ькими стеклянными шариками, о прикосновении руки Тоби, о Брунетт, которая прячется где-то в глуши.
Синева сгущается над ней. Она больше не различает отдельных лиц в колышущейся массе зрителей. Толпа ревет, как один голос, тысячи рук болтаются в воздухе, глаза пожирают ее. Она представляет их с блестящими столовыми приборами – как они тщательно разделывают ее, а потом обсасывают косточки, пока ничего не остается.
Что, если она совершит ошибку перед королевой? Что, если она не сможет обрести необходимое равновесие, если запутаются веревки? Что, если она упадет? Она представляет это с пророческой ясностью. Всего лишь один плохо завязанный узел, смещение мешков с балластом. Внезапный порыв воздуха в лицо, металлический лязг ее крыльев. Королева, прижимающая ладонь ко рту. И ее имя, крупными буквами напечатанное в газетах, шепотом произносимое у семейных каминов, обсасываемое и смакуемое, словно пригоршня леденцов.
Вы слышали, как она умерла…
Вы слышали, что Лунная Нелли…
Вы слышали…
Вы слышали…
Вы слышали…
В поисках душевного равновесия она смотрит на Тоби, который склонился над корзиной. Любовь струится через нее, заглушая шум представления. Она охвачена желанием найти укромное место вместе с этим мужчиной – такое место, которое будет принадлежать им. И Перл тоже будет с ними. Она видит в нем подобие Джаспера: такой же изгиб носа, близко посаженные глаза. Но это лишь возбуждает ее. Джаспер отнял Нелл у ее собственного брата, и теперь она сделает с ним то же самое.
Тоби
В день перед визитом королевы Тоби просыпается в восемь утра. Декорации блестят, словно умытые дождем. Заново выкрашенные фургоны, вычищенные дорожки. Джаспер больше не разрешает артистам завтракать у себя, но собирает всех вместе и отпускает лишь Тоби, чтобы тот вернул Шакалу просроченную сумму. Когда Тоби возвращается, звучат новые команды.
Тоби подчиняется приказам брата. Пока он поднимает, переносит и пилит, то с удивлением обнаруживает, что больше не испытывает тревоги. Прибытие королевы мало что значит для него; она не увидит его на цирковой арене. Нелл настолько поглощает его мысли, что он задается вопросом, осталось ли у него что-то от прежней жизни. Каждую ночь она прокрадывается в его фургон, и ее пальцы танцуют на его коже. Они читают вместе, поставив свечу на грудь Нелл и перелистывая шелестящие страницы. Иногда они занимаются любовью тихо, а иногда яростно и ожесточенно. Иногда он нянчится с кровоточащей губой или с царапинами на спине. Любовь снова и снова возникает в книгах, которые они читают. На страницах она выглядит преувеличенной и предсказуемой, но то, что он чувствует, существует за пределами языка. В каждой истории он ощущает некое сродство, но вместе с тем и отстраненность, как будто его собственный опыт неповторим и он первый, кто испытывает это чувство. Когда он просыпается и обнаруживает, что Нелл ушла в свой фургон, где спит Перл, то смотрит на себя в зеркало. Переплетенные лозы, желтые цветы львиного зева и полосатые змеи обвивают его руку.
Его трогают разные мелочи. Цветок, наполовину втоптанный в землю. То, как падает свет на щербатый чайник. Девственное несовершенство, которое он не замечал раньше. Когда он лежит на матрасе, колеблясь между сном и бодрствованием, то представляет домик с тростниковой крышей и голубой дверью. Дом стоит посреди леса с земляничными полянами, во дворе пасутся куры. Нелл стоит у очага, а дети кувыркаются у ее ног. «Подними нас, папа!» – просят они, и он крутит их на руках снова и снова, пока они не начинают визжать.
Но иногда его радость прокисает, как молоко. Когда его губы задерживаются на ее щеке, он представляет, как она узнает о том, что он натворил, и у него перехватывает дух. Он не в состоянии глядеть на Стеллу. В нем растет понимание, что могла означать для нее утрата Дэша, причиной которой он мог послужить.
– В чем дело? – спрашивает Нелл ночью перед приездом королевы, но он лишь качает головой. Она устала от регулярных выходов, ее лопатки изрезаны от крыльев. Он целует их и вдыхает густой запах притирания.
– Ты хочешь что-то сказать, – говорит она.
Да, он хочет рассказать ей о домике и об их общем будущем, на которое он надеется. Но он боится, что она сочтет его собственником и он убедится, что сильнее привязан к ней, чем она к нему.
– Просто у меня есть дурацкая идея, – признается он.
– Вот как?
Запинаясь, он рассказывает ей о голубой двери и кирпичном очаге, о лесе, где их никто не найдет. Какое-то время она молчит.
– Прямо как в волшебной сказке. Девица в заточении.
– Ты не будешь в заточении, – быстро возражает он.
– А как насчет Перл?
Он медлит с ответом, размышляя о девочке, которую они прячут от Джаспера. Конечно, она ему нравится. Но ему не хуже Нелл известно, что если Джаспер не найдет ей место в своем шоу, то продаст ее другому покупателю. Как он может сказать, не опасаясь показаться черствым и бессердечным, что Нелл не должна слишком привязываться к этому ребенку? Что будет жестоко привязать ее к себе, а потом расстаться с ней?
– Перл, – повторяет он.
– Она тоже должна оказаться там. В нашей лесной тюрьме.
Он принужденно смеется.
– Если обойтись без дома, то как ты видишь конец… этой истории? – Он не в силах сказать «нашей истории».
– Стелла хочет видеть меня в ее труппе.
Вот так просто. Он отворачивается на подушке, чтобы скрыть свое разочарование и стыд за свою самонадеянность. Нелл обнимает его, шепчет ласковые слова, и он ненадолго успокаивается. Ее пальцы исследуют его спину, гладкие лианы, где кожа больше не красная и распухшая, птичку на его плече. В нем шевелится возбуждение, и он тянется к ней, изумленный своей способностью давать и получать удовольствие. В нем нарастает тяжкое устремление, тревожное понимание, что он не может обойтись без нее, что его жизнь ничего не значила до тех пор, пока не появилась она. Он закрывает глаза, отгораживаясь от себя. Внезапно его возмущает, как легко она разделалась с ним.
Когда они лежат вместе, Тоби думает о городе, раскинувшемся вокруг них. Десятки тысяч с трудом влачат жалкое существование. Речные мусорщики и водосточные работники, которые роются в грязи и отбросах, надеясь найти золотое кольцо, выкованное в римской кузнице. Старики, испускающие последний вздох, девушки, жарящие серебристую сельдь на решетках над огнем. Нелл превращает поцелуй в укус, и он глубже погружается в нее. Город, кишащий болью и радостью, тьмою и светом. Жизни, сгорающие в собственном огне.
Нелл скоро уйдет, вернется к девочке – к ребенку, которого она кормит сказками о маленьких героинях, где дети-альбиносы, горбуны или девушки-леопарды ничего не боятся и их никто не боится и не хочет изменить.
Потом они слышат, как Джаспер выкрикивает его имя. Они замирают, и Тоби подносит палец к ее губам. Он не знает, что может сотворить его брат, если обнаружит их вместе. Несколько недель назад он был уверен, что Джаспер все может прочитать по его лицу. Теперь он хранит тайны, неведомые для его брата. Либо он найдет способ для маскировки, либо хватка Джаспера наконец ослабнет.
– Сейчас буду! – кричит Тоби Джасперу.
Он не задерживается, чтобы посмотреть на Нелл или спросить ее мнение. Быстро натягивает штаны и рубашку и оставляет ее лежать на матрасе лицом в подушку.
– Мне нужно выпить, – говорит Джаспер, как только видит его.
– Я устал… – начинает Тоби, но Джаспер уже ведет его к своему фургону, и Тоби бежит трусцой, чтобы поспеть за ним. Он видит, как напряженно грумы наблюдают за его братом, когда они проходят мимо. Их туловища изогнуты, как вопросительные знаки, они подобострастно ждут его одобрения. Каково это – держать людей в рабстве подобным образом? Тоби замечает, что его рукав немного сдвинулся, открывая розовые лепестки. Может быть, они смотрят на него?
Многие думают, что построить бизнес легко, что нужен только капитал. В отличие от него и Джаспера, они не понимают всей трудности руководства операцией такого масштаба. Тщательное планирование, риски, ежедневное ожидание катастрофы. Трибуны всегда могут обрушиться, как в тот раз, когда погибла жена Пабло Фанка. Случайный пожар может обратить в пепел многолетнюю работу. Артисты ошибаются и очень часто платят жизнью за свои ошибки.
– На два пальца джина? – спрашивает Джаспер, и Тоби кивает, устраиваясь на стуле в углу фургона. Они чокаются. – Сегодня ночью я не мог заснуть. Знал, что не усну. – Джаспер обмахивается веером. – Сегодня жарковато. Напоминает мне ту влажную жару перед бомбардировкой. Предчувствие беды.
Джаспер откидывается назад и закуривает сигару.
Неужели брат играет с ним и напоминает о содеянном? Тоби отпивает глоток джина.
– Да, – соглашается он. – Слишком жарко для сна.
– Знаешь, в те дни я жил по-настоящему, – говорит Джаспер.
– Знаю.
– Иногда я скучаю по полевой службе. Все думали, что мы там будем убогими солдатиками, но я не был. – Он прикладывает к плечу невидимую винтовку, целится в Тоби и делает вид, что стреляет. – Я знал, что сражаюсь за каждого парня рядом со мной. Это было хорошо и важно. Насколько я помню, ты тоже это ощущал.
Тоби не может согласиться с ним. Иногда ему кажется, что его брат служил на другой войне, что у него было другое детство. Джаспер все переиначил, скрыл мелкие измены, взял кусочки из их жизни и сшил их на живую нитку. Это заставило Тоби усомниться в том, может ли он доверять собственным воспоминаниям, не было ли в них какого-то глубинного изъяна. Вероятно, так проще жить: делать вид, что жизнь прекраснее, чем она была на самом деле, что у них были равноправные братские отношения и Тоби был только рад этому. Тем не менее он чувствует, что его жизнь заглушили и переписали. Ему хочется спросить: Что случилось с нашим цирком, с тем самым шоу, где мы были бы совладельцами? Но он не может признать одну правду без признания истины во всей ее полноте. Разбитый микроскоп, исковерканное тело Дэша.