– Ты думал, что сможешь убежать от этого! Думал, что уже убежал. Нет, клянусь Богом! Преступление и наказание, преступление и наказание за него! Это ты виноват в ее смерти. Ты должен страдать.
Он вышел на улицу, забыв надеть шляпу, шатаясь, и безумными глазами уставился в наглухо закрытые окна лавки Видлера. Потом воротился в дом, лепеча сквозь горькие пьяные слезы: «С Богом шутить нельзя! – когда-то сказала Крис. – С Богом шутить нельзя, мой милый».
Спотыкаясь, он побрел наверх. Постояв у дверей, вошел в спальню Кристин, безмолвную, холодную, опустевшую. На туалетном столике лежала ее сумочка. Он поднял ее, прижал к щеке, потом открыл неловкими пальцами. Внутри было немного серебра и медяков, маленький носовой платочек, счет от бакалейщика. А в среднем отделении – какие-то бумажки: выцветшая моментальная фотография его, Эндрю, снятая в Блэнелли, и – да, он узнал их сразу с острой болью – те записочки, что он получил в Эберло к Рождеству вместе с подарками от своих пациентов. «С сердечной благодарностью». Так Кристин их хранила все эти годы! Тяжкое рыдание вырвалось у него. Он упал на колени у постели в страстном отчаянии.
Денни не мешал ему пить. Эндрю казалось, что Денни почти каждый день бывал в доме. Это он делал не ради того, чтобы заменить Эндрю на приеме, так как теперь больных принимал доктор Лоури. Лоури жил пока где-то в другом месте, но приходил на амбулаторный прием и ездил по визитам. А Эндрю ничего не знал, не хотел знать о том, что происходило вокруг него. Он прятался от Лоури. Нервы его были вконец разбиты. Звонок у двери заставлял его сердце бешено колотиться. При внезапном звуке чьих-либо шагов у него потели ладони. Он сидел у себя в комнате наверху, комкая в руках носовой платок, вытирая время от времени мокрые ладони, тупо глядя в огонь, зная, что, когда наступит ночь, его ждет призрак бессонницы.
В таком состоянии находился Эндрю, когда однажды утром к нему вошел Денни и сказал:
– Слава богу, наконец-то я свободен! Теперь мы можем уехать.
Эндрю и не пробовал отказываться: способность к сопротивлению в нем была окончательно сломлена. Он даже не спросил, куда они едут. В молчаливой апатии наблюдал, как Денни укладывал его чемодан. Через час они уже были на пути к Паддингтонскому вокзалу.
Они ехали целый день через юго-западные графства, пересели в Ньюпорте и направились дальше, через Монмутшир. В Абергавенни сошли с поезда, и у вокзала Денни нанял автомобиль. Когда они выбрались из города и ехали мимо реки Аск, через поля и леса, пестревшие пышными красками осени, Денни произнес:
– Мы едем в одно местечко, куда я когда-то ездил удить рыбу. Аббатство Лантони. Думаю, оно нам подойдет.
Сетью проселочных дорог, окаймленных орешником, они к шести часам вечера добрались до места. На покрытом густым зеленым дерном лугу стояли развалины монастыря, гладкие серые камни. Кое-где высились уцелевшие еще монастырские своды. А рядом – гостиница, вся построенная из камней обрушившихся стен. Успокоительно журчал протекавший неподалеку ручей. Дымок от горящего дерева ровной синей лентой поднимался в тихом вечернем воздухе.
На другое утро Денни потащил Эндрю на прогулку. День был сухой и звенящий, но Эндрю ослаб от бессонной ночи, его вялые мускулы изменили ему на первом же подъеме в гору, и он захотел вернуться назад после того, как они прошли совсем небольшое расстояние. Однако Денни был неумолим. Он заставил Эндрю в этот день пройти восемь миль, на следующий день – десять. К концу недели они уже делали до двадцати миль в день, и Эндрю, добравшись к вечеру до своей комнаты, сразу валился на постель и засыпал.
Здесь их никто не беспокоил. В поселке осталось только несколько рыбаков, так как сезон ловли форели уже кончался. Они обедали в бывшей трапезной с каменным полом, за длинным дубовым столом, перед открытым очагом, в котором трещали поленья. Кормили их просто, но вкусно.
Во время прогулок они не разговаривали. Часто за целый день перекидывались только двумя-тремя словами. Вначале Эндрю совершенно не замечал местности, по которой они бродили. Но шли дни, и красота этих лесов и рек, извилистой цепи холмов, поросших папоротником, мало-помалу, незаметно проникала в его онемевшую душу.
Выздоровление его шло медленно, однако к концу первого месяца он уже легко переносил длительные прогулки, к нему вернулись нормальный аппетит и сон, он каждое утро купался в холодной воде и без страха смотрел в лицо будущему. Он видел, что для его выздоровления нельзя было выбрать лучшего места, чем этот уединенный уголок, лучшего средства, чем этот спартанский образ жизни. Когда первые морозы крепко сковали землю, он ощутил в крови инстинктивную радость.
И неожиданно он начал разговаривать с Денни. Вначале их разговоры были отрывочны, несвязны. Душа Эндрю, подобно атлету, проделывающему простые упражнения перед большим выступлением, осторожно возвращалась к жизни. Незаметным для себя образом он узнавал от Денни о ходе событий.
Практика его была продана доктору Лоури, правда, не за ту цену, которую назначил сперва Тернер, так как после всего случившегося Эндрю не мог ввести нового врача в курс дела и рекомендовать больным, но за сумму, довольно близкую к ней. Хоуп наконец закончил свою стажировку и уехал к родным в Бирмингем. Денни тоже был свободен. Он отказался от места перед отъездом в Лантони. Вывод напрашивался сам собой. И Эндрю вдруг поднял голову:
– К началу года я должен снова стать работоспособным.
Теперь они с Денни начали уже говорить об этом серьезно, и через неделю от упорного безучастия Эндрю не осталось и следа. Ему казалось странным и печальным, что душа человека способна оправиться от такого смертельного удара, как тот, который поразил его. Но выздоровление было налицо, надо было с этим мириться. Сначала он брел вслед за Денни со стоическим равнодушием ко всему окружающему, как хорошо действующий автомат. Теперь он с настоящей жадностью вдыхал резкий воздух холмов, сбивал палкой папоротник, брал из рук Денни свою корреспонденцию и ругал почту, если вовремя не приходил «Медицинский журнал».
По вечерам они с Денни погружались в изучение большой карты. С помощью справочника они составили список городов, потом, постепенно вычеркивая, оставили только восемь названий. Два города из этих восьми находились в Стаффордшире, три – в Нортгемптоншире и три – в Уорикшире.
В следующий понедельник Денни уехал и отсутствовал неделю. За эти семь дней Эндрю почувствовал, что к нему быстро возвращается прежняя потребность работать, делать собственное, настоящее дело вместе с Хоупом и Денни. Им овладело громадное нетерпение. В субботу он прошел пешком всю дорогу до Абергавенни, чтобы встретить поезд – последний на этой неделе. Денни не приехал. Возвращаясь домой разочарованный, так как предстояло ожидать еще две ночи и целый день, Эндрю неожиданно увидел у ворот гостиницы маленький темный «форд». Он ринулся в дом. Здесь, в освещенной лампой трапезной, сидели Денни и Хоуп за чаем и яичницей с ветчиной, а на буфете стояли взбитые сливки и жестянки с компотом из персиков.
Последние два дня они были совершенно одни в Лантони. Рассказ Филипа о его поездке был вступлением к горячим дебатам. Снаружи ливень и град барабанили в стекла. Погода окончательно испортилась. Но им было все равно.
Два города из тех, где побывал Денни, – Френтон и Стенборо, – как выразился Хоуп, «созрели для медицинского обслуживания». Это были солидные сельскохозяйственные центры, где недавно стала развиваться новая отрасль промышленности. В Стенборо был только что построен завод по производству подшипников, во Френтоне – большой сахарный завод. Население увеличивалось, на окраинах, как грибы, вырастали дома. Но медицинское обслуживание отставало. Во Френтоне имелась только сельская больница, в Стенборо – не было никакой. Если требовалась неотложная помощь, больных везли в Ковентри, за пятнадцать миль.
Этих подробностей было достаточно, чтобы они насторожились, как собаки, учуяв след. Но у Денни были в запасе еще более обнадеживающие сведения. Он вытащил план Стенборо, вырванный из путеводителя, и сказал:
– К сожалению, не могу скрыть от вас, что я стащил его из гостиницы в Стенборо. Хорошее начало, а?
– Живее! – нетерпеливо перебил его Хоуп. – Что означает вот этот крестик?
– Это – рыночная площадь, – объяснял Денни, когда все трое склонились над планом. – По крайней мере, она примыкает к рынку. Она в самом центре города, высоко на холме, и оттуда очень красивый вид. Вам знакомы такого рода города: кольцо домов, лавок, контор, особняки и старые, много лет существующие предприятия, архитектура, пожалуй, георгианская, низкие окна и портики. Самый главный врач в городе – не человек, а настоящий кит. Я его видел: внушительная багровая физиономия, вроде бараньей отбивной. У него два помощника и собственный дом на площади. – Денни говорил с мягкой иронией. – А как раз напротив, по другую сторону чудесного гранитного фонтана, посреди площади, стоят два пустующих дома – большие комнаты, полы в исправности, хороший фасад. И дома эти продаются. Я думаю…
– И я тоже, – подхватил Хоуп, не переводя дыхания, – я вам сразу говорю, что мне ничего так не хочется, как маленькой лаборатории напротив этого фонтана.
Они продолжали толковать между собой. Денни рассказывал новые любопытные подробности.
– Право, – сказал он в заключение, – мы все трое, должно быть, совсем рехнулись. Такие затеи осуществляются с успехом в больших городах Америки, где все великолепно организовано и имеются огромные капиталы. Но тут – в Стенборо! И ни у кого из нас нет больших денег! Потом мы, наверное, будем адски ссориться друг с другом. Но все же…
– Ну и достанется же бедной бараньей отбивной! – воскликнул Хоуп, вставая и потягиваясь.
В воскресенье они сделали еще шаг: отправили Хоупа в объезд с тем, чтобы он на обратном пути, в понедельник, заехал в Стенборо. Решено было, что Денни и Эндрю приедут туда в среду, встретятся с ним в гостинице и один из них осторожно наведет нужные справки у местных агентов по продаже домов.