеет их подобия на фотоснимках. Ей кажется или там больше девушек, чем обычно? Они смеются и подталкивают друг друга локтями. Она вспыхивает, когда думает о том, как он смотрит на них через линзы, оценивает их бледные щеки, мягкие волосы, белоснежные руки.
Его взгляд скользит мимо нее во время представления, когда он забирается в корзину воздушного шара, а она раскачивается под ним. Она чувствует себя изможденной, несчастной, выпитой до дна.
– Лунная Нелли! – распевают зрители. – Лунная Нелли!
После окончания шоу Джаспер показывает ей газету. На рисунке в дальнем углу изображен леопард с головой девушки, которого он тянет за собой на поводке. Существо улыбается кроткой, покорной улыбкой. «Новейший экспонат Джаспера Джупите-ра, – написано внизу. – Чарующее существо из Эпохи Монстров».
– Вот, – говорит он и тычет пальцем в бумагу. – Вот он я!
Он показывает ей новые статьи, раскладывает перед ней свежий номер «Панча».
– Не все отзывы положительные, – замечает он. – Но смысл в том, что все говорят о нас.
Она поднимает журнал ближе к свету.
«Судя по всему, в образе Лунной Нелли вкус к чудовищным зрелищам наконец достиг апогея. Она присоединяется к знаменитой Галерее Уродов…»
Слова расплываются перед глазами.
«Мы не можем понять причину ныне преобладающей тяги к уродству, которая вырастает на том, чем она питается».
Она смотрит на свою руку, сгибает и разгибает пальцы.
Чудовище? Она обычная девушка. Ярость тугой петлей перехватывает горло.
– Это привлечет массу новых зрителей, – бормочет Джаспер, вырезающий статью из журнала.
Нелл не отвечает. Она игнорирует крики Стеллы, приглашающей выпить с ними, и удаляется в свой фургон. Она ждет, когда Тоби придет почитать с ней, но проходит час, потом другой, а он не приходит. Чтобы отвлечься, она перелистывает том «Волшебных сказок». Девушек вознаграждают королевствами, уродства приводятся в пример как наказание свыше. Жадный горбун проклят вторым горбом на груди; злопамятная сестра получает второй нос. Нелл вспоминает тот день на рынке вместе с ее отцом и братом. Люди сторонились ее, как будто боялись неведомой угрозы. Могли ли они думать, что ее отметины были наказанием за некое зло, скрытое в ней? Она была ребенком, ей едва исполнилось четыре года. Какой силой она могла обладать, какой вред она могла причинить им?
Нелл продолжает чтение. Ганс сбрасывает свои ежовые колючки. Чудовище превращается в красавца. Обрубленные запястья девушки вырастают обратно. Гармония восстановлена, как будто обыденная нормальность – это лучший способ существования, награда за хорошее поведение. Она представляет, как Чарли взмахивает волшебной палочкой и убирает ее родимые пятна. Разве она неправа, если больше не хочет видеть свои руки белыми и обычными, но радуется своим отметинам? Нелл думает о разных вещах, которые она не делала, о танцах, которых она сторонилась, поскольку боялась, что ее поднимут на смех. Слова Стеллы эхом звучат у нее в голове. У тебя есть возможность провести всю жизнь в семье, которая тебя обожает и считает особенной.
Она захлопывает книгу.
Лежа на кровати, она слышит, как Тоби и Джаспер смеются в своем фургоне. Звякает хрусталь, и ревность вонзает в нее свои когти. Растущая ярость, бешенство, которое созревало в ней с тех пор, как отец продал ее… Теперь она понимает, что держала взаперти и хоронила в себе все эти долгие годы. Она смотрит через щель между досками, и полная луна смотрит на нее в ответ. Луна похожа на материнский глаз, благожелательно наблюдающий за ней.
Ее печаль проходит, и когда две недели в Лондоне превращаются в три, а потом в четыре недели, она больше не горюет и смиряется с тем, что Тоби не хочет быть с ней либо всегда будет отдавать предпочтение Джасперу. Ее радует наплыв зрителей и ежевечерние песнопения: Нелли-Луна, Нелли-Луна! Ощущение, что ею восхищаются. Ощущение собственной важности. Ее ноющее тело заполняет восторг представления, пока она не забывает об усталости.
Доставляют статуэтки; афиши с ее лицом расклеивают на бортах омнибусов. Приземистый мужчина в костюме, испачканном мясной подливкой, приносит целый ящик спичек. Нелл берет один коробок. Она изображена на этикетке посредине полета: тело вытянуто в струнку, металлические крылья раскрыты за спиной. Нелл вспоминает Бесси – девушку, изображенную на пакетах с засахаренными фиалками.