Он лежит на засаленном диване у татуировщицы, морщась от боли и вгрызаясь в ремешок из телячьей кожи, засунутый в рот. Его старый кожаный дублет висит на стуле, как сброшенная кожа из другой жизни. Он смотрит на змею в виварии, разбухшую от проглоченной мыши.
Мы братья, навсегда связанные друг с другом.
Он гадает, может ли Джаспер каким-то образом ощущать эти быстрые болезненные прикосновения к его коже. Что, если он посмотрит на свое бедро, когда будет переодеваться, и увидит тень розы, цветущей на бедре у его брата?
– Ну вот, я закончила, – говорит женщина и встает. – Дело сделано.
Тоби благодарит ее, расплачивается и быстро одевается. Он еще не готов узреть себя в полном великолепии; пока нет. Церковный колокол бьет два часа. Ему нужно поскорее вернуться, чтобы накормить Гримальди и подготовить арену к вечерним представлениям.
Он хромает домой, опустив голову. Его бедра горят от уколов татуировочных иголок. Он видит голосящих уличных торговок, продающих целые башни, сложенные из вареных крабов. Нищих мальчишек, которые катают тележки в надежде заработать несколько пенни. Дам в лакированных каретах со сверкающей алмазной россыпью на рукавах. Все позируют и выставляют себя на обозрение, сражаясь за чужое внимание. До него доходит, что такая мысль могла бы прийти в голову его брату, и он ощущает нечто похожее на уверенность, пусть и позаимствованную у другого человека. Он прикасается к пуговицам рубашки, потом вдруг расстегивает их одну за другой до середины туловища. Рубашка распахивается, и он отважно раскидывает руки в стороны. Взгляды прохожих начинают останавливаться на нем. Кто-то толкает ребенка и указывает на него. Он словно светится изнутри; это ощущение чуда, прикосновения к неведомому. В школе он спешил по своим делам с опущенной головой, одевался в серое и коричневое. В Крыму от прятался за фотографическим аппаратом. В цирке он убирал арену и расставлял декорации. Джаспер всегда рвался вперед, а Тоби тащился позади. Теперь он представляет себя на верблюде в красном плаще. Толпа восхищенно замирает…
– Только посмотрите на него! – кричит кто-то. – На его кожу! Вы видите?
Он мог бы воспарить, как воздушный змей, проделывать сальто в воздухе. Солнце отражается в окнах экипажа, от блестящих эполет на плечах у грумов. Мужчина на лошади замедляет ход и смотрит на него.
Слезы жгут глаза Тоби. Он представляет, что это Нелл смотрит на него, и желание ударяет его с такой силой, что он бьет себя в грудь.
Когда он входит в парк развлечений, скамьи по-прежнему перевернуты, грумы валяются на кипах сена и курят толстые сигары из индийской травки.
– В чем дело? – спрашивает он. – Представление начинается через два часа.
Пегги указывает на фургон Джаспера.
– Он заболел?
Тоби испытывает тягостное чувство, что Джаспер исчез и его фургон опустел. Что татуировка оказала некое магическое воздействие и переписала жизнь Джаспера.
Но когда Тоби стучится в дверь, то обнаруживает своего брата, сгорбившегося за столом с налитыми кровью глазами.
– Что случилось? – спрашивает он.
Джаспер безвольно качает головой, как будто его шея движется на шарнирах.
– Что случилось? – повторяет Тоби. – Как быть с представлением?
Вспышка воспоминаний: его отец, склонившийся над письменным столом в их новой гостиной в Клапэме, мнет кожу на лбу большими пальцами, как глину.
– Я… Я совершил страшную ошибку. – Брат загораживает свою учетную книгу от Тоби.
– Ты обанкротился? – шепчет Тоби.
– Не знаю, – тихим, тонким голосом отвечает Джаспер. Он делает паузу, чтобы вылить из бутылки последние капли жидкости. – Что теперь будет со мной?
– Королева, – в отчаянии напоминает Тоби. – Она приедет на наше представление. Подумай о зрителях, о деньгах и славе…
– Я так устал, – шепчет Джаспер.
Брат смотрит на него. Кожа вокруг его глаз посинела и сморщилась, уголки губ скорбно опущены. Тоби вдруг кажется, что Джаспер умирает, что его дыхание может прерваться в любой момент, как у дряхлого пса, который переворачивается на другой бок. Он не знает, сможет ли вынести смерть брата, сможет ли жить без него. Он сжимает руку Джаспера.
– Ты не можешь обанкротиться. Посмотри, сколько всего ты создал!
Брат берет учетную книгу и протягивает ее Тоби.
Круглые нули. Тоби тяжело сглатывает.
– Должен быть какой-то способ получить деньги с сегодняшнего представления.
Он изучает страницу, проводя пальцем по колонкам цифр. Его ум совершает неуклюжие арифметические расчеты. Он говорит медленно, с большей уверенностью, чем чувствует.
– Если мы сможем сократить шоу и каждый вечер давать по три представления, ты возместишь нехватку за три дня.
– Но это «если», – голос Джаспера звучит отрешенно. – Ты сам говорил, что он мясник.
– Ты сегодня не заплатил ему?
Молчание. Тоби закрывает глаза.
– Если ты докажешь, что деньги придут, то, может быть… возможно, он проявит снисхождение. Зачем ты ему нужен, если будешь мертвым? – спрашивает Тоби, но его сердце гулко стучит в груди. Завиток татуированной лианы выглядывает из-под его рукава. Он отдергивает руку, но Джаспер смотрит прямо перед собой. – Джаспер, если ты слишком устал, то я разбираюсь в твоем шоу. Сегодня вечером я сам могу выступить в роли шоумена…
– Нет! – рявкает Джаспер и гневно смотрит на Тоби, тяжело дыша. Его прищуренный взгляд сочится злобой. – Ты, мелкий самозванец!
– Я просто… – Тоби указывает на опустевшую бутылку джина и покачивает головой. – Извини.
– Мелкий самозванец, – снова бормочет Джаспер. Он хватает бутылку и хохочет в горлышко, издавая гулкие, искаженные звуки.
Когда Тоби уходит, он просит Хаффена Блэка принести воду и хлеб его брату, потом велит грумам и работникам готовиться к представлению. Он наблюдает, как переворачивают скамьи, как выпускают зебр из клеток. Он готовит свой фотографический аппарат и разворачивает фоновое полотно с нарисованными облаками. Свет достаточно яркий, чтобы сократить экспозицию до нескольких секунд. Он вызывает новых исполнителей и фотографирует их в сценических костюмах, то и дело меняя скользкие стеклянные пластины. Девушка-лобстер в ее цистерне на колесах, жирный мальчик, дряхлые близнецы, женщина с причудливым наростом на колене, которая морщится от боли. Она рассказывает ему о троих детях и о деньгах, которые ей нужно платить за их обучение.
Зрители уже начинают подходить. Он слышит имя Нелл, произнесенное громко или шепотом. Поднимаются крики: «Лунная Нелли! Покажите нам Лунную Нелли!» Тоби вздрагивает, когда вспоминает, как ее подбородок покоился на его плече. Как она прыгнула в море со скалы и как ему хотелось поймать ее до того, как она всплывет на поверхность.
У себя в фургоне он проявляет снимки в керамических бачках. Его пальцы становятся неуклюжими; он сшибает флаконы, слишком долго держит одну фотографию в проявителе. Потом дрожащими руками развешивает снимки на бельевой веревке. Скоро его образ тоже появится на влажной бумаге: «Тоби Браун, Живая Картина».
Он тянется к коробке с фотографиями и быстро перебирает их. Бойцы-удальцы. Солдаты с фляжками подогретого виски. Мужчина, хватающий пару новых носков. А потом череп рядом с белой головкой одуванчика.
После того как он увидел репортера на рождественской вечеринке у Стеллы, Тоби начал выискивать этого человека, охотиться за ним, как со смехом сказал Джаспер. Он смотрел, как ирландец играет в карты или бродит между палатками. Он надеялся, что если дольше пробудет рядом с ним, то частично усвоит его храбрость. Он слышал, как некоторые солдаты осыпали его оскорблениями и называли жабой из-за его тягучего акцента, но тот не обращал внимания. Они с Тоби были там с одной и той же целью: сообщать информацию о войне. Но целью Рассела была правда, а его целью – обман.
История – это вымысел, думал он.
Но после той рождественской трапезы он больше не мог укрываться от факта: каждая его фотография рассказывала лживую историю.
Однажды в начале апреля он запряг пару лошадей и передвинул свой фотографический фургон ближе к месту боя. По пути он слышал стоны людей из холерного барака и вдыхал вонь человеческих отходов. Он уже отгородился от этого, ничего не замечая и ни о ком не беспокоясь, как в прежние дни. Смерть была повсюду, боль и страдания были привычным зрелищем. Он направил фотоаппарат в нужную сторону и нырнул под плащ.
Верблюды, думал он, дрожа всем телом. Мы будем ездить на верблюдах, облачившись в красные плащи.
Он сфотографировал череп с кусочком ткани, валявшимся рядом в грязи. Гавань, наполненную плавающими внутренностями и дохлыми собаками.
У нас будет слониха по кличке Минни.
Разломанная капитель колонны.
Наше шоу будет лучшим в Британии, во всем мире. Тоби и Джаспер. Братья Джупитер. Мы будем вместе.
Он проявил фотографии дрожащими руками и увидел безобразную красоту в сценах боя, как будто он пришпилил человеческую боль к каждой карточке. Его охватил нечеловеческий ужас. Снимки напоминали ему, что он не чудовище, лишенное сострадания. Это была летопись, создание реальной истории.
Неудивительно, что неделю спустя, когда Тоби передал офицеру свои фотокарточки, тот порвал их пополам и велел убираться с глаз долой. Странным было то, что, когда Тоби стоял перед палаткой в медово-желтом свете и шершень жужжал в такт военному оркестру, он обнаружил, что ему наплевать на это.
Скорчившись в корзине, Тоби выбрасывает мешки с балластом, и воздушный шар медленно поднимается. Он смотрит, как натягиваются веревки, удерживающие Нелл, и как работают ее ноги, пока она не находит равновесие. Корзина поднимается выше, и, когда толпа видит Нелл, раздается гром аплодисментов. Он перегибается через край корзины и начинает дергать веревки, которые удерживают ее, чтобы она начала раскачиваться.
Она двигается так же, как в море, когда он впервые увидел ее, как будто только сейчас овладела собой. Она взмывает в небо, скрипя крыльями и перебирая ногами. Он сильнее дергает веревку, и она восторженно вскрикивает. Толпа ахает и свистит. Наверное, она ощущает силу его взгляда, поскольку изгибает шею, чтобы на секунду взглянуть на него. Маленькая рыбка трепещет в его груди, хвостом задевая сердце. Он опустошен надеждой, невозможностью забрать то, что принадлежит Джасперу. Если он прикоснется к ней, это будет конец – по крайней мере, для одного из братьев.