Джаспер попытался откинуть волосы со лба, но рука была слишком тяжелой. Он соскользнул на землю и не мог встать. Тяжесть, странное спокойствие и холодное понимание. Он был один; он сорвался с якоря, и все разбрелись подальше от него.
Он должен был быть готовым к этому: воспаривший в небо Икар, чьи крылья опалил палящий жар солнца, и расплавленный воск закапал на землю. Яростное честолюбие Франкенштейна, чей монстр вырвался из-под его власти и разорвал в клочья его жизнь. Истории многих эпох – истории о людях, которые переоценили свои силы и построили громоздкие бастионы, рассыпавшиеся в прах.
Он находится на грани между сознательным и бессознательным состоянием. Он знает только, что дни превращаются в ночи, а дождь не прекращается, что его шоу простаивает, а без шоу нет денег. Остается гадать, как долго они смогут обходиться без ничего. Каждый день он должен вносить арендную плату, должен покупать еду, платить своей труппе; каждый день он уходит в минус и нет новых поступлений!
Лихорадка терзает его, раскаляет добела. В горле пересохло, глаза затуманились, на лбу холодная тряпица.
Незнакомый человек раздвигает ему челюсти и сует холодный инструмент между зубами. Он сплевывает, ощущая на языке горький привкус порошка.
– Прочь! – кричит он.
Они хотят выпотрошить его, замариновать и выставлять под стеклянным колпаком. Они собираются освежевать его! Имена врачей проплывают за его сомкнутыми веками. Кювье, который препарировал Сару Бартман по прозвищу Готтентотская Венера. Джон Хантер, который оставил без внимания просьбы великана Чарльза Бирна, выварил его огромные желтые кости и выставил скелет в музее. Доктор Дэвид Роджерс, который устроил шоу из препарирования Джойс Хет и доказал обман Барнума насчет ее возраста. Профессор Суколов, который превратил Джулию Пастрану в набивное чучело…
– Нет, нет! – кричит он, размахивая руками и разбрасывая маленькие серебряные блюдца, стеклянные флаконы и порошки. – Вы ошиблись…
– Лихорадка, – говорит кто-то. – У него лихорадка.
Он чувствует, как его кожа отслаивается, а кости выдергиваются из суставов. Он улавливает запах консервирующей жидкости. Потом слышит голос Шакала, видит его зубастую улыбку.
– Ш-ш-ш, – произносит мужской голос. – Успокойся.
Ночью ему снится Нелл, чье тело расщепилось и разрослось так, что заполнило собой всю трибуну, а скамьи разлетелись, как спички. Там больше нет места ни для него, ни для кого-либо другого.
Ему кажется, что он приходит в себя, но когда он открывает глаза и смотрит на свои руки, то видит, что они съежились до размера мышиных лапок. Что это – неспособность отличать реальность от иллюзии или подлинное безумие?
Он слышит шепоты. «Не говори ему, он все равно не услышит». «Разве ты не видишь, что он без сознания?»
Но он все слышит. Фургоны разграблены, один перевернут. Обнаружена мертвая зебра с монетой под языком.
Шакал, думает он. Очередной пропущенный платеж.
– Как долго? – бормочет он. – Как долго?
Ему говорят, что дождь шел семь дней. Слишком сыро для зрителей, для представлений. Голодные люди становятся все более беспокойными. Им не терпится получить деньги. Пришлось скормить льву разумную овцу, потому что им было больше нечего предложить.
– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – говорит Тоби.
Джаспер сознает, что его брат все это время был рядом и не отходил от него. Он хватает руку Тоби, подносит к своей щеке.
Ш-ш-ш, ш-ш-ш.
Волны лениво плещут вдоль берега. Сердце Тоби бьется ради него.
Ш-ш-ш, ш-ш-ш.
Он тянется за кольцом, лежащим в кармане.
Ночь тянется бесконечно. Потом внутрь проникает яркий луч света, и, когда Джаспер просыпается, он находится в Крыму. Он в палатке Дэша; Стелла раскинулась рядом с ним, а Тоби сидит в углу. Он щелкает перочинным ножом, стараясь попасть в ритм с посвистом пролетающей картечи. В воздухе витает страх, смешанный с осознанием того, что завтра они продолжат штурм Севастополя и могут не пережить этого. Так или иначе, много людей умрет. Новизна ощущений, проживаемых с каждым мгновением, делает их смех пронзительным. Они шарят в сундучке с золотыми цепочками и часами. Стелла прижимает к горлу русское распятие.
– Как думаешь, это умиротворит твоего отца? Он поверит, что я ангел?
Дэш смеется и целует ее. Джаспер отворачивается.
– Ты мог бы избавить меня от этого зрелища…
– В наш последний вечер на этой земле? – Дэш привлекает Стеллу к себе, и она тихо ахает от притворного ужаса.
– Думаю, каменщикам придется немного подождать с твоим надгробием, – говорит Джаспер и смеется, склонившись над кружкой портера.
– Ты этого не знаешь, – неожиданно серьезным тоном отвечает Дэш.
– Пф! – фыркает Джаспер. Он делает глоток и думает о том, как их полк получил название Verloren hoop. «Покинутая надежда». Он выдавливает улыбку и поворачивается к Стелле: – Умоляю тебя, вытащи его из этой меланхолии. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, я буду молиться за снайпера, который прикончит меня.
– Просто у меня есть тяжкое ощущение. – Дэш стучит себя в грудь. – Вот здесь. Как будто я не могу нормально дышать.
Стелла отводит его руки и целует костяшки его пальцев.
– Хватит, – говорит Джаспер. – Я больше не потерплю этой жуткой болтовни.
– Ты будешь скучать по мне? – настаивает Дэш.
– Ужасно, – с натянутой беззаботностью отвечает она, но Джаспер видит, как она отворачивается от Дэша и утирает глаза рукавом, когда думает, что никто не смотрит на нее. Она встает, берет мундир Дэша и начинает драить золоченые пуговицы соленым лимоном, отчищать с ткани старые пятна. Раньше Джаспер не видел, чтобы она занималась какими-либо домашними делами; она оставляет любую стирку и уборку своей поденщице из обоза. Теперь же она берет намасленную тряпицу и начинает круговыми движениями втирать масло в сброшенные сапоги Дэша. Тот наблюдает за ней, положив руку ей на лодыжку. В этот момент Джаспер чувствует, что он вторгается в чужую жизнь, как если бы он подсматривал за Стеллой, моющей ноги в тазу.
Снаружи собираются лошади и звучат приказы. Скрип торопливых ног, обутых в сапоги. Кто-то плачет, издавая мяукающие звуки, которые вызывают у Джаспера мгновенную боль между ребрами. Армия готовится к атаке, как кошка к прыжку. Стелла обсасывает кончик нити, вставляет в игольное ушко и начинает штопать дырку в штанах Дэша.
Джаспер впервые готов поверить, что Дэш любит ее, что он женится на ней и бровью не поведет, если отец лишит его наследства. Ему хочется сказать что-то воодушевляющее, чтобы рассеять эту внезапную суровость и ранее невиданную близость между Стеллой и Дэшем. Но вид Тоби, прикорнувшего в углу, возвращает его к привычному раздражению, постепенно переходящему в ярость. Его брат лежит, подтянув колени к подбородку. Он выглядит так патетично, что Джаспер сдерживает смех.
– Пожалуй, я устал, – говорит он и встает, так как понимает, что Стелла и Дэш не хотят видеть его здесь. Тоби тащится за ним в его палатку. Джасперу хочется уязвить его, подчеркнуть различия между ними и вызвать на откровенность. Узнать, почему Тоби не заботится о нем так же, как Стелла о Дэше.
– Почему ты ничего не говоришь? – спрашивает Джаспер, поворачиваясь к нему. – Почему ты всегда забиваешься в угол, как проклятый идиот?
Тоби шаркает ногой.
– Это ты привел меня сюда, – жалобно говорит он. – А теперь ты хочешь, чтобы меня здесь не было.
– Почему ты так смотришь на него?
– На кого?
– На Дэша. Словно он какой-то злодей!
Тоби выпячивает нижнюю губу и ныряет в палатку следом за ним.
– Ну? Или ты, как всегда, будешь отмалчиваться…
– Он думает, что заслуживает всего, что ему дают, – сдавленно отвечает Тоби. – Что он может брать все, что только захочет.
Джаспер изумленно смотрит на брата. Трудно понять, как кто-то может настолько заблуждаться насчет его друга. Как Тоби не может видеть его щедрости, его неподкупности?
– Брать? Он нашел для тебя эту должность, Тоби. Он выцарапал ее для тебя. Думаю, ты мог бы проявить хоть какую-то благодарность…
На щеках Тоби проступают алые пятна.
– Благодарность? Ты просто ослеплен его деньгами и связями. Ты не понимаешь, кто он такой на самом деле.
– Ты не прав. – Джаспер одергивает рубашку. – Ты прискорбно неправ.
Они ложатся на матрасы спиной друг к другу. Джаспер не может заснуть, слушая надсадное дыхание Тоби, чей нос заложен слизью. Verloren hoop, думает он. Через какое-то время его брат подает голос, жалобный и надтреснутый.
– У нас же будет цирковое шоу, правда? – шепчет Тоби. – Все остается как было?
Джаспер не отвечает. Он может найти резкие и презрительные слова, но сейчас он просто устал от всего. Ему хочется быть рядом с Дэшем, галопировать по склону холма с поскрипывающим седлом, чтобы топот копыт совпадал с биением его сердца. Он хочет победы в войне, хочет сокрушить русских, растоптать их под копытами. Он хочет, чтобы потом его считали участником судьбоносных событий.
Он быстро одевается на утреннем холоде, с силой проталкивая пальцами нечищеные пуговицы мундира. Стелла и Дэш уже встали, кастрюлька с водой стоит на огне, они прижимаются друг к другу. Еще не рассвело, и крепостные бастионы Севастополя кажутся призрачно-серыми в неверном свете.
– Как думаешь, одолеем? – спрашивает Дэш.
Джаспер постукивает по виску.
– Легко! – восклицает он, и Дэш смеется над его похвальбой. – Не стоило допивать ту последнюю бутылку. У меня голова раскалывается.
Стелла извиняется и уходит в заднюю часть палатки. Они слышат, как она мочится в тазик.
Джаспер отпивает глоток джина.
– Думаю, Севастополь наш. Правда.
Дэш молча разбирает винтовку и окунает в ружейное масло кусок ветоши.
– Если со мной что-то случится, ты позаботишься о ней, ладно?
– Что? – Джаспер настолько удивлен, что проливает спиртное из фляжки и ругается сквозь зубы.
– Если что-то…