«Спички Твистера», – читает она. И ниже, более мелким шрифтом: «Освети комнату, как Лунная Нелли».
Она собирается чиркнуть спичкой, когда кто-то кладет руку ей на плечо. Она поворачивается и в первое мгновение не узнает его. Ей кажется, что это кто-то из зрителей: простодушное лицо, мятая кепка в руках. Края его штанов обтрепались, как старая картофельная шкурка.
Потом она ахает и роняет коробок.
– Чарли!
Ей нужно обнять его, но она словно приросла к месту.
– Чарли, – повторяет она. Даже его имя звучит непривычно и чужеродно. – Что ты тут делаешь?
– У нас мало времени. – Он прикасается к ножу на поясе, и этот жест выглядит так беспомощно, что она с трудом сдерживает смех. – Где он?
– Чарли…
– Поторопись, пока Джаспер не видит нас. – Он оглядывается по сторонам. – Кто-нибудь наблюдает за тобой? Я сказал им, что пришел сюда починить седло.
Она качает головой.
– Но… но я не хочу уходить.
– Что?
– Мне здесь нравится, Чарли. Я счастлива.
Он смотрит на нее. Его голос звучит сдавленно, как будто он сдерживает слезы.
– Я все потратил, – говорит он. – Все деньги, которые откладывал на будущее. Я не знал, куда тебя увезли.
Его глаза бегают вокруг. Он смотрит на фургоны, купающиеся в летней жаре, на пуделей, обнюхивающих лоток с имбирными пряниками. Она понимает, что он ожидал увидеть. Пленницу в цепях, запертую в башне.
– Если ты счастлива, то могла бы написать мне! Могла бы дать весточку о себе.
Как она могла сказать ему, что считала его в доле со своим отцом и думала, что он продал ее ради переезда в Америку? Она склоняет голову.
– Мне очень жаль.
– Я думал, что ты умерла.
Нелл не может глядеть на него, боится представить, что ему пришлось вынести.
– Как ты все-таки нашел меня?
Он горько смеется.
– Это было нетрудно. Па сказал, что ты убежала из дома, но потом он напился и рассказал правду. Афиши были повсюду, поэтому я следовал за ними, а потом мне сказали, что Джаспер поспешил в Лондон. Твое лицо… Я видел его на омнибусе. – Он шаркает башмаками в пыли. – И вот я пришел сюда, как было написано в рекламе.
– Чтобы забрать меня домой.
– Да. Чтобы забрать тебя домой.
Чарли смотрит на сестру, как будто впервые замечает ее. Ее красные штаны и рубашку с рукавами, закатанными по локоть. Она вспоминает тяжелое холщовое платье, которое каждый день носила в поле, как она промокала по пояс в дождливые дни.
Нелл принужденно улыбается.
– Пойдем, – сказала она. – Я покажу тебе зверинец.
Они проходят мимо клеток с животными. Тигр в ошейнике на цепи, лама, привязанная к столбику. Потом останавливаются перед клеткой «Счастливого семейства», где волк скулит и бегает кругами. Заяц тихо лежит с прижатыми ушами.
Животные предоставляют ей тему для разговора, и она говорит – слишком быстро, слишком долго, пока не замечает, что смотрит на его пропотевшую рубашку. От него пахнет заводскими фиалковыми духами, деревенской грязью и пылью. Она думает: «Лучше бы ты не приходил» – и зажмуривается от собственной жестокости.
– Это мой фургон, – говорит она, не скрывая гордости. На борту фургона красуется витиеватая надпись «Лунная Нелли».
– Это все твое? – спрашивает Чарли без особого интереса.
Он выглядит как человек, страдающий от морской болезни. Она понимает, что для него это слишком. Слишком вычурно, слишком много ярких красок. Ей хочется умерить блеск шестигранных бутылок, маленьких зеркал, шелковых лент. Повсюду ее отражения, которые смотрят на нее.
Чарли поднимает ее гипсовую статуэтку и поворачивает ее в руке. Одна щека закрашена взмахом кисточки.
– Их продают после каждого представления. – Нелл сознает, что говорит слишком быстро. – Можешь взять себе, если хочешь… – Она умолкает, когда до нее доходит, что она не задала ему ни одного вопроса. – Как поживает Пиггот? И Мэри? Как дела в деревне?
– В деревне, – повторяет он.
Они никогда не называли так свое родное место. Они называли его домом.
– Как дела у Мэри? Ах, я уже спрашивала…
– Теперь мы женаты. Говорят, что ребенок родится примерно через четыре месяца.
– Это хорошо.
Повисает неловкая пауза.
– А цветы… Как там поля?
– Как обычно.
В выражении его лица есть некоторая надменность, какая-то снисходительность. Ей хочется напомнить, что это он всегда мечтал о побеге, и теперь у него нет права судить ее. Это он указывал на пароходы, пересекавшие бухту, и говорил «Нью-Йорк» или «Бостон». Он глядел им вслед, пока они не превращались в точки на горизонте. Америка. Он говорили о фермерском хозяйстве, о пшеничном поле и деревянной веранде, как на фотографии, которую он однажды видел. Зерно только и ждет, чтобы ты собрал его.
Возможно, он хочет удержать ее в деревне, где она будет надежно защищена в его тени.
Когда он снова смотрит на нее, Нелл понимает, что ей нечего сказать.
После вечернего выступления Виоланте достает скрипку, а Хаффен Блэк играет на барабанах. Стелла первой выходит танцевать у костра и кружится до тех пор, пока не начинает спотыкаться. Нелл тянется к руке Чарли, но он качает головой. Она позволяет музыке окружить себя со всех сторон. Над ними среди деревьев мерцают свечи в абажурах, павильоны подсвечены газовыми рожками. Она смотрит на других женщин. На Пегги, которая возится с недавно пойманной белой курицей, на Брунетт, которая курит сигару. Потом ее взгляд обращается к Тоби. Весь день она тосковала по его прикосновениям, как будто желание существовало где-то вовне, такое же первобытное, как потребность в еде и отдыхе.
– Потанцуй, пожалуйста, – снова предлагает она Чарли.
– Не хочу.
– Ты всегда был заводилой в танцах. – Она подтягивает колени к подбородку. – У нас дома.
– Здесь все по-другому, – говорит он.
В деревне Чарли постоянно находился в центре событий и мог перемолвиться словом с каждым, кто попадался на улице. Но здесь он чужак, которому нет места. Пегги отбивает ногами барабанный ритм, а Брунетт обнимает Стеллу, и они неуклюже вальсируют.
– Как ты можешь это вынести? – спрашивает Чарли.
– Что?
Он указывает на ее дублет и короткие панталоны.
– Все видят тебя такой. Ты выставила себя на обозрение.
– Все не так, – говорит она. – Раньше все считали меня чужой, а здесь, по крайней мере, люди восхищаются мною. И я не стыжусь своей внешности. Нет, больше нет.
– Я не считал тебя чужой.
Она срывает маргаритку.
– Ты замечал мои отметины еще больше, чем я. Ты думал, что можешь защитить меня.
– Это из-за Ленни…
– Думаю, он дразнил меня только потому, что я ему нравилась. Я только потом поняла это.
– Ты ему нравилась?
– Однажды он прикоснулся ко мне. Просто провел пальцами по моей руке, когда мы остались наедине.
– Я не думаю…
Она смотрит в ночь, и ярость возвращается, колет булавками кожу головы. Что это значит? Он отрицает ее версию событий, когда она знает, что это правда?
– Я хочу, чтобы ты вернулась вместе со мной, – наконец говорит он.
– Почему?
– Мне здесь не нравится. Совсем не нравится. – Он мнет травинку между пальцами. – Просто… такое у меня чувство.
Он берет ее за руку, впервые после долгой разлуки.
– У меня такое чувство, что с тобой что-то случится, если ты останешься. Этот Джаспер Джупитер смотрит на тебя как на… не знаю, в этом есть что-то неправильное.
Нелл смеется, хотя у нее тяжело на душе. Она понимает, к чему он клонит, и хочет прервать это, чтобы он не сказал таких вещей, которые она не сможет забыть.
– Ты можешь остаться и провести спиритический сеанс.
– Перестань. – Его пальцы впиваются в ее ладонь, рот кривится от отвращения. – Пожалуйста. Это все они…
Стелла напротив нее хохочет, запрокидывает голову и разевает рот, а Брунетт направляет туда струю пунша. Нелл ощущает атмосферу любви и защищенности. Она проводит пальцем по родимым пятнам на запястье. Все эти годы она была отверженной среди односельчан. Чарли тоже повернулся бы к ней спиной, не будь она его сестрой.
– Эти люди – моя семья, – холодно говорит Нелл. – Больше не упрашивай меня.
В ту ночь, пока ее брат спит на полу, она по-прежнему слышит барабанный бой, гремящий у нее в ушах.
У меня такое чувство, что с тобой что-то случится, если ты останешься.
Она думает о рисунке леопарда на поводке, о расчетливом, оценивающем взгляде Джаспера. О порезах на плечах от сложенных крыльев.
Чарли цокает языком во сне.
Ее гнев стихает. Она сожалеет о своей резкости, о выражении его лица, когда она назвала циркачей своей семьей. Что ему оставалось? Он находился вдали от дома и потратил все сбережения ради того, чтобы найти сестру, которая превратилась в нечто иное.
Утром Чарли жадно набрасывается на жареную свинину и глотает вареные яйца, держа их между пальцами. Нелл помнит голод, камнем лежавший в их желудках, – целые голодные годы без мяса, только со скользкими моллюсками и кислыми яблоками, от которых их несло по ночам. На полу ее фургона стоят туфли с золочеными пряжками. На комоде валяется модная шляпка. Книги. Она протирает глаза. Она почти забыла об этом, забыла, сколько ей удалось накопить меньше чем за месяц выступлений.
Пока не передумала, она берет ножик и вспарывает шов на подушке. Изнутри высыпаются банкноты: трехнедельный заработок, к которому она едва прикоснулась. После начала лондонских представлений Джаспер увеличил ее ставку до двадцати фунтов в неделю; сначала ей даже не верилось в такие деньги.
– Тут почти шестьдесят фунтов, – говорит она, запихивая деньги в холщовый мешок. – Для Америки, после того как Мэри родит ребенка. Достаточно для переезда, а на остальное ты сможешь купить немного земли.
Он потрясенно распахивает глаза.
– Откуда у тебя такие деньги?
– Мне здесь хорошо платят.
– Но так много!