— Дольф, можешь подойти на минутку?
Дольф осторожно спустился по склону. Наверное, не хотел повторять мой номер на бис.
— Ты знаешь, что это? — спросил он.
— Оборотень.
— Объясни. — У него был уже наготове верный блокнот с авторучкой.
Я объяснила, что нашла и что думаю.
— У нас не было случая с диким ликантропом с момента образования нашей группы. Ты уверена?
— Уверена, что это оборотень, но я не говорила, что это ликантроп.
— Объясни.
— Все ликантропы — оборотни по определению, но не все оборотни — ликантропы. Ликантропия — это болезнь, которой можно заразиться после нападения или после прививки неудачной вакциной.
Он поднял на меня глаза:
— Этой штукой можно заразиться от вакцины?
— Случается.
— Полезно будет знать, — сказал он. — А как это можно быть оборотнем и не быть ликантропом?
— Обычно это передается по наследству. Сторожевые псы семьи, дикие звери, гигантские коты. Кто-то один в поколении несет в себе эти гены и перекидывается.
— Это связано с фазами луны, как обычная ликантропия?
— Нет. Сторожевой пес появляется, когда он нужен семье. Война там или какая-то физическая опасность. Есть люди-лебеди — эти связаны с луной, но все равно это наследственное.
— А что еще бывает?
— Бывает проклятие, но это уже по-настоящему редко.
— Почему?
Я пожала плечами.
— Надо найти ведьму или кого-нибудь с достаточной волшебной силой, чтобы проклясть кого-то оборотнем. Я читала заклинания для личного превращения. Зелья настолько насыщены наркотиками, что можешь поверить, будто обратился в зверя. Можешь поверить, что ты — башня Крайслер-билдинга, а можешь и просто умереть. Настоящие заклинания куда более сложные и часто требуют человеческих жертв. Проклятие — это шаг вверх по сравнению с заклинанием. Это даже вообще не заклинание.
Я попыталась подумать, как это объяснить. В этой области Дольф — штафирка. Он этой фени не знает.
— Проклятие — это вроде крайнего акта воли. Собираешь всю свою силу, магию — назови как хочешь — и фокусируешь все на одном человеке. Своей волей обрекаешь его на проклятие. Это всегда надо делать лицом к лицу, и потому он знает, что произошло. Некоторые теории считают, что жертва должна верить, иначе проклятие не подействует. Я в этом не уверена.
— И проклясть человека может только ведьма?
— Иногда бывает, что человек не поладит с феей или эльфом. С кем-нибудь из сидхи Даоина, но для этого надо находиться в Европе. Англия, Ирландия, некоторые места в Шотландии. А в этой стране — только ведьмы.
— Значит, оборотень, но мы не знаем, какого рода и даже как он стал оборотнем.
— По отметинам и следам — нет.
— Если бы ты его увидела лицом к лицу, могла бы сказать, какого он рода?
— То есть какое животное?
— Да.
— Нет.
— А сказать, проклятие это или болезнь?
— Нет.
Дольф посмотрел на меня вопросительно:
— Обычно ты лучше работаешь.
— Я лучше работаю с мертвецами, Дольф. Дай мне вампа или зомби, и я тебе скажу его номер карточки социального страхования. Что-то в этом от природных способностей, но больше от практики. С оборотнями у меня опыта куда меньше.
— А на какие вопросы ты можешь ответить?
— Спроси и узнаешь.
— Ты думаешь, это новенький оборотень? — спросил Дольф.
— Нет.
— Почему?
— Впервые новичок перекидывается в ночь полнолуния. Сейчас для него слишком рано. Это мог быть второй или третий месяц, но…
— Но что «но»?
— Если это все еще ликантроп, который собой не владеет, который убивает без разбора, то он должен быть еще здесь. И охотиться за нами.
Дольф огляделся, перехватив блокнот и ручку левой рукой, а правой потянулся к пистолету. Автоматическим движением.
— Не дрейфь, Дольф. Если он собирается еще кого-то съесть, это будет Уильямс или помощники шерифа.
Он еще раз оглядел темный лес, потом снова посмотрел на меня.
— Значит, этот оборотень собой владеет?
— Я так думаю.
— Тогда зачем было убивать вот этого?
Я пожала плечами:
— Зачем вообще убивают? Вожделение, жадность, гнев.
— Значит, животная форма используется как оружие, — сказал Дольф.
— Ага.
— Он все еще в животной форме?
— Это вот сделано в форме половина на половину, что-то вроде человека-волка.
— Вервольфа.
Я покачала головой:
— Я не знаю, что это за зверь. Человек-волк — это всего лишь пример. Это может быть любое млекопитающее.
— Только млекопитающее?
— Судя по этим ранам. Я знаю, что здесь есть и птицы-оборотни, но они оставляют не такие раны.
— Птицы?
— Да, но это не их работа.
— Предположения есть?
Я присела возле трупа, присмотрелась. Будто заставляла его рассказать мне свои тайны. Через три ночи эта душа отлетит, и я могла бы поднять этого человека и спросить. Но у него не было глотки. Даже мертвый не сможет говорить без нужных органов.
— А почему Титус думает, что это работа медведя? — спросила я.
— Не знаю, — ответил Дольф, минуту подумав.
— Давай его спросим.
— С нашим удовольствием, — кивнул головой Дольф. В его голосе звучал легкий сарказм. Если бы я спорила с этим шерифом долгие часы, у меня этого сарказма было бы хоть лопатой греби.
— Давай, Дольф. Меньше, чем мы знаем, мы уже знать не можем.
— Если Титусу есть что сказать, он давно уже мог бы.
— Ты хочешь, чтобы я его спросила, или нет?
— Спрашивай.
— Шериф Титус! — обратилась я к ожидающей группе.
Он поглядел на меня сверху. Во рту у него была сигарета, но он еще не закурил, и зажигалка остановилась на полпути.
— Вам что-нибудь нужно, мисс Блейк? — спросил он, и сигарета заходила вверх-вниз.
— Почему вы думаете, что это был медведь?
Он захлопнул крышку зажигалки, одновременно вынув сигарету изо рта той же рукой.
— А почему вы спрашиваете?
«Да какое тебе дело, ты отвечай!» — хотела я рявкнуть, но не рявкнула. Очко в мою пользу.
— Просто интересуюсь.
— Это не горный лев. Кошачьи больше работают когтями. Сильнее бы разодрал.
— А почему не волк?
— Стайное животное. А мне показалось, что этот был один.
Со всем этим я вынуждена была согласиться.
— Мне кажется, вы что-то от нас скрываете, шериф. Вы много знаете про зверей, которые здесь не водятся.
— Охочусь малость, мисс Блейк. Надо знать привычки своей дичи, если хочешь приходить не пустым.
— Значит, методом исключения — медведь? — спросила я.
— Можно и так сказать. — Сигарета вновь оказалась у него во рту, около лица затрепетало пламя зажигалки. Когда он захлопнул крышку, стало еще темнее. — А вы что думаете, госпожа эксперт?
В холодном воздухе повис запах сигареты.
— Оборотень.
Даже в темноте я почувствовала тяжесть его взгляда. Шериф выпустил густой клуб дыма в сторону луны.
— Это вы так думаете.
— Это я знаю наверняка.
Он очень презрительно хмыкнул.
— Вы чертовски в себе уверены, да?
— Спускайтесь сюда, шериф. Я вам покажу, что нашла.
Он подумал, потом пожал плечами:
— А что? — и спустился по склону, как бульдозер, пропахав снег тяжелыми сапогами. — Ладно, госпожа эксперт, ослепите меня вашим знанием.
— Ну и геморрой же вы, Титус!
Дольф вздохнул, выпустив большой клуб пара.
Титусу это показалось настолько смешным, что он согнулся пополам от хохота, похлопывая себя по ляжке.
— А вы просто юморист, мисс Блейк. Сейчас, отсмеюсь. Ну, рассказывайте, что у вас.
Я рассказала.
Он глубоко затянулся. Кончик сигареты ярко вспыхнул в темноте.
— Кажется, это действительно не медведь.
Он не стал спорить! Чудо.
— Нет, не медведь.
— Кугуар? — спросил он вроде как с надеждой.
Я осторожно встала.
— Вы сами знаете, что нет.
— Оборотень, — сказал он.
— Именно.
— В округе не было диких оборотней уже десять лет.
— А тот скольких убил? — спросила я.
Он глубоко затянулся и медленно выдохнул.
— Тот? Пятерых.
Я кивнула:
— Не знала про него. Это еще до меня было.
— Вы тогда еще в школу ходили?
— Ага.
Он бросил окурок в снег и затоптал тяжелым сапогом.
— Жаль, что это не медведь.
— И мне жаль, — согласилась я.
9
Ночь была тяжелой холодной тьмой. Два часа ночи — про́клятое время суток в любое время года. В середине декабря два часа — это застывшее сердце вечной ночи. А может, просто я уже устала. Свет на лестнице, ведущей к моей квартире, горел, как пойманная луна. Он был какой-то замерзший, переливался и был слегка нереален. В воздухе плавала легкая дымка, этакий малыш-туман.
Титус меня попросил быть в контакте на случай, если они найдут кого-нибудь подозрительного. Я для них была лучшей возможностью выяснить, ликантроп это или какой-то левый хмырь. Что ж, куда лучше вариант, чем отрезать ему руку и смотреть, не растет ли мех внутри тела. Если ошибешься, что тогда делать — извиняться?
Несколько следов ликантропа, ведущих к месту преступления, все-таки нашли. По ним сделали гипсовые слепки и, по моему предложению, послали копии на факультет биологии Вашингтонского университета. Я чуть не отправила их на имя доктора Луиса Фейна. Он преподавал в Ваш-уне биологию. Один из лучших друзей Ричарда. Отличный мужик. Крысолюд. И эта мрачная глубокая тайна оказалась бы под угрозой раскрытия, начни я ему посылать слепки следов ликантропов. А если послать на имя факультета, Луи их наверняка увидит.
Это был мой самый большой вклад в дело за всю ночь. Они все еще вели поиски, когда я уехала. Пейджер я оставила включенным — если найдут на снегу голого человека, могут позвонить. Хотя если пейджер заверещит раньше, чем я малость посплю, я и озвереть могу.
Когда я захлопнула дверцу машины, мне отозвалось эхо. Захлопнулась еще одна дверца. Как я ни устала, а сработал автоматизм — осмотреть парковку и обнаружить эту вторую машину. За четыре места от меня стоял Ирвинг Гризволд, завернувшись в ядовито-оранжевую парку и полосатый шарф вокруг шеи. Вокруг лысины торчал пушистый ореол волос. На кнопочном носу — маленькие круглые очечки. Очень такой жизнерадостный и безвредный с виду, и тоже вервольф. Ночь, наверное, такая выдалась.