легкая, как ведерко с молоком. Она приникает к Нелл и хватается за ее косу. Ее дыхание быстрое и хриплое.
– Как тебя зовут? – спрашивает Нелл.
Девочка молчит.
– Я назвала ее Перл, – говорит женщина, и Нелл впервые замечает ее. Женщина носит свалявшуюся барсучью шапку; хвост спадает ей на спину, словно грива спутанных волос. – Вот ее одежда. И ее перья.
Женщина делает шаг вперед, и Перл крепче прижимается к груди Нелл.
– Разве ты не собираешься попрощаться с мамочкой?
Девочка учащенно дышит, ее пальцы крепче вцепляются в волосы Нелл.
Нелл проходит мимо женщины, как будто не видит ее.
– Чудесное прощание! – кричит та ей вслед. – Лучше не придумаешь!
Нелл толкает дверь фургона и открывает ее. Девочка прилипла к ней, как пиявка, и ей с трудом удается оторвать ее от себя.
– Вот, – говорит Нелл, сажая ее на кровать.
Что она будет делать с маленьким ребенком?
– Ты будешь спать здесь только сегодня ночью, – предупреждает она. Но девочка уже устроилась на матрасе и смотрит на нее, моргая бледно-серыми глазами.
Джаспер
Что он будет с ней делать – с робким маленьким ребенком? Он слышит железный лязг двуколки и хриплый крик старой ведьмы: «Чудесное прощание! Лучше не придумаешь!» Он закрывает глаза и морщится, вспоминая сцену в галерее. Засаленные банкноты, переходящие из рук в руки, зубастая улыбка агента и холодок в животе, когда он понял, что не должен был покупать эту девочку. Какие планы на нее были у Уинстона? Превратить ее в лебедушку с крыльями, как у Нелл? Сделать ее духом для исполнения мистического номера при луне? Но он понимает, что ребенок заплачет, если его будут поднимать на лебедке, будет дрыгаться и съеживаться от страха в маленькой темной комнате с хрустальным шаром и стеной эктоплазмы. Может быть, усадить ее на подиум рядом со зверями в клетках… но он хмурится и качает головой. В его шоу чудеса человеческой природы сочетаются с мастерством исполнения; с таким же успехом он может отказаться от всего и завести жалкую лавочку в Уайт-чепеле!
Джаспер скребет подбородок и пытается утихомирить тревоги, наседающие со всех сторон.
Ошибка, шепчет внутренний голос. Приобретение ребенка было ошибкой…
Или он ошибся в том, что он не имел плана для нее, не смог увидеть ее потенциал? У Уинстона был для нее план; он видел способ прославиться с ее помощью.
После дневной выпивки горло сухое и болезненное, в желудке бурлит от несвежего мяса. Это всего лишь тысяча фунтов, внушает он себе, но понимает, что дело не только в этом, что одно неверное решение может привести к следующему. Очередная выплата задерживается на сутки, а его казна почти опустела. Следует ли написать Шакалу или прийти к нему лично и умолять об отсрочке? Если он покажет ростовщику письмо от королевы, разве тот не поймет, что такое предложение открывает блестящие перспективы?
Джаспер потягивается, похрустывая суставами, и смеется над собой коротким лающим смехом. За неделю он решит, что делать с ребенком, а пока у него есть более важные заботы. Королева приедет на его представление, а он тратит время на беспокойство из-за потери нескольких фунтов, из-за глупой маленькой девочки. Он прикасается к своему сердцу, как будто хочет развязать веревки, опутавшие его. Месяц назад он бы пошел к Стелле и посмеялся бы вместе с ней. Он хлопает по карману, где лежит кольцо. Она лишь мельком видела это кольцо в вечернем полусвете; разве она может быть уверена, что оно принадлежало Дэшу? Возможно, теперь она каждый вечер лежит на матрасе и гадает, почему он больше не приходит к ней. Но сегодня он найдет ее и сделает свое дело; прошло слишком много времени с тех пор, как он испытывал это головокружительное облегчение.
Джаспер надевает плащ и идет между рядами фургонов. Грумы жмутся к бортам, уступая ему дорогу. Мальчишка роняет один из мячиков, которыми жонглирует.
Джаспер не стучится в дверь Стеллы, но рывком распахивает ее. Внутри мертвая тишина.
– Кто там? – она поворачивается набок и моргает. Огарок свечи догорает в подсвечнике.
– Это я, – отвечает он. Ждет, когда радость узнавания озарит ее лицо, когда она возьмет его за руку и привлечет к себе. Но она подтягивает одеяло к подбородку и садится на кровати. Ее борода поблескивает в свете свечи.
– Я соскучился по тебе, – говорит Джаспер и шагает вперед.
Он представляет, как она распахивает объятия ему навстречу, предвкушает тепло ее тела. Она напомнит ему о блестящем будущем и обнимет его, как нежного друга. Она успокоит и утешит его.
– Стелла? – шепчет он.
Она отвечает так тихо, что он не может разобрать слова.
– Что ты сказала?
– Я сказала: что ты сделал с Дэшем?
– С Дэшем?
– У тебя его кольцо.
Он тщательно обдумал свой ответ, и слова приходят легко и непринужденно, как и любой отрепетированный вымысел.
– Ах, это кольцо. Мы играли в карты вечером перед падением Севастополя, и я выиграл его.
– Лжец, – тихо говорит Стелла, и ее голос полон яда. – Лжец. Дэш бы никогда не отдал свое кольцо.
Джаспер моргает. Он не может просто стоять здесь и спорить с ней. Да и что он может сказать? Правда в том, что простого ответа не существует. Он не может точно сказать, упал ли Дэш или был убит. Он открывает и закрывает рот, ощущая внутреннюю слабость, как будто его кости превратились в податливую глину.
Он часто задавался вопросом, что он мог бы сделать, чтобы предотвратить случившееся, мог ли он предвидеть ход событий и вмешаться в них. Насколько он может припомнить, он всегда провоцировал ревность и зависть со стороны своего брата. Если Тоби завидует ему, значит, его жизнь чего-то стоит. В Крыму бывали времена, когда он чувствовал себя бесполезным, пустым и холодным, – особенно когда его навещали видения резни и кучи мертвых тел. Но его жизнь становилась ярче, когда он смотрел на нее глазами Тоби: на свою растущую боевую славу, на блестящий мундир, на своего друга. Наверное, он дразнил Тоби, пользуясь Дэшем как наживкой; наверное, ему хотелось, чтобы брат завидовал ему. Каждую ночь Джаспер размышлял об этом: он должен был знать, как далеко может зайти Тоби ради того, чтобы его увидели и услышали. Если он углублялся в прошлое, то вспоминал другой день, когда пропал его микроскоп, но остались мелкие осколки стекла, застрявшие между половицами. Сначала он пришел в замешательство и не мог поверить, что его ласковый и безответный брат способен на подобное насилие, что он мог сломать чужую вещь.
– Тебе лучше уйти, – говорит Стелла. Каждое ее слово поражает его, как удар ножом.
Ничего не остается. Джаспер скатывается с крыльца и возвращается между рядами фургонов. Впереди слышатся окрики: двое работников стоят рядом с его фургоном.
– Что там такое? – рявкает он. – На что вы пялитесь?
Они поднимают руки, чтобы остановить его, но уже поздно. Он спотыкается обо что-то жесткое и липкое и пятится назад. Как это могло случиться, если его не было на месте всего лишь пять минут? Свет лампы отражается от свиной головы. Он с опаской подступает ближе. Это гнилая голова, личинки червей проклевываются через серую плоть. Между зубами втиснута золотая монета.
На следующее утро Джаспер решает, что все будет по-другому. Он раздаст приказы, перекрасит фургоны, велит Брунетт шить новые костюмы. Он закажет огромные тубы макассарового масла для втирания в шкуры зебр и верблюдов. Он закажет более впечатляющий занавес, расшитый такими же звездами и лунами, как дублет Нелл. Там будет надпись «Балаган Чудес Джаспера Джупитера», и каждая буква будет больше, чем Брунетт. Вчера случился досадный провал, небольшая ошибка; в конце концов, он человек, а не автомат. Он бьет в барабан и ходит между фургонами.
– Подъем, подъем, подъем!
Люди выходят из фургонов, стонут и потягиваются. Джаспер расхаживает между ними, и все взгляды устремлены на него. Он внушает себе, что может это сделать, должен это сделать. Но мир выглядит размытым по краям, и он как будто пускает губами пузыри, а не слова, перебирая ногами в безвоздушном пространстве.
Он заставляет людей репетировать представление с самого начала, хотя они устали и давали очередное шоу перед толпой всего лишь шесть часов назад.
– Через четыре дня королева увидит наше представление. Оно должно быть идеальным. Ни одной фальшивой ноты, никаких помарок – это мое шоу, это наш великий момент. Королева должна быть изумлена, зачарована, заворожена нашими чудесами!
Джаспер замечает, что Перл нигде не видно. Должно быть, кто-то держит ее подальше от глаз, и он только рад этому. Он заставляет Стеллу чирикать на трапеции, пока у нее не ломается голос, и не обращает внимания на ее угрюмый взгляд. Девушка-лобстер юлит в своем контейнере с дыхательной трубкой так долго, что ее кожа морщится причудливыми складками. Джаспер щурится, глядя на происходящее, и задается вопросом: «Насколько это поразительно?» Он беспокоится, что слишком погрузился в гущу приготовлений и утратил способность глядеть со стороны. Если кто-то и способен распознать подлинную новизну, то это королева, любительница странного и необычного.
Он не обращает внимания на слезы, гримасы и жалобы. Он дал достаточно им всем. Он думает обо всех чудесах, которые жили раньше, сотни и сотни лет назад, – о великанах с расколотыми от костного роста черепами, о карликах, живших в птичьих клетках в королевском зверинце, о детях-медведях, забиваемых камнями в их родных деревнях. Так много детей были обречены на холодную и голодную смерть. Но он дал этим людям кров, пищу и деньги. Он дал им помост, способ подняться к славе из жизни, полной насмешек и побоев. Он дал им профессиональные навыки, чтобы они не сгнили заживо в галереях, как показные чудеса живой плоти.
– Где Брунетт? – гневно спрашивает он, оглядываясь вокруг. – Сейчас ее выход.
Он отдергивает занавес.
– Я спрашиваю, где Брунетт? Уж надеюсь, она не лежит в постели с больной головой снова. Кто-нибудь, найдите ее…