По впечатлениям Агтуса, император Менати разбухал день ото дня. На его грудях, толстых, широких и мягких, как подушки, покоилась пара молодых женских ног. Его гениталии совсем исчезли под толстой складкой на животе, а из полуоткрытого рта вырывался не слишком-то имперский храп. Яркого образчика сиракузянской культуры из него бы не вышло; не лучший, впрочем, образчик вышел бы и из его супруги, дамы Аннит, чьи обвисшие груди лежали на тощих боках, а бедренные кости выступали, как наконечники копий. Трудно было даже сравнивать ее с прежней императрицей, которую Агтус, только что прибывший с Осгора, несколько раз встречал в залах дворца. Красота дамы Сибрит тронула его до такой степени, что он ходил несколько дней подряд смотреть на нее, когда ее выставили на кресте на большой площади Романтигуа. То, что начиналось как простой импульс вуайеризма, с превращением великолепного тела бывшей императрицы в отвратительную массу гноящейся плоти понемногу переросло в чувство сострадания и возмущения.
Без одежды царедворцы обоих полов, дополняющие имперское панно, выглядели так же несуразно, как напялившие облеганы паритоли. Кое-кому показалась удачной идея обсыпать пудрой все тело, и теперь эта пудра слиплась с потом и образовала что-то вроде белесой комковатой корки. Агтус надеялся, что влияние мегастазов выдохлось, потому что был не в настроении отвечать на женские заигрывания, если на кого-то вдруг накатит сексуальная охота (и точно не на мужские — из осгоритских мужчин радостям гомосексуализма, вроде пресловутого Спергуса Сибара, предавались весьма немногие). Свой пыл он впредь прибережет для связной от сети. Колеблясь, как поступить, слуги переглянулись: то ли им начать прибираться в императорских комнатах, сделав вид, что они ничего не замечают, то ли будить весь этот бомонд, лепеча пространные извинения. Второе решение, однако, было чревато гневом Императора, и по выразительному жесту одного из слуг все безмолвно растеклись по императорским покоям.
Агтус прошел в дальний закуток палат — уединенную гостиную, драпированную большими полотнами водоткани, где гонялись друг за другом драгоценных рыбки с Оранжа. По пути ему попадались и другие тела, растянувшиеся на гравикушетках или свернувшиеся калачиком на мраморной плитке. В воздухе стояли резкие запахи желудочного сока, алкогольных ферментов и мочи, вычищаемые, впрочем, летучими сферами кондиционеров. Осгорит прикидывал, что в гостиной ему достанется меньше работы, но быстро был разочарован. Там укрылась еще одна группа гостей — развалившиеся в гравикреслах двое мужчин и четверо женщин. Эти были не раздеты и бодрствовали, но их изможденные взгляды и слюнявые рты выдавали неумеренное потребление мегастазов.
Агтус решил не связываться с ними, нажал кнопку на лучевом дезинфектаторе и приступил к распылению пятен и других подозрительных мусоринок, запачкавших мраморную плитку в золотых крапинках. Через несколько минут, когда он почти закончил убирать маленькую комнату, кто-то дернул его сзади. Агтус повернулся так резко, что налетел на водоткань, и испуганные рыбки рассыпались брызгами ярких красок.
Довольно молодая и привлекательная (невзирая даже на портящие лицо следы несвежести) женщина приподнялась со своего кресла и ухватила его за полу накидки. Искорки, плясавшие в ее выкаченных глазах не оставляли места для сомнений, что у нее на уме; по блестящим приоткрытым губам скользнул кончик язычка. Выпущенный из-под капюшона длинный голубоватый локон покосился и перечеркнул обе щеки.
В голове у Агтуса мелькнул образ связной из сети — такой свежей и прелестной на заре первого дня, — и укрепил его решимость не реагировать на приставания этой придворной дамочки, переевшей мегастазов. Все же в отказе следовало соблюдать такт. Он отложил на пол свой дезинфектатор, деликатно взялся за руку, ухватившуюся за его накидку, и начал разжимать ее пальцы. Женщина застонала, откинулась на спинку гравикресла, но не отцеплялась. Он не смог заставить ее отпустить ткань: химические препараты заглушили боль и придали ей удивительную, почти сверхъестественную силу. С ее открытых губ вереницей слетали отрывочные фразы, перемежающиеся истерическим смехом:
— Возьми меня, паритоль… Сиракузянам больше не по силам удовлетворять женщин… Глянь на тех двоих… Сановники импанги… империи Анг… Начальник Междупола… И делегат от гильдии клеточного транс… ферта… Неспособ… неспособны…
Вторая рука придворной дамочки скользнула между ляжек Агтуса и яростно сжала его мошонку. Он сдержался, чтобы не взвыть: не хотелось тревожить наемников-притивов или гвардейцев, дежуривших в кулуарах. Более того, потеряй он чуточку самообладания — и это немедленно спровоцирует у дамы всплеск истерики.
— У тебя есть все, что нужно, там, где следует, паритоль… (тут она легким движением подбородка указала на полицейского генерала) Он без умолку хвастал всю ночь, но когда дошло до дела… Он, глава внутренней безопасности, глаз и ухо империи, он понятия не имеет, куда прошлой ночью укрылись таинственные посетители… эти мальчик и мужчина, паритоли, как ты…
У Агтуса перехватило дыхание. Может ли эта рехнувшаяся что-то знать о паре личностей, которых активно разыскивала сеть? Он попытался отвлечься от резкой боли внизу живота и бросил сопротивляться.
— И, значит, вы-то, вы знаете куда, правда? — спросил он, обаятельно улыбаясь.
Она постаралась приосаниться и посмотрела на него с выражением, которое должно было выражать превосходство, но вышло только карикатурным.
— Я… я Марс… Жр… жрица микростазии из тайных миров, как моя однажды сосланная тетка… Я знаю больше, чем кто угодно из полицейских чинов… Больше всякого, чем… чем император и даже это… это чудовище сенешаль… Гаркот…
Бросив короткий взгляд по сторонам, Агтус убедился, что никому из прочих слуг не перехватить их разговора. Что до застывших в креслах сотоварищей дамы де Марс по мегастазам, то они пока что были не в силах обратить на заботы бренного мира ни малейшего внимания.
— Эти мужчина и ребенок — где они? — настаивал Агтус со внезапно участившимся сердцебиением.
— Чего… с чего это тебя могло бы заинтересовать, паритоль? Ты… ты не полицейский…
Дамочка воспользовалась тем, что Агтус неожиданно расслабился, чтобы приникнуть к нему и огладить через облеган, а он понял, что на нее не следует напирать, и что она окажется сговорчивее, получив удовлетворение. Выбора у него не оставалось, но хотелось бы верить, что через свои совсем недавно принятые решения он переступает в первый и последний раз. Стоило ему подумать о хорошенькой связной, чтобы в тот же миг в нем совершенно автоматически пробудилось желание.
— Пойдемте, дама моя, — прошептал он, обнимая юную женщину за талию. — Нам будет уютнее в умывальной комнате.
Она нисколько не сопротивлялась, когда он поднял ее с кресла, отнес в гигиеническую комнатку при гостиной, закрыл дверь на ключ, уложил ее на гравибанкетку, висящую рядом с лучевым душем, и принялся деликатно стягивать с нее облеган.
Вживленный приемопередатчик Алезайи характерно застрекотал. Сперва она решила, что ее вызывает вышестоящий член подполья с новыми инструкциями.
Момент выдался неподходящий. Она села и тихонько откинула прикрывающую ее шелковую простыню. К счастью, лежащий по другую сторону огромной кровати Патрис де Блоренаар — один из главных советников императора и ведущий координатор сенешаля Гаркота — успел задремать. Сеть поручила Алезайе стать его любовницей, и для достижения цели она не жалела средств: ей удалось устроиться на кухню семьи Блоренаар, и она регулярно подсыпала порошки и зелья обольщения в предназначавшиеся сьеру Патрису тарелки и стаканы. Дальше ей оказалось достаточно оказаться с ним наедине, чтобы он набросился и сорвал с нее одежду, не хуже любого человекозверя с Жетаблана. Любовником он оказался никчемным, как и все придворные гранды (о чем она могла судить из богатого опыта по этой части), но не мог устоять перед удовольствием поболтать после удовлетворения. Алезайя продолжала практиковаться с зельями и порошками, чтобы держать его под своим контролем и не подпускать потенциальных соперников и соперниц. В результате она была более или менее информирована обо всем, что происходило в правящих сферах империи Ангов, по крайней мере — обо всех разговорах, которые случались между советниками Императора, кардиналами и сенешалем Гаркотом.
Она соскочила с кровати, накинула шелковый палантин, позаимствованный у законной жены Патриса де Блоренаара, затем вышла в гостиную, соседнюю со спальней. Не сводя глаз с расслабленного лица придворного гранда, она прислонилась к изящной мраморной стенке и долгим нажатием на определенную точку затылка открыла канал связи.
Она не признала нечеткого голоса, раздавшегося в ее слуховых каналах.
— Даже не видя вас, я нахожу, что с утра вы стали только прелестней…
Алезайе потребовалось несколько секунд, чтобы различить вызывающего. Ее связной низового звена, слуга в императорском дворце, который воспользовался неотложным каналом связи впервые. К слову сказать, его манера представиться оказалась довольно своеобразной и приятной. Тем не менее она надеялась, что он побеспокоил ее не только ради комплимента, потому что если даже его обаяние ей и не было безразлично, все же она не потерпела бы использования частот организации по пустякам.
— С какой целью вызвали? — тихо спросила она.
— Я вас почти не слышу. Может быть, вам нужно время, чтобы добраться до места, более подходящего для конфиденциальных разговоров…
— Быстрее! Волновые детекторы Междупола могут перехватить наш разговор.
— Сегодня утром вы были много любезнее, госпожа камеристка…
— Если уж вы открыли экстренный канал, господин ревнивец, то, я думаю, не только для того, чтобы поговорить о нашей утренней встрече!
Она плохо контролировала громкость голоса. Сьер де Блоренаар завозился в постели, но глаз не открывал. Алезайя обнаружила, что злится в основном на себя. Не так и легко было сносить вялые штурмы придворного гранда и быть вынужденной лгать своему земляку — мужчине, который ей нравился куда больше, чем хотелось признать. Пусть их интимные отношения целиком и полностью сводились к поцелую, который она подарила ему несколько часов назад, у нее было ощущение, словно она ему изменяет. Теперь ей не терпелось завершить срок службы в сети, вернуться на родную планету, чтобы вернуться к простоте и теплу, отличавшим осгоритское общество. Выйдя из подполья, отбросив анонимность, они наконец-то смогли бы любить друг друга под восхитительно обжигающими лучами Красной Луны Рок.