Недостаток жертвенного мужества вредит престижу и величию научных познаний гораздо больше, чем честно избранный ложный путь. Когда наконец прекратится ненужный спор о правоте! Взгляните на историю науки: как многие были правы, а многие ли остались правы? (11, 64)
Я достаточно долго был практикующим врачом, чтобы понять, насколько практика должна следовать (и следует) иным законам, нежели искание правды. Можно сказать, что на практику прежде всего распространяется закон целесообразности. И со стороны исследователя было бы большой несправедливостью упрекать врача-практика за то, что тот не следует «единственно верному» научному методу. (11, 215)
…когда наука пренебрегает критикой и скептицизмом, она вырождается, превращаясь в чахлое оранжерейное растение. Одним из элементов, необходимых для науки, является крайняя неопределенность. Когда наука склоняется к догматизму и проявляет нетерпимость и фанатизм, она скрывает некоторое сомнение, которое, по всей вероятности, оправданно, а также неуверенность, которая слишком хорошо обоснованна. (11, 253)
Наука – хотя и несовершенный, но неоценимый, превосходный инструмент, который порождает зло, лишь когда превращается в самоцель. Наука должна служить; она заблуждается, когда узурпирует трон. Она должна служить даже другим наукам своего уровня, ибо любая из них – именно в силу своей самодостаточности – нуждается в поддержке других. Наука есть орудие западного духа, и с ее помощью можно отворить больше дверей, чем с голыми руками. Она принадлежит нашей способности разумения и затемняет познание лишь тогда, когда достигнутое благодаря ей понимание принимает за понимание вообще. Восток же учит нас как раз иному, более широкому, глубокому и высокому пониманию, а именно пониманию через жизнь. (14, 150)
Действительность есть то, что действует в человеческой душе, а вовсе не то, что некоторые люди признали «действенным» и с такой предвзятой точки зрения обобщили как «действительность». И если даже поступают при этом по всем правилам науки, все-таки никогда не следует забывать, что наука не есть сумма всей жизни, – она лишь одна из психологических установок, лишь одна из форм человеческого мышления. (18, 72)
Человек, если мы внимательно поразмыслим, никогда ничего полностью не воспринимает и никогда ничего полностью не понимает. Он может видеть, слышать, осязать, воспринимать вкус, но насколько далеко он видит, как хорошо он слышит, что говорят ему осязание и вкус, зависит от количества и качества его ощущений. Они ограничивают восприятие окружающего его мира. Пользуясь научной аппаратурой, человек может частично компенсировать недостатки своих органов чувств. Например, он может увеличить пределы зрения с помощью бинокля, а чувствительность слуха с помощью электронного усиления. Но большинство разработанных приборов не могут сделать что-нибудь большее, нежели приблизить отдаленные и маленькие объекты к его глазам или сделать слабые звуки более слышимыми. Не важно, какими инструментами он пользуется, в некоторой точке все равно наступает предел уверенности, за который осознанное знание переступить не может. (26, 18)
Всеобщей иллюзией является вера в то, что наше сегодняшнее знание – это все, что мы можем знать вообще. Нет ничего уязвимого более, чем научная теория; последняя – всего лишь эфемерная попытка объяснить факты, а не вечную истину. (26, 103)
Гигантские катастрофы, которые угрожают нам, это не стихийные события физической или биологической природы, а события психические. Нам в ужасающей мере грозят войны и революции, которые суть не что иное, как психические эпидемии. Во всякое время какая-нибудь химера может овладеть миллионами людей, и тогда вновь разразится либо мировая война, либо опустошительная революция. Вместо того чтобы ждать опасности от диких зверей, обвалов и наводнений, человеку сегодня приходится опасаться стихийных сил своей психики. Психическое – это огромная сила, которая многократно превосходит все силы на свете. Просвещение, обезбожившее природу и человеческие установления, обошло своим вниманием только бога ужаса, который обитает в душе. Страх божий уместен более всего именно тут, перед лицом сверхмогущества психической стихии. (10, 197)
Природа, культура
Наша жизнь напоминает движение солнца. Утром солнце все более и более набирает силу, пока оно наконец не достигнет сияния и жара зенита. Тогда наступает энантиодромия. Его постоянное движение вперед означает более не прибавление, а убывание силы. Так и наша задача с молодыми людьми совсем иная, чем со старыми. С первыми достаточно устранить все помехи и препоны, которые затрудняют экспансию и подъем; у последних мы должны способствовать всему, что препятствует спуску. Молодой и неискушенный опытом человек, верно, думает: пусть старики идут своим ходом – что с них возьмешь: вся их жизнь позади и годятся они только для того, чтобы быть окаменелыми подпорками прошлого. Однако полагать, будто смысл жизни исчерпывается фазой молодости и восхождения и что, например, женщина «заканчивается» вместе с менопаузой, – большое заблуждение. Закат, послеполуденная половина человеческой жизни так же полны смысла, как и дополуденное время; только его смысл и его лик совершенно другие. Человек имеет двоякие цели; первая – это природная цель, воспроизведение потомства и все, связанное с защитой выводка, к чему относятся зарабатывание денег и социальное положение. Когда эта цель исчерпана, начинается другая фаза: культурная цель. В достижении первой цели помогают природа и вообще воспитание; в достижении последней нам не помогает ничто или мало что помогает. Царит даже гораздо более тщетная амбиция, будто старик должен походить на юношу или, по крайней мере, он должен вести себя «по-юношески», хотя внутренне он может полагать совсем иначе. Поэтому переход от природной к культурной фазе оказывается бесконечно более трудным и горьким; люди цепляются за иллюзию юности или за своих детей, чтобы таким образом спасти хоть толику юности. Это особенно заметно у матерей, которые видят свой единственный смысл в своих детях и которым кажется, что они падают в бездонное Ничто, если им приходится отпустить своего ребенка. Поэтому неудивительно, что многие тяжелые неврозы встречаются при наступлении сумерек жизни. Это что-то вроде второго пубертата или второго периода «бури и натиска», который нередко сопровождается всеми бурями страстей («опасный возраст»). Однако проблемы, которые перед нами ставятся в этом возрасте, нельзя решить так, как предписывается в старых рецептах: стрелку часов нельзя перевести назад. То, что юность ищет и должна искать вне себя, следует человеку сумерек искать внутри. Здесь перед нами встают новые проблемы, над которыми врачу приходится ломать голову ничуть не меньше. (5, 305)
Природа не совершает ошибок. «Верно», «неверно» – это человеческие категории. Естественный процесс является только тем, чем он есть, – это не бессмыслица, не ошибка. Просто мы не понимаем его: это факт. Поскольку я не Бог, а человек с очень ограниченными интеллектуальными возможностями, лучше признать, что я не понимаю сны. Благодаря этому предположению я преодолеваю предрассудок о том, что сон является искажением, и говорю, что если я не понимаю сон, то это потому, что у меня на него неверный взгляд, т. е. искаженным является мое сознание. (24, 88)
Внешний мир, в котором мы живем, в любой момент может поразить какой-нибудь новый страшный мор, в нем континенты могут тонуть в океане, а полюса – менять свое местоположение; точно так же в нашем внутреннем мире в любой момент может произойти нечто аналогичное, ничуть не менее страшное и грозное, пусть всего лишь в форме идеи. Неумение приспособиться к этому внутреннему миру влечет за собой не менее серьезные последствия, чем невежество и неприспособленность к обстоятельствам мира внешнего. В конце концов, лишь очень незначительная прослойка человечества, живущая главным образом на том густонаселенном полуострове Азии, который выдается в Атлантический океан, и называющая себя «культурной», до такой степени потеряла всякий контакт с природой, что пришла к мысли, будто религия – это особый вид умственного расстройства без сколько-нибудь ясно выраженного предназначения и смысла. Глядя на это с безопасного расстояния, скажем из Центральной Африки или из Тибета, мы, несомненно, смогли бы убедиться, что данная прослойка просто-напросто спроецировала собственные бессознательные психические расстройства на нации, которыми все еще владеют вполне здоровые инстинкты. (15, 240)
Только логика знает tertium nоn datur, природа полностью состоит из таких вот «третьих частей», поскольку она представлена действиями, которые разрешают это противостояние, – точно так же как водопад связывает между собой «верх» и «низ». (2, 515)
Нет такой человеческой гнусности или уродства, которые не существовали бы уже во чреве любящей матери. Как солнце светит праведникам и нечестивцам, как вынашивающие и выкармливающие матери равной любовью одаряют чад божьих и детей лукавого, не думая о возможных последствиях, – так же и мы, являясь частицами этой диковинной природы, несем в себе, как и она, нечто непредсказуемое. (10, 191)
Природа еще никогда не внимала доброжелательным советам. Только каузально действующее принуждение заставляет шевелиться природу, в том числе и человеческую. Без нужды ничего не изменяется, и менее всего человеческая личность. Она чудовищно консервативна, если не сказать инертна. Только острейшая нужда в состоянии ее вспугнуть. Так и развитие личности повинуется не желанию, не приказу и не намерению, а только