И я пошла дальше. Эдуард уже большой мальчик и сам кого хочешь может напугать. Тем же, кто в задней комнате, моя помощь тоже не нужна.
А если даже и нужна, я не была уверена, что готова ее оказать, и это снова вернуло мои мысли к конверту. Зачем им может быть нужна моя помощь? Что я могу сделать такого, чего не могут они? Мне почти что не хотелось этого знать, но я не выбросила конверт в ближайший мусорный ящик. Честно говоря, если я его не прочту, это потом не даст мне покоя. Любопытство сгубило кошку — оставалось надеяться, что с аниматорами такого не происходит.
13
В пять тридцать пять утра я завалилась в кровать с папкой в руках. Рядом со мной был Зигмунд, мой любимый игрушечный пингвин. Раньше я брала Зигмунда только после того, как меня пытались убить. Последнее время я сплю с ним почти всегда. Тяжелый год выдался.
Браунинг отправился в свой второй дом — кобура на ночном столике. Иногда я сплю без пингвина, но никогда — без пистолета.
В папке оказалось с полдюжины листов бумаги. Аккуратно отпечатанных, через два интервала. Первый содержал список из восьми имен с указанием животного возле каждого из них. Следующие две страницы давали объяснения по каждому имени. Исчезли восемь ликантропов. Пропали бесследно. Ни тел, ни следов насилия — ничего. Семьи ничего не знают. Никто из ликантропов тоже ничего не знает.
Я вернулась к именам. Под номером семь значилась Маргарет Смитц. Жена Джорджа Смитца? Пегги — уменьшительное от Маргарет. Как из Маргарет получается Пегги — понятия не имею, но это так.
Последние страницы содержали предложения Маркуса о том, с кем мне следует говорить. Все бы этому типу командовать! Еще он дал объяснения, почему попросил меня о помощи. Он считал, что другие оборотни будут свободнее говорить со мной, чем с его волками. Без шуток — я была вроде компромисса. Полиции они не доверяли. А к кому еще обратиться лунарно ограниченным за помощью, как не к соседу-аниматору?
Я не очень понимала, что могу для них сделать. Я же не без причины послала Джорджа к Ронни: я не детектив. Никогда в жизни я не занималась поиском пропавших. Когда завтра — прошу прощения, сегодня утром — я увижусь с Ронни, ее надо будет проинформировать. Пропавшая жена Джорджа — случай, восемь пропавших ликантропов — уже картина. Им бы надо пойти в полицию, но они ей не доверяют. Еще в шестидесятых ликантропов линчевали и сжигали на кострах. Так что я не могу поставить им в вину излишнюю недоверчивость.
Папку я положила на ночной столик и заметила на нем белую визитную карточку, на которой был только номер телефона. Эдуард дал ее мне всего два месяца назад. Впервые у меня появилась возможность с ним связаться — до того он просто появлялся сам. Обычно тогда, когда мне это было никак не нужно.
Отозвался автоответчик: «Оставьте сообщение после сигнала». Пискнул длинный гудок.
— Это Анита. Какого черта ты делаешь в городе? Перезвони, как только сможешь.
Обычно я не грублю автоответчику, но черт побери, это же был Эдуард! Он меня знает, и к тому же не ценит галантерейностей обращения.
Я поставила будильник, выключила свет и завернулась в одеяло, сунув под бок своего верного пингвина. Не успела я согреться, как телефон уже зазвонил. Я ждала, чтобы автоответчик снял трубку, но на восьмом звонке сдалась. Я же его забыла включить, дуреха!
— Не дай Бог вы звоните по пустякам, — сказала я в трубку.
— Ты велела перезвонить поскорее. — Эдуард.
Я втянула трубку под одеяло.
— Привет, Эдуард.
— Привет.
— Зачем ты в городе? И что тебе было нужно в «Кафе лунатиков»?
— А тебе?
— Блин, сейчас почти шесть утра, а я еще глаз не сомкнула. Нет у меня времени в игрушки играть!
— А что было в той папке? На ней была кровь — чья она?
Я вздохнула. Непонятно, что ему рассказать. От него может быть огромная помощь — а может выйти так, что он поубивает тех, кому я собралась помогать. Тяжелый выбор.
— Ни хрена не могу тебе сказать, пока не буду точно знать, что не подвергаю людей опасности.
— Ты же знаешь, я на людей не охочусь.
— Значит, ты на охоте.
— Да.
— Кто на этот раз?
— Оборотни.
Этого и следовало ожидать.
— Кто именно?
— Я еще не знаю имен.
— Откуда же ты знаешь, кого убивать?
— У меня есть пленка.
— Пленка?
— Приезжай завтра ко мне в гостиницу, и я тебе ее покажу. И расскажу все, что знаю.
— Обычно ты не столь обязателен. В чем подвох?
— Подвоха нет. Просто ты можешь их узнать, в этом все дело.
— Я не многих оборотней знаю, — сказала я.
— Ладно, ты приезжай, я тебе покажу, что у меня есть.
Голос у него был очень уверенный в себе, но Эдуард — он всегда такой.
— Ладно, где ты остановился?
— «Адамс Марк». Рассказать, как проехать?
— Не надо, найду. Когда?
— Ты завтра работаешь?
— Да.
— Тогда — как тебе удобно.
Что-то он чертовски вежлив.
— Сколько времени займет твоя презентация?
— Часа два, может быть, чуть меньше.
Я покачала головой, сообразила, что он этого не видит, и сказала вслух:
— Получается только после последнего зомби. До того времени у меня все расписано.
— Назови время.
— Могу подъехать между полпервого и часом.
Даже произнести это было трудно из-за предчувствия усталости. Опять я не высплюсь.
— Буду ждать.
— Постой! Ты под какой фамилией зарегистрировался?
— Номер 212, ты просто постучи.
— А фамилия-то у тебя есть?
— А как же. Спокойной ночи, Анита.
Трубка смолкла, жужжа у меня в руке, как неспокойный дух. Положив трубку в гнездо, я включила автоответчик, вывела звук до отказа и залезла под одеяла.
Эдуард никогда не делился информацией, если не был вынужден. Слишком он сейчас предупредителен — что-то стряслось. Зная Эдуарда, можно точно сказать: стряслось что-то неприятное. Ликантропы исчезают без следа — такая игра вполне во вкусе Эдуарда. Но я почему-то не думала, что это он. Он любил, чтобы о его заслугах знали — до тех пор, пока полиция не может их на него повесить.
Но кто-то же это делает? Свободные охотники, работающие ради премий, специализирующиеся на одичавших ликантропах. Эдуард может знать, кто они, и потворствуют ли они убийцам. Поскольку, если все восьмеро мертвы, то это убийство. Насколько я пока знаю, никто из них не был преследуем законом. Полиция должна это знать, но я не собиралась ее вмешивать. Дольф должен знать, если ликантропы исчезают на его территории.
Меня засосало в сон на краю мира, и я оказалась рядом с жертвой убийства. Я видела замерзшее в снегу лицо, разорванный, как виноградина, глаз. Раздавленная челюсть пыталась шевельнуться, заговорить, и из раздробленного рта донеслось одно слово:
— Анита.
Снова и снова он повторял мое имя. Я проснулась настолько, чтобы повернуться на бок, и сон окатил меня тяжелой черной волной. Если мне что и снилось потом, то я не помню.
14
Каждый год я ломаю себе голову, что подарить на Рождество моей мачехе Джудит. Вы скажете, быть может, что за четырнадцать лет я могла бы и научиться. Конечно, можно бы подумать, что и она за это время могла бы научиться выбирать подарки для меня. А кончалось всегда тем, что мы с Джудит смотрим друг на друга через бездонную пропасть непонимания. Она хочет, чтобы я была этакой безупречно женственной дочерью, а я хочу, чтобы она была моей покойной матерью. Поскольку я своего не получаю, то стараюсь, чтобы и Джудит не получила того, что хочет. А к тому же у нее есть Андриа — полное совершенство. Одного безупречного ребенка на семью вполне достаточно.
Так вот, мы с Ронни занимались покупкой рождественских подарков. Перед этим мы сделали обычную пробежку по скользким зимним улицам, а я успела часа три поспать. Пробежка помогла, а пощечины от зимнего морозца помогли еще больше. Оказавшись в районе магазинов с еще влажными от душа волосами, я совсем проснулась.
У Ронни рост пять футов девять дюймов, и свои короткие светлые волосы она стрижет под мальчика. Стрижка ее не изменилась со времени нашего знакомства, но и моя тоже. Она была одета в джинсы, ковбойские сапожки с лиловым тиснением, короткое зимнее пальто и сиреневый свитер под горло. Пистолета у нее с собой не было. Она не думала, что он нужен для общения с магазинными рождественскими эльфами.
Я оделась как на работу, поскольку именно туда мне идти после покупок. Юбка — стандартная темно-синяя и с черным ремнем, под который пропущена наплечная кобура. Эта юбка была на два дюйма короче, чем мне было бы удобно, но так настояла Ронни. Она куда лучше меня разбирается в модах. Впрочем, вряд ли кто разбирается в них хуже. Жакет был густого полночно-синего цвета, как глаза Жан-Клода. Еще более темный, почти черный орнамент складывался на нем в слегка восточный узор. Блузка с открытым воротом тоже была синяя, под цвет жакета. Довольно броско я выглядела в этом костюме и в черных туфлях на высоких каблуках. Этот жакет тоже для меня выбирала Ронни. Единственным его недостатком было то, что он не слишком хорошо скрывал браунинг — на ходу иногда выглядывала кобура. Пока что никто не завопил, призывая полицию. Знали бы люди, что у меня еще по ножу в каждом рукаве, тогда кто-нибудь завопил бы наверняка.
Ронни рассматривала витрину украшений в магазине Кригла, а я смотрела в ее глаза. Серые, того же цвета, что были ночью у Габриэля, но по-другому. У нее глаза человеческие, а у Габриэля — нет, даже в человеческом виде.
— Что смотришь?
Я покачала головой.
— Ничего. Думаю про минувшую ночь.
— И как тебе твой возлюбленный после этой ночи?
У прилавков толпился народ в три ряда. Мы пробились к ним, но я знала, что ничего я здесь покупать не буду, и потому стояла рядом с Ронни, разглядывая толпу. На всех лицах была враждебность, но в ней не было ничего личного — предрождественская магазинная лихорадка за две недели до Главного Дня. Ну-ну.