Отец Гийон был серьезен.
— Далее вас поднимают с колен и вводят в зал заседаний капитула в сопровождении двух братьев. Там вы услышали бы, стоя перед распятием Христовым, что в него верить глупо, а отныне преступно, ибо Христос был лжепророком, лишенным власти, и действовал по наущению мелкой гордыни и бестолкового ума. Кстати, примерно это исмаилитские учителя внушают правоверному мусульманину относительно священной книги Коран.
По спине шевалье побежала струйка холодного пота, когда он услышал об исмаилитах. Случайно ли это «кстати»?
Брат Гийом достал из-за пазухи баклажку, звучно выдернул пробку и отпил.
— Далее вас подводят к прецептору. Он достает из футляра странную вещь с греческим названием Бафомет, что переводится как крещение мудростью. Она выглядит иногда черепом, оправленным в золото и серебро, иногда головой старца с большой бородой — щеки и лоб золотые, глаза — из карбункулов. Кто-то видит два лица, а кто-то — три. Раз на раз не приходится. То это статуя о трех головах, то посвященному сообщают, что это — Бог или друг Бога. Но обязательно Бафомет, только Бафомет. Прецептор, доставший вещь-голову, непременно повторяет: «Верь ей, ей доверься, и благо тебе будет!» Вы обязаны слушать это с непокрытой головой и, склоняясь до земли, тем самым почтить сего идола.
Брат Гийом отхлебнул из баклажки.
— Далее следует акт опоясывания «поясом Иоанна». Это — белый шерстяной шнур, талисман. В нем волшебная сила и снимать его не полагается. Это — и тайный знак, по которому посвященные узнают посвященных и допускаются к мистериям ордена. Но и это, — монах потер переносицу бледным пальцем, — еще не конец обряда. Вам далее внушают, что следует, пренебрегая ложным понятием достоинства и чести, приложиться губами к срамным и нечистым местам тела прецептора и присутствующих братьев, закрепляя тем самым свое не только духовное, но и физическое с ними родство. Этим, кстати, вам дают понять, что запрещенные монастырским уставом сношения братьев между собой поощряются. Дескать, это практично и замечательно. Ибо, сношаясь с женщинами, тамплиеры им выдадут тайны, а так — нет риска.
Тут же шевалье сказал:
— Мне кажется, что вы, брат Гийом, не очень-то одобряете все это.
— Отнюдь. Вернее сказать, некоторую пользу описанного странного действа я признаю и одобряю. Если таким образом можно держать в узде многих богатых, родовитых и необузданных господ — слава высшим силам. И что мне горевать о том, что содомируемый сейчас в катакомбах капитула новый тамплиер пребывает в восторге от приобщения к тайной силе. Настоящее возвышение духа человек обретает или думает, что обрел, через противоестественное унижение. Я-то знаю, что суть в другом.
Шевалье бросило в жар. Его взволновал не столько рассказ о содомии тамплиерства, сколько отношение к этим тайнам отца Гийома. Реми де Труа спрашивал себя — почему он так откровенен? Впереди открывалось мертвое море неизвестности.
— Ну, наконец-то, — удовлетворенно сказал брат Гийом. — Наконец я пробил броню, выращенную вами на душе. Признаться, я любовался той легкостью, с какой вы приняли известие, что сокровищ вам не получить. Приятно убедиться, что я в вас не ошибся.
Маска шевалье де Труа застыла в оскале. Он снова не знал, что сказать.
— Опять загадки! — вымолвил он.
— Нет, — сухо ответил брат Гийом, и в лице его проступила усталость. — Покончим с этим. Смею думать, я полно и живописно обрисовал обряд вступления во внутренний орден ордена тамплиеров.
Шевалье кивнул.
— Так вот… Все это — не более, чем карнавал. Так мы именуем всякое пышное действо, рассчитанное на профанов. Настоящее посвящение происходит не там, а здесь. И посвящают не скопище высокородных обжор, пьяниц, содомитов, а лишь одного непривлекательного внешне, зато способного негодяя. Могу вас поздравить, — брат Гийом со сдержанным пафосом развел руки, — с нынешней минуты вы — истинный рыцарь Храма Соломонова. Хотя бы в том смысле, что этого легендарного государя чтят как особо умного человека.
Шевалье снова настороженно молчал. Но говорить ему ничего не пришлось, монах заговорил сам.
— Я понимаю, почему вы не в восторге. Простодушно обрадовался бы человек, сообразивший, что его все-таки, слава Господу, оставят в живых. Но вы угадали это с самого начала. Или вы не боитесь смерти?
Новопосвященный помалкивал, а брат Гийом потянулся к своему лекарству.
— Осталось завершить разговор. Меня удивляет, что вы не спросили, почему это вдруг мы выбрали вас.
Шевалье опустил голову. Слишком он рано расслабился. А брат Гийом сказал как ни в чем не бывало:
— Даже не намекнули, что вы вправе отклонить высокую честь. Ведь вы не клялись, не топтали распятия и не вылизывали причинные места высокопоставленных тамплиеров.
Шевалье молчал, сжав кулаки.
— Может быть, вы почувствовали, что окольцованы более страшной силой, чем все эти тайны? Молчите? Снова придется мне говорить.
Глава XXVIII. Найден
Секретарь Султье поклонился и доложил, что к воротам королевского дворца прибыл подозрительный всадник. Он требует немедленной встречи с господином великим провизором.
— А со мною он не желает поговорить?! — тряхнул брыльями патриарх.
— Как он выглядит? — спросил великий провизор.
— Он просил передать вам вот это.
Д’Амьен взял кусок ткани и, улыбнувшись, сказал:
— Этого человека я жду. Ваше величество, господа, мне предстоит короткий конфиденциальный разговор, результатом которого могут стать большие решения.
— Какие тайны от нас? — мрачно поинтересовался Конрад.
— Временные, — нашелся великий провизор, — зовите его, Султье, зовите.
В маленькую комнату возле тронной залы ввели запыленного, изможденного человека, он бросился на колени перед д’Амьеном.
— Ладно, ладно, — пробормотал тот, — лучше рассказывайте, Гуле.
— Монастырь ордена святого Лазаря на берегу Мертвого моря.
— Это точно?
— Деньги сделали свое.
— Но он, насколько я понимаю, жив?
— Именно так, мессир. Мы сумели подкупить внешнюю охрану. Но он в тюрьме за двойными стенами, а там сменили всю стражу. Теперь в карауле там прокаженные рыцари. Они равнодушны к деньгам.
— К маленьким, вероятно. А дать им большие?
— Прошу прощения, мессир, боюсь, и очень большие деньги там не помогут. За это дело рыцарей выгонят из ордена, а то и повесят. Такое бывало.
Д’Амьен покусывал верхнюю губу.
— Что предлагаете?
— Все сделать быстро. Отправить пару десятков умелых людей с оружием. Ночью внешняя охрана даст себя связать и избить, шум сперва не поднимет. Ворота внутренней тюрьмы нетрудно взломать, это я выяснял. В суматохе его и прикончат. Повезет — успеют и ускакать.
— Ты берешься найти таких удальцов? И возглавишь?
— Найду, мессир. Но вы знаете мои условия, мессир.
Великий провизор махнул рукой.
— Да, все получишь. Но надо спешить, Гуле, надо спешить. Я рассчитываю на тебя. От тебя сейчас многое зависит.
Д’Амьен подошел к ящику, стоявшему на подоконнике, открыл его длинным ключом и вынул оттуда вышитый бисером кошель.
— Если что будет не так, я строго взыщу.
Гуле кивнул, перекрестился, прижал кошель к груди и, пятясь, выскользнул за порог.
Появление великого провизора — графа д’Амьена в тронной зале было встречено внимательными взглядами. На его птичьем лице трудно было что-то прочесть.
— Не томите нас, граф, — сказал патриарх. — О чем вы договорились с вашим секретным человеком?
— Погодите, Ваше святейшество. Маркиз, насколько я знаю, часть выборных находится в вашем лагере.
— Ровно половина, вторая — в лагере Раймунда.
— Боюсь, с ними придется проститься.
— Почему вы так решили?
— Я уверен, что граф Раймунд заранее распорядился слушать только его приказы.
— Весьма возможно, — нахмурился Конрад. — Но главный вопрос — когда выступаем?
— Послезавтра утром. Когда убедимся, что наша игра стоит свеч.
— Опять проклятые тайны! — не выдержал патриарх, побагровев от злости.
— У меня есть основания держать кое-что при себе, — парировал д’Амьен. — Что случилось с графом Раймундом, вы знаете. И его величество поддерживает меня.
Все поглядели на короля. Он насупился и кивнул.
— Вы, де Сантор, — развивая инициативу, сказал д’Амьен, — готовьте гонцов. А нам всем, господа, пока не стоит покидать дворец.
Глава XXIX. Имя
Прежде всего — имя!
— Имя?! — воскликнул Шевалье.
— Безусловно, — кивнул брат Гийом. — Не станете же божиться, что вы — в самом деле лангедокский дворянин Реми де Труа…
Самозванец молчал.
— Или вы отец Марк и желаете навестить могилу старика Мельхиседека?
Мозаичное лицо окаменело.
— Вы многое обо мне знаете… Что еще?
Брат Гийом отхлебнул из баклажки.
— Следим за вами с момента вашего появления на дороге к Агаддину. Вы назвались каббалистическим именем — Анаэль. И так странно вели себя, что местный комтур не решился сразу вас вздернуть на сук как шпиона. Когда же вы объявили, что вам приспичило стать тамплиером, комтур этот факт отметил в еженедельном докладе. Не мог не отмстить. Ибо стать рыцарем ордена у вас было меньше шансов, чем у жабы стать лебедем.
— И, значит, били меня на плантации по вашему указанию?
Брат Гийом кивнул.
— И в прислужники к барону де Кренье вы помогли мне попасть, а не надсмотрщик?
— Нет. Этот успех на вашем счету. Откуда я, сидя в Иерусалиме, мог знать, что у какого-то чернокожего иудея-раба в Агадцине есть коробка с целебной мазью? Как предать своего товарища, вы придумали сами. А все прочее — наши дела… И лепрозорий.
— А король Иерусалимский?
— Это организовать было труднее всего.
— А отец Мельхиседек?
— Вы пропускаете, шевалье, Весельчака Анри.
— Не хотите же вы сказать…
— Больше, чем вы думаете. Большинство таких шаек в Святой земле контролирует орден.