Я наклонилась, чтобы поцеловать его в губы, и первый поцелуй был легким, целомудренным. Он не шевельнулся, не коснулся меня, держа руки на коленях. Я поцеловала его в лоб, запустив пальцы в волосы, ощутив кожей его тепло. Поцеловала в брови, в кончик носа, в обе щеки и снова в губы. Он вздохнул, его дыхание вливалось мне в рот, и я прижалась к нему губами, будто хотела съесть его, начиная от рта и дальше.
Его руки обняли меня, застыли на талии, пальцы чуть ниже, потом оказались у меня на бедрах, миновав все двусмысленные зоны. Я поставила ноги по сторонам от его коленей — оказалось, что у короткой юбки есть свои достоинства: можно было сесть верхом к нему на колени, не приподняв ее ни на дюйм. Ричард тихо пискнул от удивления. Он смотрел на меня, и глаза его затягивали.
Я вытащила свитер у него из-под ремня, касаясь руками голой кожи.
— Сними.
Он одним движением стащил свитер через голову и бросил на пол. Я сидела на нем верхом, глядя на его обнаженную грудь. На этом надо было бы остановиться, но мне не хотелось.
И я прижалась губами к его шее, вдыхая аромат его тела, и волосы его закрыли мое лицо, как вуаль. Мой язык прошелся по тоненькой линии сгиба его шеи, по ключице.
Его руки сомкнулись у меня на пояснице, скользнули вниз. Пальцы коснулись ягодиц и вновь вернулись к спине. Очко в его пользу — он не стал меня лапать.
— Пистолет… Ты можешь его снять? — спросил он, уткнувшись лицом мне в волосы.
Я кивнула, выскальзывая из плечевого ремня кобуры. Чтобы снять все остальное, надо было снять ремень юбки. А руки не хотели действовать.
Ричард взял мои руки в свои и бережно положил их по обе стороны от пряжки, расстегнул ее и начал потихоньку вытягивать ремень из петель — по одной. Я кожей ощущала каждое такое движение. Пока он вытаскивал ремень, я держала в руке кобуру с пистолетом. Ремень он бросил на пол, а я аккуратно свернула ремни кобуры и положила ее на стол позади.
Потом повернулась снова к Ричарду. Его лицо было пугающе близко к моему, и губы полные и мягкие. Я лизнула их края, поцелуй оказался быстрым, беспорядочным. Я хотела пройти ртом вниз от его губ. По груди. Так далеко мы еще не заходили — даже близко не подходили.
Он вытащил у меня блузку из юбки, проводя руками по голой спине. От ощущения его кожи в тех местах, которых он не касался никогда, я вздрагивала.
— Нам надо остановиться, — шепнула я, уткнувшись в его шею. Может быть, поэтому фраза прозвучала не до конца убедительно.
— Что?
— Остановиться. — Я чуть оттолкнулась от него, чтобы заглянуть в лицо. Чтобы можно было дышать. Руки у меня все еще играли с его волосами, касались плеч. Я опустила их. Заставила себя перестать. Он был такой теплый! Подняв руки к лицу, я ощутила запах его кожи. Я не хотела останавливаться. Судя по выражению его лица и ощущению тела, он тоже. — Мы должны остановиться.
— Зачем? — Это был почти шепот.
— Потому что если не остановимся сейчас, то вообще не остановимся.
— Разве это будет так уж плохо?
Глядя в эти прекрасные глаза в дюйме от моих, я чуть не сказала «нет».
— Наверное, да.
— Почему?
— Потому что одной ночи всегда мало. Это нужно либо регулярно, либо совсем без этого обходись.
— Ты это можешь иметь каждую ночь, — сказал он.
— Это предложение? — спросила я.
Он моргнул, пытаясь собраться с мыслями. Подумать. Я смотрела на его усилия, и сама боролась с собой. Только сидя у него на коленях, думать было трудно, и я встала. Его руки остались у меня под блузкой, на голой спине.
— В чем дело, Анита?
Я стояла, глядя на него, держа руки у него на плечах для равновесия, слишком близко к нему, чтобы ясно соображать. Я шагнула назад, и он отпустил меня. Опершись руками о кухонный стол, я пыталась придумать что-то осмысленное. Мне надо было пару лет боли вложить в несколько слов.
— Я всегда была хорошей девочкой. Ни с кем не спала. В колледже я встретила одного человека. Мы были помолвлены, ходили на свидания, занимались любовью. Он меня бросил.
— Он все это проделал, только чтобы залучить тебя в кровать?
Я покачала головой и повернулась к Ричарду. Он так и сидел с незаправленной рубашкой, и вид у него был великолепный.
— Его семья меня не одобрила.
— Почему?
— Его матери не понравилось, что у меня мать мексиканка. — Я прислонилась к шкафу, охватив себя руками за плечи. — Он не настолько меня любил, чтобы пойти против своей семьи. Мне его очень по-всякому недоставало, но мое тело тоже тосковало без него. Я себе обещала, что это больше не повторится.
— Значит, ты ждешь свадьбы, — сказал он.
Я кивнула:
— Я ужасно хочу тебя, Ричард, но не могу. Я себе дала слово, что больше никогда не подставлю себя под такой удар.
Он поднялся, подошел и встал передо мной. Очень близко, но не касаясь и не пытаясь коснуться.
— Тогда выходи за меня.
Я подняла глаза:
— Ага, прямо сейчас.
— Я серьезно. — Он ласково опустил руки мне на плечи. — Я хотел попросить раньше, но боялся. Ты тогда не видела, что могут сделать ликантропы, во что превратиться. Я знал, что надо будет тебе это увидеть до того, как я сделаю предложение, но я боялся и не хотел, чтобы ты увидела.
— Я все еще не видела, как ты меняешься, — сказала я.
— А тебе это нужно?
— Когда мы стоим вот так, как сейчас, я бы сказала «нет», но если подходить реалистично, если мы всерьез — то да, наверное.
— Сейчас?
Я поглядела на него в сгустившейся темноте и обняла. Припала к нему, потрясла головой, скользя щекой по обнаженной груди.
— Нет, не сейчас.
Он поцеловал меня в макушку.
— Так это значит — «да»?
Я поглядела ему в глаза:
— Мне следовало бы сказать «нет».
— Почему?
— Потому что жизнь слишком сложна для этого, Ричард.
— Жизнь всегда сложна, Анита. Скажи «да».
— Да, — сказала я и тут же захотела вернуть это слово. Я его сильно хочу. Может быть, я даже люблю его больше, чем сама думаю. Я что, подозреваю его в съедении Красной Шапочки? Черт побери, он даже не может заставить себя убить Страшного Серого Волка! Из нас двоих скорее я могу кого-нибудь зарезать.
Он поцеловал меня, крепко обняв. Я чуть отодвинулась, чтобы можно было дышать, и сказала:
— Сегодня — никакого секса. Правило остается в силе.
Он наклонился и сказал, почти касаясь губами моих губ:
— Знаю.
18
На первый свой подъем зомби я опоздала. Как странно, не правда ли? Из-за этого я опоздала и на два других. Когда я добралась до номера Эдуарда, было уже 2.03.
Я постучала, он открыл дверь и отступил в сторону.
— Опаздываешь.
— Ага, — ответила я.
Комната была приятная, но стандартная. Полутораспальная кровать, ночной столик, две лампы, письменный стол у дальней стены. Окна почти от стены до стены закрыты шторами. Свет в ванной включен, дверь открыта. Шкаф полуоткрыт, показывая, что Эдуард повесил туда свои вещи. Значит, он здесь на какое-то время останется.
Телевизор работает, звук выключен. Это меня удивило — Эдуард телевизор не смотрит. На телевизоре стоял видеомагнитофон. Это уже отклонение от стандартной гостиничной меблировки.
— Заказать чего-нибудь в номер перед началом?
— Кола — это будет отлично.
Он улыбнулся:
— Ну ты и размахнулась!
Он подошел к телефону и заказал бифштекс, слегка прожаренный, и бутылку бургундского.
Сняв пальто, я положила его на стул возле стола.
— Я ведь не пью.
— Я знаю. Хочешь освежиться, пока ждем еду?
Подняв глаза, я увидела промельк своего отражения в зеркале ванной. Куриная кровь присохла к лицу кирпичной коркой.
— Намек поняла.
Я закрыла дверь ванной и оглядела себя в зеркале. Свет был резким, белым, как, очевидно, полагается в ванных комнатах гостиничных номеров. Настолько нелицеприятный свет, что даже мисс Америка в нем бы себе не понравилась.
Кровь выступала на моей бледной коже, как следы красноватых мелков. Я была одета в трикотажную рубашку с изображением Максины из рекламного ролика. Она пила кофе, держа в руке палочку печенья, и говорила: «Такая же кайфовая штучка, как я сама». Берт нас всех просил надевать на работу что-нибудь этакое рождественское еще за месяц до праздника. Может быть, моя рубашка была не совсем такая, как он имел в виду, но — ладно — она была еще ничего по сравнению с другими, что лежат у меня дома. На белой ткани краснели пятна крови. Отлично смотрится.
Я сняла рубашку и повесила ее на край ванны. Над сердцем у меня оказались мазки крови, мазки были даже на серебряном кресте — попали с рук и лица. Сегодня пришлось убить трех цыплят: подъем зомби — работа не слишком чистая.
Я сняла с вешалки полотенце. Интересно, как Эдуард объяснит горничной пятна крови? Не мои проблемы, но все равно интересно.
Пустив воду в рукомойник, я начала отскребать кровь. В зеркале отразилось мое лицо и стекающие по нему окровавленные струйки. Я вгляделась — лицо было свежеотмытым и несколько удивленным.
Что, Ричард в самом деле сделал предложение? И я согласилась? Да нет, не может быть. Нет, я согласилась. А, черт!
Я стерла кровь с груди. Так, я всю жизнь водилась с монстрами, и теперь с одним из них помолвлена.
При этой мысли я остановилась и села на закрытую крышку унитаза. Я помолвлена. Снова.
Первый был таким безупречным, что даже Джудит понравился. Такой мистер Стопроцентный Американец, что я для него была недостаточно хороша, как решила его семья. Больше всего меня задело, что он недостаточно меня любил. И близко не так, как я его любила. Я бы для него бросила все что угодно. И это не та ошибка, которую стоит повторять второй раз.
Ричард был не такой, я это понимала. И все же оставался червь сомнения. Страх, что он разорвет помолвку. Страх, что он не разорвет помолвку. «Проклят ты будешь, если сделаешь, и если не сделаешь — тоже проклят».
Глянув вниз, я заметила, что капаю кровавой водой на линолеум. Наклонившись, я ее вытерла. Пока что мне удалось отмыться до той степени, до которой можно было это сделать до дома и душа. Прихвати я с собой чистую одежду, можно было бы вымыться и здесь, но я об этом не подумала.