Дороги к дядьке Аггею не было. Не было даже чего-нибудь похожего на тропку. А было просто чувство дороги. Будь это на «Большой земле», я бы точно заблудился (там бы я и с тропкой заблудился). Здесь даже не сомневался и не задумывался о маршруте. Просто знал, куда идти. От Цитадели пройти к озеру, от озера — по болоту.
В прошлый раз, благодаря заботам водяного и его сома, мне удалось изрядно сократить путь. Но по озеру ходить не умею, а плыть долго. Пришлось потратить почти день на обход. Ночевал на голой земле, не озаботившись развести костер. Готовить еду смысла не было, обошелся сухим пайком. Пошел бы и ночью, чтобы скорее вернуться, но решил не рисковать. Зато на следующий день наверстал упущенное. Та дорога через болото, на которую мы с Евдохой затратили день, была пройдена гораздо быстрее. Не хотелось бы еще раз сталкиваться с карликами. Но пронесло…
Дядька Аггей сидел на берегу и задумчиво прикладывался к солидной корчаге. Неподалеку валялись еще две посудины, уже опорожненные. Подозреваю, что имей дед возможность сбегать и купить водку, то весь берег был бы завален пустой посудой. А когда самому приходится ставить бражку и гнать самогон, то спиться труднее.
—Будешь?— вместо приветствия спросил Аггей, протягивая мне емкость.— Помяни Евдоху.
—Ну помяни Гос…— начал было я.
—Ты что, смерти моей ищешь?— подпрыгнул старик как ужаленный, хватая меня за руку.
—А ты… чего?— остолбенел я, но тут до меня дошло. Старик-то ведь действительно колдун! И только сейчас пришло в голову, что же я хотел увидеть, но так и не увидел в его хижине. В ней не было ни одного образа… Если судить по прочитанным книгам, то ихнему брату одно только поминание имени Господа как удар по печени… Но не до смерти же? Я только покрутил головой и сделал глоток. Молча.
Дядька Аггей, несмотря на пустые братины, запойным не выглядел.
—И чего пришел? Неужто кикимору помянуть?
—Женщину,— поправил я его, сделав второй глоток.
Дрянь, конечно, дедовская самогонка. Было бы хорошее вино или водка, то я бы рискнул напиться. А надираться сивухой, неизвестно из чего (или кого?) сотворенной, не рискнул. Но вот глоток-другой, для профилактики гриппа и укрепления расстроенных нервов — самое то…
—Значит, стала человеком,— задумчиво обронил дядька Аггей, забирая братину.— Из-за тебя?
—А ты разве не видел?
—Пятки? Видел… Но думал — так, почудилось. Да я ведь тогда в таком расстройстве был, что и значения не придал. Похоронил — а потом подумал.
—Она мне сказала, что ты теперь свободен. К чему это?
—Все к тому же… Свободен теперь.
—Извини, не получилось у меня на похороны прийти,— повинился я.— Но тут столько всего навалилось. У нас тоже похороны были…
—Слышал,— поморщился дядька.— Тритон приплывал. Сказал, что ты его мамаше поручил мне сообщить о карликах. Значит, дошли и до вас. Я-то думал, что они только тут, у меня лазают. Стало быть, все гораздо хуже…
—Хуже — это как?
—Да так, парень. Где они появляются — там потом только голая земля остается.
—Но ведь не осталась же…
—Не осталась? Да что ты знаешь?— плюнул Аггей мне под ноги.— Я ведь не о наших краях говорю. Ты что думаешь, одно только наше пространство существует, да Застеколье, что мир наш закрывает от разной дряни?
—Уже не думаю. Откуда-то они все лезут и лезут.
—Во-во, лезут… Были как-то они и у нас. На наше счастье, немного их пришло. Не смогла тогда Цитадель их сдержать, пробиться сумели. Об этом тебе никто не рассказывал?
—В Смутное время? Борис говорил…
—Для тебя оно Смутное, а для меня…— махнул в сердцах дед. Видимо, за пятьсот лет раны продолжали болеть.— Чего пришел-то?
—Пленных мы взяли, а разговорить не можем.
—И что? С каких это пор Бориса учить, как железо калить?— удивился дядька.— Или, он добреньким стал? Ни в жизнь не поверю…
Да уж, да уж… Кем-кем, а «добреньким» Борис не был. Правда, насчет железа… Не могу представить пращура моей Машки в роли палача.
—Разговаривать мы по-ихнему не умеем,— пояснил я.— И вообще, впечатление такое, что они не умеют разговаривать.
—Конечно, не умеют,— фыркнул дядька Аггей.— А кто сказал, что они уметь должны? Птицы и ящерицы тоже по-человечески не говорят, но друг дружку понимают. Ну и что? Их не слушать, а понимать нужно.
—А ты понимаешь?
—Пришлось. За столько-то лет чему не научишься. Только, как я помочь-то смогу? Я, хоть и свободен теперь, но самому далеко отсюда не уйти. Дальше дня пути — никак… Надо было тебе парень пару-другую этих карликов сюда привести. На месте бы и поговорили. Все, что нужно узнали, а потом…
Вот об этом я чего-то не подумал. Но уж Борис-то меня мог бы предупредить… И что теперь?
—Что же теперь?— повторил я свою мысль вслух.— Никакого выхода?
Дядька посмотрел на меня и вдруг широко улыбнулся. Что же это его так развеселило?
—Ну, паренёк,— прищурился он.— Выход-то, конечно, есть. Только вот, он тебе может не понравиться…
—И что же?— насторожился я. Опять какая-нибудь пакость на мою голову? И точно…
—Ежели ты меня на себе вытащишь.
—Это как это?
—Да так, берешь меня на закорки и… тащишь. Надо через круг охранительный меня провести. Раньше-то я бы в нем просто сгорел, если бы выйти попытался. А теперь — с ног сбивает. Пробовал ведь я после Евдохиной смерти к вам прийти.
Что-то такое я где-то уже слышал. Или — читал. О, так это ж мой любимейший Макс Фрай, который помог выбраться из чужой реальности Лойхо Пойдохву (в правильности написания имени не уверен). Макс, помнится, сумел уменьшить Лойхо и вытащить его в пригоршне. А мне предстоит на закорках.
Легко сказать. Берешь и тащишь эдакую орясину… Наверное, у меня был такой жалкий и затравленный вид, что дед торопливо утешил:
—Да ты не боись. Не всю же дорогу тащить, а только от болота. Самое трудное-то я на своих двоих прочапаю.
Когда мы прошли это окаянное болото и вышли к озеру, дед остановился и весело крякнул: «Ну становись. Эх, давненько я на чужом горбу не ездил!» Усаживаясь на мою спину, дядька примирительно сказал:
—Ты меня придерживай, а то вдруг упаду. Не боись, худой я стал — во мне и пяти пудов не наберется!— Поерзав, уточнил: — Пожалуй, пуда четыре. А мешочек-то твой я сам понесу, все же полегче будет.
—Чебурашка недоделанный,— крякнул я.
Я тащил на своем горбу Аггея, проклиная себя — дурака — и деда. Что же он, зараза, так провинился? И весил он пудов десять, не меньше. Но уж взялся за… исполнение роли лошади, то деваться некуда. Тащить надо.
Отдохнуть захотелось шагов через десять. Пересилив себя, отшагал еще столько же. Потом — еще раз десять по столько. Решил — пора. Стал осторожно приседать, но как только лапти старика коснулись земли, как неведомая сила потащила нас назад. Я побыстрее выпрямился.
—Вот-вот, а ты не верил,— злорадно пробурчал дед с моего горба.
И что теперь? Ну ведь мог бы взять с собой кого-нибудь! Сделали бы носилки. Или тащили бы этого кабана по очереди! Отдыхай — не отдыхай, а идти все равно надо.
Как я прошел путь до Белкиной крепости — лучше не рассказывать! Мне стало казаться, что я родился с этим дедом на горбу! А он, зараза, развлекал меня побасенками о том, что настоящий колдун должен кататься на молодых оболтусах…
Тащить пришлось два дня и полночи. Все-таки приноровился и отдыхать — ложился на живот, чтобы дед оставался на мне… Хуже всего, когда деду хотелось сходить «по-маленькому». Приходилось пристраивать его на какой-нибудь пенек или ветку и держать. А уж как дед дотерпел, чтобы не попроситься «по большому»?! Честь ему и хвала за это.
Последний отрезок пути я проделал на «четырех костях», хотя дед ворчал, что ему приходится высоко задирать ноги. Ну это уже его проблемы! Однажды мы с ним поругались всерьез. У него, видите ли, слетел лапоть, и он, мерзавец, стал требовать, чтобы я вернулся. Вот уж хрен тебе! Аггей попытался пинать меня в бок, на что я пообещал, что цверги-цвергами, но если он раз стукнет, так я его тут и сброшу, и пусть его унесет куда-нибудь подальше! Угроза подействовала, но дед стал хранить гордое молчание!
Когда я показался в пределах видимости, ко мне подбежал народ. Тут были и мои ребята и незнакомые люди. Подхватили деда, а меня взяли под белы рученьки, отвели наверх и уложили. Даже не попытавшись раздеться (а Машка что-то ворчала насчет умывания!), отключился.
Глава шестаяРАЗГОВОРЫ-РАЗГОВОРЫ…
Мне было хорошо! Вот, умер бы сейчас от счастья! Всего-то нужно, чтобы никто не сидел на твоем горбу! Стало еще лучше, когда услышал Машкин голос:
—Ну что, носильщик? Как самочувствие?
—Отлично! Сколько я проспал?
—Часов восемь.
Вот это да! Да за это время Аггей успел не то что допросить, но и выпотрошить всех наших пленных. А я тут валяюсь! «А впрочем,— подумал я лениво,— что изменится от того, что я сейчас встану и пойду выяснять? Можно и потом…»
—Если проснулся, то вставай и шлепай в баню,— безжалостно потянула меня Машка с кровати.
—Откуда у нас баня? Вроде бы не было.
—Собрали, пока ты за колдуном ходил. Ну осталось еще кое-что доделать, но мыться уже можно.
—Молодцы. Медаль вам! А как там ребятишки?
—Антошка бегает. Но у него только поверхностные раны. Да и не раны, а так — ссадины, ничего серьезного. У Насти, хотя ты ей бинт слишком туго намотал, рука почти зажила. С Викой — похуже. Температура пока высокая, но тоже — все в пределах нормы. Уже начала есть просить. Думаю, что через день-два пойдет на поправку,— доложила Белка, продолжая целеустремленно стаскивать меня с кровати.— И, имей в виду, что сегодня у тебя выходной. Никаких дел, никаких проблем. Как врач говорю: «Все дела — завтра!»
Вставать и куда-то идти мне совсем не хотелось. Зато хотелось есть. За время пути об этом как-то и думать забыл. Какая уж там еда. А зря, наверное, силы бы сэкономил.
—А нельзя меня вначале накормить?