Как уже говорилось выше, 28 февраля на предприятиях «ФАМО» началось создание «бронепоезда Пёрзеля». Он был готов к 20 марта 1945 года. Данная боевая машина тут же стала принимать участие в боях в районе Мохберна. На вооружении бронепоезда стояло четыре 88-миллиметровых зенитных орудия, одна 37-миллиметровая и четыре 20-миллиметровые зенитные пушки, а также два пулемета типа МГ 42. Кроме этого, на бронепоезде была установлена радиостанция. Экипаж бронепоезда составлял 108 человек, в том числе 6 машинистов, которые одновременно являлись кочегарами, 18 человек, обслуживающих локомотив, 32 железнодорожника и специалиста по ремонту башен. Сам поезд подчинялся непосредственно коменданту крепости. В силу своей технической привязанности к рельсам бронепоезд плохо подходил для затяжных боев. Генерал Нихоф прекрасно понимал это. Но, с другой стороны, эта боевая машина была незаменима там, где требовался стремительный удар, который должен был сопровождаться огнем из всех имевшихся орудий. В условиях применения подобной тактики поезд оказался незаменимым во время боев на юго-западном театре боевых действий, прежде всего во время обороны аэродрома Гандау. К слову сказать, еще до наступления апреля экипаж немецкого бронепоезда уничтожил семь советских танков и три самолета. Кроме всего прочего, появление бронепоезда оказывало положительное психологическое влияние на немецких солдат. В первый пасхальный день, когда на Бреслау был обрушен ливень советских бомб и снарядов, бронепоезд получил пробоину. Попадание советского снаряда повредило насосную установку, которая отвечала за подачу воды. Однако экипаж бронепоезда смог довести машину до депо, где тут же началась ее починка. Сложившая после Пасхи 1945 года обстановка на «западном» фронте не допускала возможности использования там немецкого бронепоезда. В итоге он был направлен на «северный» фронт. На этом участке фронта бронепоезд поддерживал своим огнем полк Веля. Курсируя по северному участку фронта, бронепоезд также оказывал огневую поддержку полку Зауэра севернее Карловиц и на северных окраинах Розенталя. Если говорить о его эффективности, то можно привести одну цифру – 30 % потерь в те дни на данном участке фронта были причинены именно экипажем немецкого бронепоезда.
Как же в это время ощущало себя гражданское население? 7 марта 1945 года гауляйтер Ханке выпустил распоряжение, назвавшееся «Трудовая повинность для каждого жителя». В его первых строках сообщалось:
«Подобно тому, как солдат, покидающий свой пост, карается смертью как дезертир, такое же наказание ожидает всех тех, кто будет сознательно уклоняться от трудовой повинности в крепости». Далее шло перечисление нескольких пунктов, в том числе:
«2. Трудовую повинность обязаны отбывать всё мужеское и женское население крепости (включая мальчиков 10-летнего и девочек 12-летнего возраста)….
6. Участие в работах ежедневно подтверждается специальным штемпелем, который проставляется либо руководителем местной партийной группы, либо начальником участка работ.
7. Применение наказания считается действительным в отношении несоблюдающих распоряжение молодых людей в возрасте до 16 лет, которые ухаживают за родителями или детьми.
8. Каждый, кто, начиная в 11 марта 1945 года, не будет иметь на руках рабочей карты с ежедневно проставленным штемпелем, предается в суд для разбирательства дела.
9. Каждый, кто умышленно не выполняет данное распоряжение, карается смертью».
В данном документе ни слова не говорилось про строительство взлетно-посадочной полосы, но подразумевалось, что новые рабочие руки требовались именно на данном объекте. Каждый день возведения полосы обходился городу немалыми жертвами. Закончить это предприятие представлялось возможным только при условии проведения тотальной трудовой мобилизации в городе, когда на строительную площадку должны были быть направлены даже слабые дети.
Территория Фризского луга и располагавшегося рядом стадиона как варианта для строительства запасного городского аэродрома были отвергнуты в силу того, что весной данная местность обычно бывала заболоченной. Предпринятые исследования показали, что самолеты могли бы с трудом съесть и взлететь на данной территории. В итоге было решено ускорить строительство взлетно-посадочных полос в районе «Шайтнигерской Звезды». Само собой разумеется, советские части не могли не заметить скопления большого количества людей между Княжеским и Кайзеровскими мостами. В итоге данный район почти ежедневно подвергался сильному артиллерийскому обстрелу. Наиболее сильно в данном районе пострадала Труммер-плац. В целом все эти окрестности считались внутренним «наукоградом» Бреслау. Здесь, на Тиргартен-штрассе располагались государственный архив и университетские больницы, на набережной находился Технический университет, состоявший из множества строений. В итоге нет ничего удивительного в том, что во время пожаров в архиве погибла большая часть документов по истории Бреслау и Силезии. Но кроме этого, строительство аэродрома требовало каждый день приносить бесчисленные жертвы – количество убитых и раненых даже перестали считать.
Введение фактической всеобщей трудовой повинности потребовало от местных партийных органов составлять списки беженцев, которые находились в том или ином квартале. Но миграция населения внутри города была огромной, поэтому найти конкретного человека по данным спискам почти не представлялось возможным. В этой ситуации поразительным видится следующий факт. Даже в марте 1945 года агенты гестапо продолжали прочесывать дома и подвалы в поисках «неарийских элементов». Они также составляли списки «проживавших» в тех или иных строениях людей. Даже в условиях полного окружения города, накануне крушения гитлеровского режима нацистская бюрократия не хотела избавляться от своих методов. Впрочем, очень многим людям удавалось избежать попадания на принудительные работы. Даже некоторым солдатам Вермахта удавалось затеряться в толпе гражданских. Примером этого может служить некий доктор Конради. Сесиль Бабиш вспоминала после войны:
«Он был «удравшим» с передовой кавалером Рыцарского креста. Я видела его облаченным в серый гражданский костюм с докторским саквояжем и стетоскопом. Он собирал на обследование пожилых людей в доме, расположенном близ больничных касс. После завершения осады он с одним из первых поездов «Красного Креста» направился на запад».
Время штурма Бреслау было богато всевозможными авантюристами. Удивительно, но факт – даже в данных сложных условиях в крепости действовало несколько групп антифашистского Сопротивления. Они были хорошо законспирированными и предпринимали свои вылазки весьма осторожно и осмотрительно. Как результат, большинству антифашистов удалось дожить до мая 1945 года. С другой стороны городские тюрьмы были переполнены так называемыми «пораженцами». В конце войны «распространение пораженческих настроений» считалось государственным преступлением, а потому в тюрьмах Бреслау ежедневно шли расстрелы. Мария Лангнер в своей книге «Последний бастион» приводила сведения о том, что в тюрьме на Клечкау-штрассе, которая проходила к северу от вокзала Одертор, расстрелы неосторожных в своих высказываниях горожан продолжались даже в первые дни мая 1945 года. О том, насколько легко можно было попасть в тюрьму за «пораженчество», вспоминала уже упоминавшаяся нами Сесиль Бабиш. Почти в стиле дневниковой записи она повествовала:
«Папу забрало гестапо. На него донесла госпожа Хиршман».
Далее сообщалось:
«Вся его вина состояла в том, что он отдал моему дяде грязную рубашку, которую во время эвакуации оставил кто-то из прежних жителей дома. Его направили в тюрьму на Клечкау-штрассе. В камере с десятью кроватями было набито 36 человек. Через 10 дней его без каких-либо объяснений и разбирательств выпустили на волю».
11 марта (это было третье воскресенье перед Пасхой) Бреслау подвергся артиллерийскому обстрелу и бомбардировке такой силы, каковых он не знал с самого начала осады. На этот день комендант крепости назначил день поминовения «героев всех воинских частей». Поминовение проходило непосредственно в воинских частях. На этом мероприятии в одном из батальонов присутствовал консисторский советник Бюхзель – единственное гражданское лицо. Советник вспоминал:
«В спортзале монастыря Святой Урсулины перед 80 служащими учебного батальона держал речь майор граф Зейдлиц. Его речь иногда тонула в грохоте разрывов. Граф Зейдлиц был убежденным евангелистом. Во время борьбы государства против церкви он на протяжении многих лет оставался членом провинциального совета Исповеднической церкви. Позже, незадолго до капитуляции города, он погибнет на своем командном пункте от прямого попадания снаряда. Он командовал учебно-запасным батальоном с 1939 года. Чтобы справиться о делах в церкви, после начала войны он не раз бывал у меня, и мы имели душеполезные беседы. Вечером того же воскресенья в подвале «Батанина» состоялся концерт для солдат Фольксштурма, в котором принимали участие штабной врач Хаак и оберлейтенант Хаймбюн. Кроме этого, выступал оказавшийся в ополчении скрипач Максимилиан Хенниг. Хор сестер милосердия поочередно с Хеннигом исполнял Баха и Паганини».
О бомбежках, которым подвергался в марте 1945 года Бреслау, вспоминал Эрнст Хорниг:
«В большинстве случаев мы передвигались по тесным улицам, так что низколетящие самолеты не могли нас заметить. Один раз в 5 метрах за нами упала бомба. Но она не разорвалась! В другой раз, когда мы уже сворачивали на Фельд-штрассе, от разрывов бомб рухнуло большое здание, в котором располагалось одно из отделений сберегательной кассы. Если бы оказались там хотя бы полминуты раньше, то были бы тут же погребены под обломками дома».
К середине марта для погребения убитых стало не хватать имевшихся в городе кладбищ. В итоге захоронения стали производить прямо на Бондарной площади. Очевидец вспоминал:
«Огромные общие могилы, которые тянулись вдоль всей площади, перезахоронены много позже. Сюда свозились погибшие и умершие со всех концов города. Обычно хоронили без отпевания. Священник прибывал, если только за раз доставляли 30–50 тел… Так называемое кладбище на Бондарной площади было жутковатым местом. Но это была вынужденная мера. В те дни было важно, чтобы каждый погребенный был занесен в список. Если бы родственники умершего когда-нибудь вернулись в Бреслау, то они, по крайней мере, могли знать, где находится могила».