помыслить, но вы вынуждены принять его как постулат. (24, 31)
Английский философ сказал: «Высшему разуму всегда присуща некая неясность». Это вполне справедливо. Точно так же и высшее чувство никогда не бывает безоблачно ясным: искренне насладиться чувством высшего порядка можно лишь тогда, когда оно не совсем бесспорно. Так же и мысль, лишенная и тени противоречия, неубедительна. (24, 48)
Мир – это наша картина. Лишь по-детски мыслящие люди воображают, что мир таков, каким мы его себе представляем. Образ мира является проекцией мира самости, так же как последний является внутренней проекцией внешнего мира. Лишь особо устроенный философский разум может заглянуть по ту сторону этой привычной картины мира, где вещи статичны и изолированы друг от друга. Шагнув за рамки этой картины, обыденный разум испытает потрясение: это способно поколебать все мироздание, поправ наши сокровеннейшие убеждения и надежды, и я не вижу необходимости расшатывать устоявшийся порядок вещей. Это не нужно ни пациентам, ни их врачам; может быть, это то, что нужно философам. (24, 61)
Нас, должно быть, рассмешила бы мысль о том, что растение или животное изобрело само себя, однако существует много людей, верящих, что психика или разум возникли сами собой и таким образом оказались своим собственным создателем. Фактически же разум вырос до своего теперешнего состояния сознания так же, как желудь вырастает в дуб, а ящеры развились в млекопитающих. И так же долго, как все это развивалось прежде, так же оно развивается и сейчас; нами движут силы не только те, которые внутри нас, но и те, которые в виде стимулов действуют извне. (26, 90)
Ввиду лавинообразного роста мирового населения человек уже начал искать пути и средства удержания грозящего людского наводнения. Но природа может предвосхитить все наши попытки, обратив против человека его же собственный созидательный разум. Водородная бомба, например, могла бы с успехом приостановить перенаселение. Несмотря на наше горделивое превосходство над природой, мы все еще ее жертвы, ибо не научились контролировать свое собственное естество. Медленно, с завидным упорством мы кличем себе беду. (26, 114)
Наша воля есть функция, направляемая нашим умыслом; она, таким образом, зависит от определенности нашего умысла. Наш умысел должен – коль скоро это вообще есть некоторый умысел – быть рациональным, т. е. соответствующим разуму. Однако разве кто-нибудь когда-либо доказал и разве может быть когда-нибудь доказано, что жизнь и судьба согласуются с нашим человеческим разумом, т. е. что они равным образом рациональны? Напротив, мы не без оснований предполагаем, что они тоже иррациональны, иначе говоря, что они в конечном счете имеют свое основание также и по ту сторону человеческого разума. Иррациональность события выказывает себя в так называемой случайности, которую мы, разумеется, вынуждены отрицать, потому что мы ведь a priori не можем мыслить какой-либо процесс, который не был бы каузально и необходимо обусловлен, а следовательно, такой процесс и не может быть для нас случайным. Однако практически случайность наличествует повсюду, и притом ее очевидность настолько бьет в глаза, что мы с не меньшим успехом легко могли бы пренебречь нашей каузальной философией. Полнота жизни закономерна и вместе с тем не закономерна, рациональна и вместе с тем иррациональна. Поэтому разум и обоснованная разумом воля имеют силу лишь в весьма небольших пределах. Чем дальше простираем мы рационально избранную направленность, тем больше можем мы быть уверены, что тем самым исключаем иррациональную жизненную возможность, которая, однако, точно так же имеет право быть реализованной. Разумеется, способность определять направление своей жизни была весьма целесообразной для человека. Можно с полным правом утверждать, что достижение разумности есть величайшее завоевание человечества. Однако этим еще не сказано, что так должно или так будет продолжаться при любых обстоятельствах. Страшная катастрофа Первой мировой войны перечеркнула расчеты даже наиболее оптимистически настроенных культур-рационалистов. (19, 84)
Приход сознания был, вероятно, самым потрясающим переживанием первобытных времен, так как с ним явился на свет мир, о существовании которого до того никто и не подозревал. «И сказал Бог: “Да будет свет!”» – есть проекция того незапамятного переживания отделения сознания от бессознательного. (8, 104)
…недавнее прошлое и настоящее представляются эпизодами в драме, которая началась в седой древности и продолжается сквозь столетия в отдаленное будущее. Эта драма Aurora consurgens (лат.) (восходящая Заря) – рассвет сознания человечества. (20, 464)
Без сознания нет проблемы. Поэтому мы должны поставить вопрос иначе, а именно: каким образом случилось так, что человек вообще стал обладать сознанием? (17, 187)
Проекция – это всегда идущий окольным путем процесс становления сознания. Он идет так, чтобы обойти препятствия, воздвигнутые осознающим разумом, который к этому принудили традиционные или общепринятые идеи, те, что заменяют настоящие ощущения и не дают человеку их пережить. (2, 357)
…осознающий разум – плохой судья в вопросе собственной ситуации и зачастую упорно продолжает пребывать в иллюзии, что как раз его установка является верной и не срабатывает только потому, что ей мешают какие-то внешние силы. (2, 368)
Если рок требует самопознания и получает отказ, то подобное негативное отношение может закончиться самой настоящей смертью. Такое требование не было бы предъявлено данной конкретной личности, если бы она все еще была способна идти по какому-нибудь перспективному пути. Но она зашла в тупик, из которого ее может вывести только самопознание. Если она отказывается от самопознания, то перед ней не откроется другой путь. Как правило, личность и не осознает своего положения, и чем больше эта ее «несознательность», тем сильнее она рискует натолкнуться на непредвиденные опасности: она не может достаточно быстро перебежать дорогу с активным движением, при подъеме на гору она оступается, при катании на лыжах ей кажется, что она может преодолеть особо сложный участок, а заболев, она неожиданно утрачивает жажду жизни. У бессознательного есть тысяча способов с удивительной быстротой выбраться из бессмысленного существования. Поэтому и не вызывает сомнения связь unio mentalis со смертью, даже если смерть заключается только в прекращении духовного прогресса. (2, 516)
Мир существует, лишь будучи осознанным посредством психики, приходя к языку. Сознание есть условие бытия. (3, 134)
Сознание – это интервал в континуальном психическом процессе, вероятно, даже своего рода апогей, требующий особой физиологической нагруженности и исчезающий поэтому с некоторой периодичностью в течение дня. (5, 287)
Печальное состояние сознания в нашем мире проистекает прежде всего из утраты инстинкта, и причина этого кроется в развитии на протяжении последнего тысячелетия человеческого разума. Чем больше человек подчиняет себе природу, тем сильнее его знания и навыки ударяют ему в голову и тем глубже становится его презрение к обычным природным и случайным явлениям, ко всем иррациональным данным – в том числе и к объективной психе, которая является всем, чем не является сознание. (23, 103)
…Но, как правило, сознание слишком занято достижением своих иллюзорных целей и поэтому никогда не дает себе отчета о природе определяющего его жизнь духа. (17, 290)
…иррациональность судьбы пожелала не того, чего хотела рациональность стремящихся к добру мыслителей, а захотела не только пустить в дело горы накопленного оружия и множество солдат. Нет, она захотела гораздо большего, чем только этого, а именно: чудовищного, безумного опустошения, массового убийства небывалых масштабов, из чего человечество, вероятно, могло бы сделать вывод о том, что все же посредством рационального умысла можно, пожалуй, овладеть лишь одной стороной судьбы. (19, 86)
Человек завоевывает не только природу, но и дух, не ведая, что творит. Просвещенному рассудку кажется, будто дело улажено, когда он узнает, что принимаемое им за духов есть дух человека и в конце концов его собственный дух. Все то сверхчеловеческое – в добре и в зле, – что в прежние времена говорили о даймонах, редуцируется как преувеличение до «разумной» меры, и после этого кажется, что все в наилучшем порядке. Но точно ли единогласные убеждения прошлого были всего лишь преувеличениями? Если нет, то интеграция человеческого духа означала бы не более и не менее как его демонизацию, благодаря тому, что сверхчеловеческие духовные силы, прежде бывшие в природе в связанном виде, воспринимаются в человеческое существо и предоставляют ему власть, которая опаснейшим образом перехлестывает границы человеческого бытия в неопределенность. Я должен предложить просвещенному рационалисту такой вопрос: привела ли его разумная редукция к благодетельному овладению материей и духом? Он гордо сошлется на успехи физики и медицины, на освобождение духа от средневековой косности и, как благонамеренный христианин, – на избавление от страха перед демонами. Но мы спросим дальше: куда привели все прочие достижения культуры? Ужасающий ответ лежит перед нашими глазами: никто не спасся ни от какого страха, ночной кошмар давит на грудь мира. Разум до сих пор плачевно отказывал, и именно то, чего все старались избежать, происходит в леденящей душу прогрессии. Человек добился огромных достижений в сфере полезного, но за это он распахнул бездну мира, и где он удержится, где он сможет еще удержаться? После недавней мировой войны возлагали надежды на разум; нынче снова надеются. Но уже зачарованно взирают на возможности ядерной реакции и сулят себе золотой век – лучшее свидетельство тому, что мерзость запустения растет неизмеримо. И кто сей, кто совершит все это? Это так называемый невинный, одаренный, находчивый и разумный человеческий дух, который, увы, пребывает в бессознательности присущей ему демонии. О, этот дух творит все, чтобы не оказаться перед необходимостью взглянуть в свой собственный лик, и всякий помогает ему в этом по силам. Только никакой психологии, ведь это лирическое отступление может завести к самосознанию! Уж лучше тогда войны, в которых ведь всегда виновен другой, и никто не видит, что всем миром правит одержимость – делать то, чего избегают и страшатся. (7, 250)