ь одно другим. Природы ведь не было бы без субстанциональности – как не было бы и без ее психической рефлексии. (21, 97)
Существование трансцендентальной реальности действительно является самоочевидным, но нашему сознанию чрезвычайно трудно сконструировать интеллектуальные модели, которые стали бы графическим изображением воспринятой нами реальности. Наши гипотезы расплывчаты и сделаны наугад, и нам нигде не найти доказательств их верности. (2, 588)
Любовь сама по себе бесполезна, если она не содержит также и понимание. И для надлежащего использования и понимания необходимы более широкое сознание и более высокая точка наблюдения, чтобы расширить горизонт. Именно поэтому христианство как историческая сила не удовлетворилось уговорами полюбить своего ближнего, но также выполнило высокую культурную задачу, которую невозможно переоценить. Оно способствовало восхождению человека к более высокой ступени сознания и ответственности. Конечно, любовь здесь необходима, но любовь, объединенная с прозрением и пониманием. Их функция заключается в освещении тех областей, которые все еще темны, и добавлении их к сознанию – областей в мире внешнем, так же как и во внутреннем, глубинном мире психе. Чем более слепа любовь, тем более она инстинктивна и тем большими будут ее разрушительные последствия, поскольку она – динамизм, который нуждается в форме и направлении. Поэтому компенсаторный Логос был присоединен к ней в качестве света, который сияет в темноте. Человек, не осознающий себя, действует вслепую, инстинктивно, и, кроме того, его сбивают с толку иллюзии, которые возникают, когда он видит все, что не осознает в себе, идущим навстречу ему извне как проекции, перенесенные на его соседа. (13, 260)
Разве вы никогда не видели бесчисленное множество таких людей, которые любят и верят в свою любовь лишь до тех пор… пока не достигают своей цели, и которые затем отворачиваются, как если бы они никогда не любили? И наконец: разве сама же природа тоже не поступает так? Возможна ли вообще «бесцельная» любовь? Если да, то она принадлежит к тем высшим добродетелям, которые, как всем давно известно, очень редки. Люди, вероятно, обычно бывают склонны как можно меньше раздумывать о цели своей любви; в противном случае они могли бы сделать открытия, представляющие достоинства их собственной любви в менее благоприятном свете. (19, 70)
К сожалению, в большинстве случаев дело обстоит так, что человек не может произвольно задать направление так называемой свободной энергии. Она следует своему уклону. Она уже нашла его до того, как мы целиком освободили ее от привязанности к неподходящей форме. (19, 101)
Что есть реальность, если она не является действительностью в нас самих, не является esse in anima? Живая действительность не заключается ни в фактическом, объективном состоянии вещей только, ни только в идейной формуле: она дается лишь путем слияния того и другого и объединения обоих в живом психологическом процессе, т. е. в esse in anima. Лишь благодаря специфической жизнедеятельности психики чувственное восприятие достигает той глубины впечатлений, а идея – той действенной силы, которые являются неизбежными составными частями живой действительности. (18, 85)
Отрицать прошлое и осознавать только настоящее – пустейшее занятие. «Сегодня» имеет смысл лишь тогда, когда оно находится между «вчера» и «завтра». «Сегодня» – это процесс, переход, который отрывается от «вчера» и устремляется к «завтра». Тот, кто осознает «сегодня» в этом смысле, может называться современным. (17, 295)
Но ведь и самая жизнь течет одновременно из светлых и мутных источников. Поэтому у каждой чрезмерной «чистоты» не хватает жизни. Каждое обновление жизни проходит через мутность и восходит к ясности. Но чем выше прояснение и дифференциация, тем меньшею оказывается жизненная интенсивность, и притом именно вследствие исключения замутняющих субстанций. Процесс развития нуждается как в прояснении, так и в замутнении. (18, 300)
Никакого мира попросту не существует и вовсе без проницательного узнающего о нем субъекта. Последнее, сколь бы малым и незаметным оно ни представлялось, всегда является другим устоем, поддерживающим весь мост феноменального мира. Влечение к субъекту поэтому обладает той же самой валидностью, что влечение к так называемому объективному миру, поскольку мир этот базируется на самой психической реальности. Но одновременно это и реальность со своими собственными специфическими законами, не относящимися по своей природе к производным, вторичным. (18, 656)
Чем больше эго старается обеспечить за собой всевозможные свободы, независимость, отсутствие обязательств и всяческое преобладание, тем более оно попадает в рабскую зависимость от объективно данного. Свобода духа заковывается в цепи унизительной финансовой зависимости; независимый образ действий раз за разом уступает, сломленный общественным мнением, моральное превосходство попадает в болото малоценных отношений, властолюбие завершается жалобной тоской – жаждой быть любимым. (18, 461)
Вид этой катастрофы отбрасывает человека с чувством полной беспомощности назад к себе самому; это чувство обращает его вовнутрь, и поскольку все шатается, то он ищет нечто, что дает ему опору. Слишком многие еще ищут вовне; одни верят в обман победы и победоносную власть, другие верят в договоры и законы, а третьи – в разрушение существующего порядка. Еще слишком мало тех, кто ищет внутри своей самости, и еще слишком мало тех, кто задает себе вопрос, не полезнее было бы в конце концов для общества, если бы каждый сначала у себя самого, исключительно на своей собственной личности и в своем собственном внутреннем государстве, подверг испытанию и то устранение прежнего порядка, и те законы, и те победы, о которых он проповедует на каждом углу, – вместо того чтобы требовать это от окружающих. Каждому отдельному человеку необходимы переворот, внутреннее раздвоение, разложение устойчиво существующего и обновление, а не навязывание всего этого окружающим под лицемерным предлогом христианской любви к ближнему или чувство социальной ответственности – или какие бы там еще ни находились красивые слова для обозначения бессознательной личной жажды власти. (19, 29) (Речь идет о Первой мировой войне 1914–1918 гг.)
В пользу идеального образа, до которого хочется достроиться, должно пожертвовать слишком многим общечеловеческим. Поэтому такие «личностные» люди всегда оказываются очень удивительными – уж слишком легко происходит нечто такое, что может ввести в их сознание непроизвольный фрагмент их подлинного («индивидуального») характера. (19, 216)
К сожалению, слишком многие говорят всегда лишь о том, каким человеку желательно было бы быть, но никогда – о том, каков он на самом деле. Врач, однако, имеет дело с действительным человеком, который упорно остается таким, каков он есть, пока его действительность не будет признана со всех сторон. Воспитание может исходить из одной лишь действительности, а не из некоего идеального призрака. (19, 101)
Как мы живем во внешнем мире, где в любой момент может затонуть континент, сместиться полюс, вспыхнуть новая эпидемия, так и в нашем внутреннем мире в любой момент может произойти нечто подобное, только, конечно, в форме идеи, но с не менее опасными и непредсказуемыми последствиями. Неумение адаптироваться к этому внутреннему миру столь же тяжкое по последствиям упущение, как и невежество и неловкость во внешнем мире. (19, 273)
О сущности и об абсолютно сущем мы не знаем ничего. Но мы переживаем различные воздействия – через чувства «снаружи», через фантазии – «изнутри». Как мы ни за что не возьмемся утверждать, что зеленый цвет существует сам по себе, так же нам не должно бы прийти в голову, что переживание фантазии следует понимать как нечто сущее само по себе, а тем самым как нечто, что нужно воспринимать буквально. Это выражение, видимость чего-то, скажем, неизвестного, но действительного. (19, 289)
Нет вообще лучшего средства, чем невроз, для того, чтобы тиранить весь дом. В особенности сердечные приступы, приступы удушья, всевозможные судороги оказывают огромное действие, эффективность которого едва ли может быть превзойдена. Извергающиеся потоки сострадания, благородный ужас любяще-озабоченных родителей, беготня взад и вперед перепуганной прислуги, шквал телефонных звонков, спешащие на помощь врачи, тяжелые диагнозы, тщательные обследования, длительное лечение, крупные расходы – и в центре всего этого, посреди этой суматохи лежит сам невинно страждущий, к которому окружающие еще и преисполнены благодарности за то, что он нашел в себе силы перенести свои «судороги». (19, 72)
Женщина со своей столь не похожей на мужскую психологией есть источник информации (и всегда им была) о вещах, недоступных мужчине. Она может означать для него инспирацию; ее часто превосходящая мужскую интуиция может предостеречь его в нужный момент, а ее чувство, ориентированное на личностное начало, способно указать ему пути, которые он не нашел бы своим чувством, слабо соотнесенным с личностным началом. (19, 253)
Подавляющее большинство людей совершенно не способно понять изнутри движения души другого человека. Это даже очень редкое искусство, притом что и оно не заходит слишком далеко. Даже тот человек, которого мы ошибочно считаем отлично нам известным и который сам подтверждает, что мы понимаем его исчерпывающе, в сущности, остается нам чужим. Он – другой. И максимум, что мы можем сделать, – по крайней мере, угадывать это другое, считаться с ним и воздерживаться от величайшей глупости – стремления его толковать. (19, 292)