—Мышей ловил?— вспомнил я уроки выживания.
—По деревням подворовывал. Борис его у вдовой солдатки увел — еле отбил. Но пришлось отдавать, а иначе бы другие нашли да срок добавили. Ну и бабе заодно.
—Вот гад,— искренне возмутился я.— А мне-то как заливал! Мыши… Вкусно, мол!
—Ну почему же заливал?— укоризненно посмотрел на меня Ярослав.— В лагерях-то ему не сладко приходилось. Ему десять лет вломили за то, что в окружение попал, а документы не сохранил.
Мне стало стыдно. Вспомнил знакомых лагерников сталинской поры, которые рассказывали о мерзлых или сгнивших тушах лошадей, считавшихся деликатесом, о людоедстве. И как-то не пришло на ум, что Брясло годился мне в отцы, а то и в деды.
—Ладно, не терзайся. Все в прошлом. Кое-кого Борис у охраны откупал. С хлебом-то и у конвоя плохо было. Менял — десять пудов на человека. В сорок седьмом — помнишь, что творилось? А, откуда ты можешь помнить… В те годы — полпуда за душу шло. Начальству лагерному пришлось срочно эпидемию придумать — почти половина лагеря ушла!
Я невольно притих. Сколько еще открытий мне предстоит сделать? По сути, я до сих пор не знаю — что такое «Цитадель». Для чего она нужна. От каких врагов бережет наш гарнизон мой мир? Но вместо этого задал майору-фронтовику совсем другой вопрос: Скажи, а как там было, на войне?
—Страшно там было,— честно ответил Ярослав.— Сначала — страшно от того, что могут убить, а потом мне было страшно от того, что начал привыкать к этому страху.
—А еще…— начал я, но отставной майор меня перебил:
—Ты домой хочешь? К жене, к дочке?
Так, сразу, на этот вопрос я ответить не мог. Конечно, ужасно хотелось домой. А еще — ужасно хотелось остаться.
—Не хочется терять этот мир…
—А кто тебе сказал, что ты его потеряешь?— удивился вождь.— Теперь ты от него, этого мира, уже никуда не денешься. Ты можешь вернуться к нам в любой момент. Если один раз прошел, то и впредь получится.
—С семьей?— обрадованно спросил я.
—Вот этого не знаю. Это зависит от девушек твоих.
—Это как?
—Так же, как с тобой. Пропустят — будешь жить с семьей. Не пропустят, увы и ах. Чтобы сюда попасть, нужно либо очень захотеть, либо чем-то удивить. Тебя, например, пропустили.
—А ты ведь тогда говорил, что я попал случайно?
—Случайно ничего не бывает. Ты должен был либо сразу проход найти, либо никогда. Мы за тобой наблюдали. Проход не нашел. Ну думаем, скоро парень уберется. Не убирается. Тогда и решили тебя подтолкнуть.
—Это когда собаками травили и продукты сперли?— укоризненно произнес я.
—Ну да,— подтвердил Ярослав без малейшего угрызения совести.— Ты так говоришь, словно мы тебя на льдине оставили. А тут до шоссе и идти-то всего ничего. Намеков не понял или гордость взыграла? Уперся рогом да дрянь всякую принялся есть, а потом еще и ногу зашиб. Машке тебя жалко стало. Говорит — молодой еще, дочка-умница растет.
—А это откуда узнали?
—Узнали,— откинул назад голову Ярослав.— Не весть какая тайна. Из-за дочки и нам тебя стало жалко. Ну думаем, надо попробовать — втащить на своем горбу. Вдруг не застрянешь?
—На носилках,— уточнил я, хотя и сам не знал — на чем меня тащили.
—А хоть бы и на носилках. Подумали — что мы теряем? Мы-то бы в любом случае прошли, а ты бы мог застрять. Даже не застрять, а так, раствориться… Но повезло…
—Значит, мог бы раствориться?— загрустил вдруг я.
—Мог,— спокойно отозвался Ярослав.— Не ты первый, кого мы без сознания проносили. Но обычно они застревали, а двое — те просто растворились. После второго случая перестали вносить. Сюда человек на своих ногах и в здравом уме войти должен. Ну а тебе уже терять было нечего — двустороннее воспаление легких. День-два — и никакой пенициллин не спас бы. Только не кричи сейчас — что оно, мол, по вашей же милости и было. Согласен — по нашей. Ну и что? Обижаешься?
—Даже не думаю,— совершенно искренне ответил я.— Действительно,— кто меня сюда звал? Ты ведь это хотел сказать?
—Обижаешься,— утвердительно повторил Ярослав.
—Да нет, правда, не обижаюсь. Просто, стало как-то…— не договорил я, пытаясь подобрать нужное слово.
—Противно!— договорил за меня отставной майор.— И знаешь, ты прав. Мне самому иногда становится противно за то, что я делаю. Только — это все эмоции. Давай исходить из того, что ты — жив и здоров. И, уж коль скоро ты здесь, то теперь ты один из нас. А это, поверь мне, не так и мало.
—Надеюсь, попал не в масонскую ложу,— попытался я вернуть себе настроение не особо удачной шуткой.
—Масоны, дружище, по сравнению с нами — тьфу!
—А госбезопасность?
—Вот это уже серьезнее, но…
Ярослав сделал многозначительную паузу, в ходе которой он слазил в письменный стол и вытащил на свет божий не очень толстую папку.
На «Большой земле». За два дня до выезда…
Унгерн «выцепил» меня, когда я подходил к КОНТОРЕ. Господин полковник не спеша прогуливался в скверике, из которого какая-то добрая душа убрала все скамейки.
—Здравия желаю,— дурашливо поприветствовал я начальство.
—Здоровей видали,— в тон мне отозвался шеф.
—А что это вы тут?
—Вас жду, Олег Васильевич. Есть новости…
—Которые, лучше узнавать на улице,— продолжил я, а Унгерн кивнул, довольный, что не нужно объяснять про «глаза» и «уши», поджидающие московских начальников в провинциальных кабинетах.
—Значит, новости плохие,— резюмировал я.— Неужели «турне» отменили?
—Да нет, с этим-то все в порядке,— двинул полковник бровью.
—Урезают командировочные расходы?— забеспокоился я, прикидывая — не заставят ли возвращать аванс.
—Нет, не это,— засмеялся начальник.— То, что выдано и обещано, все в силе. Подумайте еще.
—Попробуем мыслить логически,— сделал я умный вид.— Если шеф начинает «выгуливать» подчиненного, он хочет ему сообщить что-то важное. Единственное, что остается — моя миссия кем-то раскрыта.
—Теперь правильно,— кивнул Виктор Витальевич.— Сегодня ночью кто-то забрался в сейф и вытащил все материалы.
—Неужели мои расписки?— помертвел я.
—Олег Васильевич, да кому они нужны?— укоризненно покачал головой шеф.— Вы же не депутат Госдумы, да и кому это сейчас надо? «Сексоты» журналистам были интересны в начале девяностых. Теперь близость к определенным структурам добавляет романтики. Да и скажу вам по секрету, расписки агентов я в чужих сейфах не храню. Правда,— посерьезнел полковник,— пропало еще ваше личное дело.
—Весело,— совсем не весело хмыкнул я.
—В деле не было ничего, чего нельзя узнать в отделе кадров — когда, родился, где крестился. Список публикаций. Вот и все.
—А компромат? Неужели у вас на меня компромата не было? Не поверю!
—А что вы считаете компроматом? Фотографии с голыми девками? Заявления изнасилованных студенток? Объяснительные из-за пьяных прогулов? Взятки?
—Ну такого быть не должно,— повеселел я.— Взяток не беру, потому что никто не дает. По девкам не шляюсь — на них деньги нужны. Объяснительных не писал, потому что никто не просил. Да и на фоне некоторых, которые неделями «квасят», я просто трезвенник. Чист, аки голубь.
—Эх, голубь вы мой, сизокрылый… Было бы нужно — нашлись бы и девки, и школьницы. А на вас компромат найти — так это, как два пальца… э-э… на два умножить. Вы же следователем работали — думаете «хвостов» не оставили?
—Еще каких,— нехотя согласился я.— Кто из следователей подписи на «глухарях» не подрисовывал? А если поискать — так и другое сыщется.
—Например, что вы впечатали в обвинение дополнительную статью и не предупредили об этом подследственного,— почти весело закончил список моих прегрешений полковник.
—Было,— повел я плечами.— А я и не отпирался. Предъявлять было некогда, дело в суд шло. В суде всё и всплыло. Сам же потом по шапке и получил… До выговора не дошло, но неприятно.
—Вы даже не удивляетесь, что мне об этом известно? От кого, например, я мог узнать?
—А чему удивляться? Если интересовались, так просто заехали в управление. Там народ меня еще помнит. Или — от моего бывшего начальника. Адвокат теперь…
—Он о вас хорошо отзывался.
—Ну еще бы плохо,— усмехнулся я.
—Потому что сам и подсказал, как впечатать лишний пункт? Так ведь? А потом сделал вид, что ничего не знает.
Я пожал плечами. У каждого из нас — свои скелеты в шкафу. И вспоминать о них неприятно.
—Знаете — это ведь тоже сыграло свою роль, когда искали кандидата. И то, что вы не «вложили» начальника, а могли. И был ведь еще случай, когда вы попали в аварию по вине сослуживца, но не стали его «сдавать»…
—В обоих случаях — моя вина. Сам виноват, что послушался. Есть правила… Следователь обязан предупредить подследственного и адвоката, что кроме двух статей ему еще и третью вменяют. А кто меня просил садиться в машину с нетрезвым водителем? Но я думал — вы, господин полковник, не тот человек, чтобы грязное белье ворошить.
—Зря,— усмехнулся полковник.— Приходилось не то что в грязном белье, а на помойке рыться. На настоящей, между прочем. Было бы нужно — достал бы на вас тонну компромата. Только — зачем он нужен? Шантажировать можно только тех, кто этого боится. Кто боится потерять власть, деньги. У вас же, дорогой мой, ничего этого нет.
—Эт-то точно,— кивнул я.— Пролетариату терять нечего, кроме цепей. А меня дальше школы не сошлют, меньше класса не дадут. В худшем случае — пойду дворником работать.
—Вот поэтому и не было на вас никакого компромата.
Виктор Витальевич задумался. Опустил голову, засунул руки в карманы плаща и стал чем-то похож на молодого Баниониса в роли советского шпиона. Правда, коли бы Унгерн сыграл эту роль, то зритель увидел бы на экране не интеллигентного разведчика, а матерого убийцу. Мне даже стало как-то не по себе.
—Знаете, Олег Васильевич,— сказал полковник после паузы.— Я с людьми работаю очень давно. И, пожалуй, в них редко ошибаюсь. Мне почему-то сразу показалось, что если на вас заготовить компромат, то вы могли бы меня и подальше послать. Я не прав?