— Так это ты? — обалдело вновь спросил рыцарь.
— Вы надеялись, что я сгнил в сарае среди рабов?
Барон трубно прокашлялся. С трудом поняв, что к чему, он раскрыл на столе свою широкую, отполированную, как красное дерево, рыцарскую ладонь с крепкими мозолями и выговорил:
— Давай, что привез.
Шевалье огляделся и быстро, несуетливо положил в эту ладонь кожаный свиточек, заключенный в футляр.
— А кто ты теперь? — надменно спросил барон. — Я забыл, как тебя звать.
У шевалье дрогнули ноздри и сузились глаза.
— Барон, чем быстрее вы забудете, что я помогал вам, когда вы состояли конюхом Агаддинской капеллы, тем лучше для нас обоих.
Барон де Кренье насупился и разинул рот, чтобы высказаться по этому поводу, но посланец великого капитула не дал ему воли, опередив:
— Что касается имени… Зовут меня шевалье де Труа, и все я воспринимаю как носитель этого благородного имени. Вы поняли?
Де Кренье, вероятно, сообразил, что если братья из Иерусалимского капитула решили, что эта пятнистая рожа имеет право на настоящее дворянское имя, значит, так нужно.
— Уедешь завтра, на рассвете. Подойди к хозяину и попросись на ночлег.
Сказав это, де Кренье встал и, покачиваясь, пошел на второй этаж, где вдоль галереи располагались комнаты постояльцев. Исподволь наблюдая за своим бывшим господином, де Труа определил, какую из них занимает де Кренье. Дальше сделал, как было посоветовано. Попросил дать какой-нибудь угол до утра и запер за собою дверь, через узкое окошко выбрался наружу и залег в кустах у ворот харчевни.
Луна взошла, все было как на ладони. Де Труа не ошибся в расчетах. Вскоре де Кренье перебрался через ограду харчевни в затемненном месте. В тиши было хорошо слышно его сопение. Под ногами хрустели камешки.
Мягко ступая, де Труа заскользил за ним, петляя в тени. Барон устремился вверх, в горы, в сторону от родника. Остановился он возле полузасохшего кедра. От него валил пар.
Из кроны дерева к нему бесшумно рухнул человек. Рыцарь отшатнулся. Шевалье глубже вжался в тень валуна шагах в тридцати от них. Прыгать, как этот человек из кедровой кроны, латиняне не умели, этому не учили и в тамплиерских палестрах. То, что прыгун, был с Востока, с сарацинского Востока, не вызывало сомнений. Но это — не сельджук, не египетский гулям, не курдский мерхас. Сердце шевалье заколотилось. Дохнуло пугающе знакомым.
Свидание в кедровой тени было короткое. Барон отправился тем же путем обратно. А его таинственный собеседник поспешил дальше в горы. Шевалье, не раздумывая, скользнул следом.
Итак, рыцари Храма связаны с ассасинами! Ассасины, храмовники… Что получалось?
Кровь прилила к лицу шевалье. Де Труа стал сокращать дистанцию. Неизвестный что-то почувствовал. Остановился, прислушался. Сделал шаг, опять остановился и оглянулся. Он стоял, улавливая токи ночи. Потом, бормоча что-то себе под нос, пошел дальше. Сделав шагов пять или шесть, снова замер. У шевалье не осталось сомнений. Именно так учили в замке определять, крадется кто-нибудь за тобой или нет. Он выдернул из пояса метательный кинжал. И стоило неизвестному обернуться еще раз, как лезвие, блеснув под луной, вонзилось в его грудь.
Де Труа обыскал труп, нашел то, что рассчитывал найти, и сел на камень, подбрасывая на ладони нож с коротким позолоченным лезвием — непременный атрибут фидаина.
Одно ему стало ясно: надо теперь столкнуть замок Алейк с тамплиерами, и тогда он, Реми де Труа, отец Марк, Анаэль, Исмаил отомстит за себя. Начало есть — он посмотрел на труп ассасина. Можно считать, что орден храмовников нанес грубый удар своему тайному партнеру, нарушая течение скрытных взаимовыгодных дел. Замок должен ударить ответно.
Шевалье встал и, взвесив в руке ассасинский нож, стал спускаться к харчевне.
Интересно, что делает барон? Задание выполнено, ложится спать?
Барон обречен дважды. Во-первых, как человек, знающий, кем был рыцарь де Труа год назад. Во-вторых, как тайный посланец ордена, он будет убит точно так, как делают фидаины, чтобы сомнений не было.
Перебравшись через ограду харчевни, шевалье тихо подошел к коновязи и пересчитал лошадей. Все на месте. Он собирался вернуться в свою комнату, но услышал шаги, которые не мог спутать ни с чьими. Он недооценил своего бывшего хозяина. Для этого обжоры и выпивохи служба все-таки — прежде всего. Сейчас влезет на коня и ускачет. Коня! Шевалье осмотрел лошадей; у одного из породистых жеребцов висела на морде торба с овсом. Решил барон покормить в дорогу своего друга.
Шевалье нырнул под брюхо жеребцу и ассасинским кинжалом надрезал подпругу. Успел!
Барон, подойдя, снял торбу, отвязал повод от коновязи, подвел коня к валуну с плоским верхом, которым здесь пользовались, и взобрался в седло. Похлопал коня по шее, что-то пробормотал ему на ухо, тронул поводья и миновал ворота. Через несколько мгновений раздались вскрик и тяжелый удар о землю. Выбежавший из ворот шевалье тотчас определил — он убился. Шевалье с трудом перевернул тяжелую тушу и воткнул ему позолоченный нож в затылок.
Затем он стремительно и бесшумно вернулся во двор, отвязал своего коня и, не седлая его, выехал на освещенную луной дорогу. Возле трупа, впрочем, остановился, так как явилась новая мысль. Он нагнулся, вырвал кинжал и спрятал в пояс.
К утру де Труа загнал своего коня. Ему повезло: это случилось возле постоялого двора. Там он за небольшие деньги раздобыл довольно крепкую арабскую кобылу. Ей была недоступна стремительная иноходь сельджукского жеребца, брошенного у раскаленной тропы. Но шевалье доволен был ее мягкой, неутомимой рысью, и на рассвете следующего дня, весь в тяжелой известковой пыли, он въехал в южные ворота Иерусалима.
Он тотчас направился к капитулу и велел доложить о себе брату Гийому. Однако стражники о таком не слыхали и позвали начальника, но и тот понятия не имел о монахе.
Находясь в замешательстве, де Труа вернулся в капеллу де Борже. Приор встретил его более чем сдержанно.
— Ваша келья занята, брат Реми. Не возражаете ли отдохнуть в помещении кордегардии?
Возражать шевалье не стал.
Когда он проснулся, рядом уже сидел юноша с постным лицом.
— Вас ждут, господин, — сказал он.
Через час он опять гулял с братом Гийомом под платанами. Шевалье терялся в догадках, кто он такой, брат Гийом? И почему общается с ним исключительно в этой роще вне помещений капитула, как бы не подпуская его к каким-то секретам жизни храмовников.
Шевалье де Труа напрямик спросил об этом монаха. Тот не смутился.
— Что ж, брат Реми, вы поняли правильно. Не все вновь принятые в орден рыцари одинаково посвящены в его тайны. Вы их узнаете постепенно. В этом есть большой смысл. Очередной шаг вам предстоит сделать в любой момент, хоть сегодня, а может — никогда.
Шевалье на минуту задумался.
— Вы не спрашиваете, как я выполнил получение.
Монах пожал плечами.
— Зачем спрашивать? Если бы что-то не получилось, вы начали бы разговор с оправданий. А что касается инцидента со стражей… Все просто. Я не ждал вас так рано, и была предупреждена дневная стража, а вы приехали на рассвете. Кстати, отчего такая спешка?
— Рвение, — быстро ответил де Труа, — я понимаю, насколько не дворянская черта — исполнительность, но…
— Не надо извиняться, когда не за что. Вы хорошо все сделали, а у нас немногие могут сделать что-то, хотя бы посредственно.
Шевалье ощутил в словах монаха едва уловимую двусмысленность. Или ему почудилось?
— Барон де Кренье ничего не передал на словах? — спросил брат Гийом.
— Нет, мы говорили с ним очень недолго! Может быть, он не успел.
— Впрочем, он и не должен был… — Вновь брат Гийом добрался до обомшелой стены капитула и с наслаждением грелся на солнце. — Возвращаюсь к теме наших тайн. Сегодня вечером вы, в числе еще нескольких десятков братьев, пройдете посвящение второй степени и узнаете, что представляет наш орден на самом деле.
«Ну вот», — подумал шевалье, погружая ладони в горячий мох.
— После этого мы сможем беседовать не только в этой роще.
— Благодарю вас, — сказал шевалье.
— Собственно говоря, благодарить вам некого, ибо сошлись некоторые обстоятельства. Да, обстоятельства. Хотите узнать, какие?
Шевалье скованно кивнул.
— Месяц назад умер граф де Торрож, Великий магистр нашего ордена.
— Я не знал.
— А об этом никто не знает. О его смерти будет объявлено сегодня на заседании великого капитула, где состоятся выборы нового Великого магистра. Месяц ушел на подготовку собрания европейских магистров ордена. Это главная причина, побудившая нас приобщить к делам ордена новых отличившихся и достойных рыцарей. Вас торжественно посвятят… За час до полуночи вы должны быть здесь в полном рыцарском облачении.
— В этой роще? — спросил де Труа, поглядев на пару белых колонн, обозначающих, по наводке прокаженного короля, начало пути в лабиринте, ведущем к Соломонову кладу.
— Здесь будет много народа, но ничему не удивляйтесь. И ничему — после того как вы оставите рощу.
— Вы говорите, что посвящение будет в том храме?
— Да.
— Спасибо, брат Гийом.
Опустив голову, шевалье де Труа медленно ехал по узкой улочке. Вот как устроена жизнь. Пока он рвался хоть в прихожую Храма, пока терпел унижения и побои, карабкался, срывая ногти, пока убивал, воровал, предавал и обманывал во имя цели, она оставалась недостижимой. И вот его тянут к ней, тайны тамплиеров сыплются под нож.
Не будь на территории капитула Соломонова клада и не будь ключа к нему, шевалье и не подумал бы являться на нынешние ночные бдения. И он обрадовался, что вытащил ассасинский кинжал из глупой башки де Кренье. Эту позолоченную улику лучше устроить на место здесь.
А что касается клада…
Во время выборов Великого магистра, на массовом празднестве, все сделать проще. Обстоятельства срабатывают сами.
Глава XXVI. В ожидании Раймунда
Седлай коня, — велел граф Раймунд Триполитанский оруженосцу, когда тот стянул на его спине последние ремни, крепившие наплечники. Многое может ныне решиться. По настоянию великого провизора всем военачальникам надлежало собраться к ночи в королевском дворце.