Цирцея

И взяв у нее из рук яблоко, я поцеловал ее в губы. Но стоило мне надкусить плод, как голова у меня закружилась… я свалился, сминая паутину веток, к ее ногам и увидел мертвенно-белые лица, приветственно глядевшие на меня из ямы.[2]

Данте Габриэль Россетти. «Яма в саду»

Теперь-то это его не должно волновать, но тогда больно резанули обрывки сплетен, подобострастное лицо матушки Селесты, судачившей с тетей Бебе, а также досадливо-недоверчивый жест отца. Затеяла все баба из многоэтажки, до чего ж она на корову похожа! Медленно так головой мотает и слова пережевывает, будто жвачку. А аптекарша подхватила: «Вообще-то не верится, но если правда, то это просто кошмар!» Даже дон Эмилио, обычно такой же бессловесный, как его карандаш и клеенчатые тетради, — и тот подал голос. И хотя совсем уж откровенно судачить о Делии Маньяра окружающие пока стеснялись — никто ведь ничего не знал наверняка, — однако Марио вдруг взорвался. Домашние ему сразу опостылели, и он предпринял тщетную попытку взбунтоваться. Любви к близким он никогда не испытывал, с матерью и братьями его связывали только кровные узы и боязнь одиночества. С соседями Марио церемонился еще меньше и обложил дона Эмилио матом, как только возобновились пересуды. Ну а с бабой из многоэтажки перестал здороваться, словно надеясь ее этим уязвить. По дороге же с работы Марио демонстративно заходил к Маньяра в гости, принося то конфеты, то...

Читать дальше