КАПА: Ты не понимаешь, ПАГАНИНИ… Ты ничегошеньки не понимаешь! Это у тебя дома рояль, цветы на подоконнике. Утром консерватория, вечером посещение филармонии. Наверняка с папой. В дорогом костюме с бабочкой.
ПАГАНИНИ: Ну что ты, КАПА! Мой папа скорее бы застрелился, чем напялил на себя бабочку. И ни разу он не был в филармонии. Он терпеть не может музыку. Он инженер.
КАПА (махнув рукой): Ну, это все равно. Не перебивай, ПАГАНИНИ.
Ее губы задрожали, она схватила его руку.
ПАГАНИНИ: Не надо, КАПА. Если тебе больно, лучше не говори.
КАПА: Ах, ПАГАНИНИ! Я хочу, чтобы ты знал все! Понимаешь, все! Я хочу, чтобы ты увидел дом, где я родилась. Где росла. Эту душную атмосферу, где проходило мое детство. Эту однокомнатную клетушку. В которой, кроме меня, еще четверо. И из мебели – единственный стол. За которым я ела и тут же делала уроки. И тут же мечтала. Мечтала о цветах на подоконнике. О рояле. Хотя, знаешь, ПАГАНИНИ, я ведь была двоечницей.
ПАГАНИНИ нежно погладил Капу по голове.
ПАГАНИНИ: Поверь, КАПА, я ведь тоже никогда не был отличником. Я терпеть не мог отличников.
КАПА (оживленно): Правда? (тут же вновь погрустнела). Но ты сам посуди. Разве у меня была возможность учиться? Когда на моих руках – четверо малышей, которые в жизни не ели шоколадных конфет (КАПА громко всхлипнула) Разве я могла учиться, слыша каждый вечер пьяные скандалы моей матери! Разве я могла учиться, когда вся школа смеялась надо мной, зная, что я дочь преступника. О Боже!
Она закрыла лицо руками и слегка покачнулась.
ПАГАНИНИ (прикоснувшись к ее руке): КАПА…
КАПА (оторвав руки от заплаканного лица): Не надо, ПАГАНИНИ! Не надо меня жалеть! Это у тебя дома рояль. Цветы на подоконнике. Вечерами – посещение филармонии с папой в бабочке.
ПАГАНИНИ: КАПА, поверь, мой папа понятия не имеет, что такое филармония!
Но КАПА уже безутешно рыдала. И сквозь слезы шептала:
КАПА: О, если бы ты знал, ПАГАНИНИ, как я мечтала о прекрасных платьях. Дорогих духах. О пирожных с воздушным кремом. Как я хотела увидеть другие города. И хотя бы раз в жизни попробовать ананас.
Он крепко-крепко обнял Капу. И стал целовать ее зареванное личико.
ПАГАНИНИ: КАПА… Милая моя девочка… Я тоже… Честное слово тоже никогда в жизни не пробовал ананас. Но я обязательно… Обязательно тебе его принесу. Разве я тебя когда-нибудь обманывал, КАПА? А теперь (его лицо стало суровым) а теперь я поговорю по душам с твоими предками. Если у них осталась душа!
ПАГАНИНИ затряс кулаками.
Птицы шумно взмахнули крыльями и разлетелись.
Подъезд
ПАГАНИНИ и КАПА топчутся у квартиры. КАПА пытается открыть ключом дверь.
Дверь квартиры широко распахнулась. На пороге, словно из сказки, возникла красивая женщина в длинном строгом платье, облегающем стройную фигуру. Ее рыжие волосы касались белых плеч. А на милом лице рассыпались веснушки.
КАПА потащила ПАГАНИНИ в дом.
Длинный коридор квартиры
Мама включила в коридоре свет, который осветил стеллажи с книгами.
Мама отступила в сторону, с удивлением разглядывая гостя.
КАПА: Это ПАГАНИНИ. А это моя мама.
ПАГАНИНИ от неловкости выпучил глаза.
Тут же появился представительный седовласый мужчина в дорогом костюме. И бабочка плотно прилегала к накрахмаленному воротничку его белоснежной рубашки.
КАПА: А это мой папа.
ПАГАНИНИ сделал неловкий поклон. И со стороны выглядел полным кретином. Лысым, с выпученными от удивления глазами.
Но родители тактично улыбались ему.
МАМА: Проходите, пожалуйста.
Она изящным жестом пригласили его в комнату.
ПАГАНИНИ (волнуясь): Да уж… Конечно… и непременно…
КАПА: Это ПАГАНИНИ, папа.
ПАПА: Прекрасно! Вы, видимо, музыкант?
Отец горячо пожал его руку.
ПАГАНИНИ только открыл рот, как КАПА встряла раньше.
КАПА: Ну что ты, пап! Где ты встречал лысых музыкантов! Эту кликуху ему дали в колонии для несовершеннолетних.
ПАГАНИНИ в ответ кисло улыбнулся.
Папа с мамой растерянно переглянулись.
ПАПА (кашляя): Ну, вообще-то…
Но мама его тут же перебила.
МАМА: Мы никуда не пойдем!
КАПА возмущенно всплеснула руками.
КАПА: Вы обижаете его недоверием, старики! Вот из-за таких, как вы, равнодушных, подозрительных чистюль, случайно оступившиеся юноши превращаются в закоренелых преступников! Куда вы направлялись, родоки?
ПАПА: Вообще-то в филармонию.
КАПА: Ну и чудесно! А я в это время попытаюсь спасти это юное, погибающее в рутине людского равнодушия, сердце!
КАПА в конце пламенной речи взметнула театрально руки вверх.
Лицо ПАГАНИНИ перекосила злоба. Он приблизился к родителям и галантно поклонился.
ПАГАНИНИ: Не беспокойтесь, пожалуйста. И спокойно идите на концерт. Сегодня, если не ошибаюсь, играют Шуберта? Прекрасный композитор. Жаль, что я не смогу послушать его. Придется пожертвовать вечером и объяснить вашей дочери правила хорошего тона.
Родители улыбнулись.
КАПА пожала плечами и скрылась в глуби коридора.
ОТЕЦ (заговорщицки) Вы не обращайте на нее внимания, она же – циркачка.
МАМА (поморщившись): А я терпеть не могу цирк!
ПАГАНИНИ (с готовностью): Я тоже!
ПАПА: Вы знаете, молодой человек, мне кажется, она давно перепутала цирк с жизнью. Для нее это в некотором роде одно и тоже. Она уходит с утра в цирк и возвращается… Ей кажется, в тот же цирк. А люди всегда должны возвращаться домой. Вот я… Инженер. Инженер-конструктор. Я работаю на работе. А дома… Живу, даже когда работаю. Ведь это разные вещи! И они должны быть! А она этого не понимает или понимать не хочет. Ей кажется, что цирк это не работа. А цирк – это жизнь. Мне очень жаль, что ей это так кажется. Хотя… Возможно, ей именно поэтому живется легко.
МАМА: Мы все делаем, чтобы четко разграничить и цирк, и жизнь. Даже в интерьере. Но, увы, безуспешно. Цирк у нее в голове.
ПАГАНИНИ: Цирк в голове у многих, даже если они в нем не были ни разу. Но смею вас заверить, я против цирка!
Родители понимающе переглянулись.
Он проводил родителей до двери, время от времени, кланяясь и интеллигентно улыбаясь.
Он бежал по длинному коридору, и заглядывал в каждую комнату. Капу нашел в крайней из четырех комнат. И ворвался туда, как вихрь.
Комната Капы
Комната богата по старинке. Антикварная мебель, хрусталь, персидские ковры. Разве что не совсем вписывались в интерьер множество цветов на подоконнике, на шкафу и на полу. А так же – огромный аквариум с рыбками. А у балкона – клетка с белыми мышками.
Не вписывалась в изысканный интерьер и КАПА. Лохматая, в рваных джинсах и вытянутой простой майке, она невозмутимо сидела на плюшевом диване по-турецки. И лениво потягивала из длинного бокала шампанское.
ПАГАНИНИ выхватил бокал из ее рук. Залпом выпил. И огляделся.
КАПА (хитро сощурив глазки): Хочешь ананас?
ПАГАНИНИ (взбешенно): Зачем, ну скажи, зачем ты мне наврала три короба?!
КАПА (невинно хлопая выгоревшими ресничками): Разве?
ПАГАНИНИ: Нет! Конечно, нет! Я уже поверил, что твоя мама после выпитой четвертой бутылки чернил посещает филармонию в шикарном наряде. А папа в перерывах между отсидками наряжается во фрак и бабочку. Только вот что-то не видать ползающих голодных детей. Где ты их прячешь, КАПА? (он заглянул под диван). Или ты их сдала бабушке, любительнице шоколада?
КАПА вздохнула.
КАПА: Я же одна, ПАГАНИНИ. У меня нет ни сестер, ни братьев. Ни друзей, ни даже бабушки, ни…
ПАГАНИНИ (грубо перебивая): Ах, ты, моя бедненькая! Я сейчас разрыдаюсь от жалости. Тяжелое детство. Ни с кем не приходилось делиться ананасами. Приходилось уплетать все самой. Ну, как тебя не пожалеть, бедолажка?
Он размашистым шагом направился к выходу.
Но КАПА опередила его и загородила собой дверь.
КАПА: Ну, ты что, с ума сошел, ПАГАНИНИ? Ты что, шуток не понимаешь? А? Я же просто хотела узнать, какой ты. Ты, теперь я вижу… Ты – добрый. Сердце у тебя нежное. Ну, наверно, почти как у Шопена.
ПАГАНИНИ (скривившись в усмешке): Да уж, твой папа был прав.
КАПА (притворно испуганно): А мама?
ПАГАНИНИ: И мама тоже. Ты перепутала цирк с жизнью.
КАПА: Путают те, кто видит разницу. Я ее не вижу.
ПАГАНИНИ: Вот именно! Не ви-дишь! А пора бы! Пора бы понять, что у людей должна быть работа и должен быть дом!
КАПА: Ты рассуждаешь, словно девяностолетний старик. Хотя в цирке девяностолетние старики совсем другие.
ПАГАНИНИ: Я рассуждаю, как человек! И учитель, и врач, и священник, да, даже священник, всегда возвращаются домой!
КАПА: Ты хочешь сказать, что после работы врач перестает думать о пациентах, учитель не пытается вставить нравоучительное слово, а священник начинает лгать?
ПАГАНИНИ: Боже, как ты все переворачиваешь! Я хочу сказать, что всему есть граница! Нет, вернее, у всего есть граница!
КАПА: Но только не между жизнью и цирком. Хотя… Безусловно, цирк, во многом честнее. Там врут и не скрывают этого. В жизни… То же самое. Одно вранье. Но никто об это никогда не заявит вслух. Увы…
ПАГАНИНИ: Увы, КАПА. Пусть так, но я люблю все таки жизнь, а не фарс. Даже если в ней иногда лгут.
КАПА: Тайно, лгут, ПАГАНИНИ. И в музыке лгут.
ПАГАНИНИ: Моя музыка – это правда. И моя работа.
КАПА: А вот это жаль. Не считаю искусство работой. И не считаю, что искусство правдиво.
ПАГАНИНИ: Значит, у нас с тобой разные счеты. И поэтому не попадайся мне больше на глаза, чертовка!
Он громко хлопнул дверью перед ее носом.
КАПА осталась стоять перед дверью. И неожиданно громко расхохоталась.
Цирковая арена
Цирковой акробатический номер. Воздушные акробаты – мужчина и женщина – исполняют гимнастический танец на горизонтальном канате с огромным надувным сердцем.
Комната Паганини
Эта же музыка уже звучит в комнате ПАГАНИНИ. Он играет. Телефонная трубка лежит на рояле.