И только тихо причитает
Один, глотающий дурман.
В глуби болот по горло в грязи
Калигула в плену оков.
Здесь он утратил свои связи,
Здесь верных нет ему рабов.
Глаза пусты, лишь шепчут губы:
– Мой конь, он – консул, консул-конь!
Друзилла… Слышишь, где-то трубы
Звучат для нас… Огонь! Огонь!
– Безумный грешник?
– Да, он болен.
Я знал его немало лет,
Всегда был мил, богат и волен,
За действия держал ответ.
Однажды просто изменился,
Гай принцепс потерял свой ум,
Диктатор новый появился –
Развратный праздный толстосум
В пороки мира погрузился.
Он власти много получил,
За что душой и поплатился,
Отныне Гай глотает ил.
Стоит в болоте он по горло,
Как и в грехах своих погряз,
Лишь слезы катятся покорно
Из замутненных страшных глаз.
Посланник ада сквозь трясину
Ведет писателя вперед,
И видят путники картину:
До горизонта снег и лед.
Среди белесого пространства,
Где вьюга воет и кричит,
Где хаос есть непостоянство,
Где только лед один молчит,
Сидит, покрытый снега слоем,
Склонив главу, недвижим он,
Как будто, окружен покоем
Утративший и жизнь, и сон.
Вокруг него, не молвя слова,
Сидят младенцы и глядят.
– Ребенок есть всему основа.
На детях ведь построен ад.
– Но кто тот грешник?
– Ах, писатель!
Ему положено быть здесь,
То Ирод – царь и мой приятель,
А эти дети просто месть.
Они следят за ним, пугают,
Они убиты были им.
Они из-за него страдают,
Да только царь не изменим.
Младенцы – совесть, что терзает
И разрушает его суть.
Старик под взглядами страдает,
Не может из-за них вздохнуть.
Своим отчаяньем нетленный
Несостоявшуюся мысль
Сломил правитель убиенный.
Вот в этом наказанья смысл.
Пойдем же дальше, любопытный.
Барханы снега, вьюги вой,
Холодный ветер ненасытный
Тревожит путников покой,
Но демон твердою рукою
Ведет писателя вперед.
Укрытые одной тоской,
Они легко идут сквозь лед.
И вот престали перед ними
Два брошенных монастыря,
Где под аркадами святыми
Стоят два темным алтаря.
Покрыты саваном с развалин
На них два брата-близнеца.
Лежат несчастный Авель, Каин.
И на обоих нет лица.
– Неужто весь свой век треклятый
Они не сходят с мест своих?
На камнях мраморных распяты
И молча смотрят на чужих?
– Ты угадал почти, писатель.
Но ночью оживут они.
Узри же, мудрый изыскатель,
Уже потухли все огни.
Лучи кровавые заката
За горизонт давно зашли,
Убийцы-Каина расплата,
Часы тяжелые, пришли.
Дух Авеля, оковы скинув
Сна крепкого, дневного сна,
И, черный свой алтарь покинув,
Летит, как кукла колдуна,
Послушно выполняя волю
Незримых сил, идет вперед,
Чтоб брату омрачить ту долю,
Что каждый вечер он так ждет.
И мертвый дух, как совесть злая,
На Каина уселся грудь,
И тяжесть многовековая
По жилам разлилась, как ртуть.
Убийцу гложет осознанье,
Всю тягу своего греха
Проносит он через страданье
И сквозь прошедшие века.
Печальный Авель наблюдает,
Как мучается его брат,
Ну, а чуть только рассветает,
То улетает дух назад.
Вновь засыпают в покаяньях
Создания одной крови,
Различные в своих деяньях,
Единые в своей любви.
Писатель молча отвернулся
И дальше с демоном идет.
Вот лес пред ними развернулся,
Но демон движется вперед.
Пустые тени меж деревьев
Мелькают, закрывая путь,
И град из черных острых перьев
С дороги хочет их свернуть.
Вдруг злобный дух остановился,
Проклятый лес исчез, как быль,
А перед ними расстелился
Сухой желтеющий ковыль.
И странники, пройдя сквозь поле,
Где семь полуденниц живут,
Что умерли ведь поневоле,
Что песни мертвые поют,
Пришли к кипящему вулкану,
Наверх забрались уж они,
Поближе к лавы океану,
Где властвуют одни огни.
По краю жерла дикой пасти
Сидят послушные рабы:
Убийцы самой разной масти,
Вершители своей судьбы.
– Писатель, рок неотвратимый
Их свел всех вместе здесь, в аду.
Случайностью необъяснимой
Губители живут в ладу.
Увидеть сможешь тут известных
Душителей и палачей,
Которые рукой прелестной
Убили тысячи людей.
Вон, видишь, там, как туча хмурый,
Нерон за звездами следит,
Тиберий рядом с ним понурый,
И Клавдий около лежит.
Поодаль Симеон уставший
Сидит, не поднимая взор,
А рядом, горб его обнявши,
Брат Левий свой несет дозор.
– Зачем они у жаркой лавы
Собрались в темноте ночной?
– Сжимают нож иль меч кровавый
Они нетвердою рукой.
В потоке огненном вулкана,
В горячем пекле, смыть хотят
Следы убийств, следы обмана,
Но от огня они горят.
Так, обжигаясь еженощно,
Они не в силах скрыть грехи,
Что на клинках застыли прочно…
Но вот поют уж петухи!
Давай, старик, еще немного
Осталось нам с тобой пройти,
Но, как бы ни вилась дорога,
Мы не сойдем с ее пути.
Они покинули обитель
Губителей и подлецов.
Писатель, вместе с ним хранитель,
Все ищут короля лжецов.
Почти насквозь прошли сквозь пекло,
Они узрели все круги,
Их головы покрыты пеплом,
В их душах жуткий вой пурги.
И, наконец, стоят у входа,
Что к сердцу ада их ведет.
Над головами непогода:
Бушует ветер, гром ревет.
Они пришли к основе мира,
Увидеть сатаны альков.
И вот средь синего эфира,
Среди пустых, туманных снов
Открылась сонная лощина
Пред взоры путников, на дне
Лежат прикованный мужчина
И женщина наедине.
Их имена – Адам и Ева,
Из рая выгнал их Творец.
Приют для мужа и для девы
Им преисподней дал отец.
– Где сам могучий покровитель?
Где Люцифер изволит быть?
– Что ты успел, мой посетитель,
В алькове этом позабыть?
Зачем решился потревожить
Покой мой, жути вопреки,
Могу тебя ведь уничтожить
Одним движением руки!
Не видно дьявола, лишь эхо
Его звучит средь скал, холмов.
Своим с ума сводящим смехом
Окутан он, завесой слов.
– Князь, не серчай! – вступился демон,
– Я старика сюда привел,
Но он пришел к тебе за делом.
– Его ты сквозь круги провел?!
– Да, Сатана. Все ж покажитесь,
И мы расскажем правду, друг.
– Что ж, посетители, колитесь.
И дьявол появился вдруг.
Огромный, в три горы, ужасный,
По пояс в камне он живет,
И только лик его прекрасный
К урода телу не идет.
Он, крылья черные раскинув,
Рогами тучи заслонил,
Власть Бога-Господа отринув,
Изгнанник волю не сломил.
Его дыхание смертельно,
В глазах суть Хаоса хранит,
Геенной правит безраздельно,
По пояс он вживлен в гранит.
Из дали выглядит поганым,
Ужасней кажется вблизи.
Князь зорко смотрит за Адамом
И Евой, что лежат в грязи.
Они цепями золотыми
Прикованы к сырой земле,
А дьявол тешится над ними
В своей безлунной грешной мгле.
– Скажи мне, кто ты?
– Я писатель.
– Зачем пришел, любимец муз?
– Я должен знать, кто ты? Предатель,
Несущий свой нелегкий груз,
Иль мира нового создатель,
Смакующий всей власти вкус.
– Моя судьба, как нить витая,
Запуталась в сплошной клубок –
Серебряная, золотая,
Полна лишений и тревог.
Я был рожден рабом послушным,
За верность крылья получил,
И столь нелепый и воздушный
Над головою нимб кружил.
Святое это преклоненье
Лишало разума всех нас,
Взыграло неповиновенье
В зрачках моих застывших глаз.
Я поднял бунт! Жестокий, подлый!
Мы нимбы сбросили с голов.
Отныне стал я неугодным,
Стал предводителем рабов.
Но Бог, как будто бы играя,
Он крови проливать не стал,
А просто сбросил нас из рая,
К земле бездушной приковал.
И дал обязанность навечно
Поток из грешников людских,
Что в ад стекает бесконечно,
Наказывать за жизни их.
Поныне я, властитель бездны,
И верные друзья мои,
Свой отбываем бесполезный
И вечный срок в глухой дали.
Что скажешь, человек, на это?
Как исповедь моя тебе?
Не слишком ли она избита
Своей ничтожностью к судьбе?
Старик молчит, он тихо плачет:
– Передо мной не раб, не князь,
Передо мной не демон мрачный,
Передо мной не дождь, не грязь.
Я вижу только как прекрасный
Сын светлой утренней звезды
Летит по небу, неподвластный
Ни злу, ни молниям грозы.
– Возьми мое перо стальное
И слезы собери свои,
И ими сердце ледяное
Мое описывать начни.
Создай великое творенье
О верности и боли лжи,
О падших ангелов отмщении
Быстрее книгу напиши.
Увековечить правду нужно,
Не упустив судьбу мою,
Иначе богу будет скучно
Читать историю твою.
И Люцифер, взмахнув руками,
Писателя послал домой.
Он, окруженный облаками,
В бреду упал на брег морской.
Старик очнулся лишь к закату,
В своей ладони он сжимал
За путешествие награду,
Дар от Него – перо-кинжал.
Он к дому бросился мгновенно,
Схватив пергамента листок,
Творить он стал самозабвенно,
Рождая к повести пролог.
Трудился днями и ночами,