* * *
Клоун Сергей Курепов рассказывал, что в тридцатые годы в цирке работали акробаты под псевдонимом «Братья Вагнер». Настоящие же их фамилии – Преступляк и Кровопущенко.
* * *
Клоун Сергей Курепов рассказал мне, что сразу после войны по маленьким городам разъезжала «левая» цирковая бригада, состоящая из трех человек и одного медведя. Так как клетки для медведя не было, а переезжали они часто, то перед посадкой в поезд медведя поили водкой. После этого он засыпал, его засовывали в мешок и клали в вагоне под нижнюю полку. Так без лишних затрат перевозили медведя из города в город. Руководитель этой бригады сказал Курепову:
– Жаль медведя, спивается вместе с нами.
* * *
В один из последних дней гастролей во Владивостоке разыгралась непогода. На море шторм, хлещет дождь, и Карандаш заволновался: не скажется ли это на сборах?
Вечером, перед представлением директор цирка, как всегда, подошел к Михаилу Николаевичу и спросил:
– Ну как, начинаем? Почти аншлаг.
– Как почти?! – встрепенулся Карандаш.
– Да не волнуйтесь. Осталось только четыре билета, и те от брони. Дождь публику отпугнул.
Михаил Николаевич резко встал, подошел к вешалке, достал из висевшего пиджака деньги и, протянув их мне, распорядился:
– Никулин, быстро в кассу и купите эти четыре билета.
Когда я принес билеты, он сказал:
– Возьмите их себе на память. – И добавил весело: – Вот теперь аншлаг. Можно начинать.
* * *
Придумал шутку. С серьезным видом рассказываю всем, что в Центральной студии готовится к выпуску аттракцион «Дрессированные гигантские черепахи». Черепах привезли с острова Гаити. Под марш они делают два круга по манежу, а потом все становятся на задние лапы и кивают головами.
Когда рассказываю, многие этому верят. После паузы добавляю, что аттракцион никак не могут выпустить. Когда же меня спрашивают почему, отвечаю, что не выдерживает оркестр, ибо номер с черепахами идет… пять часов.
* * *
В Хабаровске сбылась и моя мечта иметь часы…
Я часто смотрел на них, подносил к уху, проверяя, тикают ли. Артисты, униформисты, рабочие, заметив это, начали меня разыгрывать, поминутно спрашивая:
– Который час?
Я как ни в чем не бывало отвечал, лишний раз с удовольствием посматривая на новенькие часы.
В розыгрыш включился и Михаил Николаевич. Он заглянул в нашу гардеробную и попросил меня срочно зайти к нему. Я зашел. Карандаш предложил мне сесть, а потом, выдержав солидную паузу, обратился ко мне:
– Никулин, я вас вот по какому поводу вызвал… Не скажете ли вы мне… который час?
* * *
Готовя себя для будущей клоунады, оставаясь один в гардеробной, я перед зеркалом, купленным в Хабаровске, разыгрывал странные этюды. Даже не этюды, а так, импровизации: корчил гримасы, декламировал стихи, танцевал, пел, издавал всякие звуки, а то и просто выкрикивал бессмысленные, но, как казалось мне, смешные фразы. Искал смешное. А самым смешным было, когда однажды после ряда подобных упражнений я услышал тихий голос:
– С ума, что ли, сходишь?
Это сказала уборщица, которая долго смотрела из приоткрытой двери на мои импровизации перед зеркалом.
– Довел вас Карандаш, – добавила она печально.
* * *
Сегодня во сне видел, что я собака. Мой хозяин – сапожник из дома № 17. Он ведет меня на поводке по Разгуляю, а я разговариваю с ним на человеческом языке. Спрашиваю сапожника:
– Похож я на собаку?
А он отвечает:
– Похож-то похож, но только не смотришь ты на меня преданно.
* * *
Помню, репетировали мы клоунаду «Бракоделы», в которой Карандаш играл нерадивого директора мебельной артели. По чертежам Карандаша изготовили бракованный шкаф- кособокий, с неоткрывающимися дверцами. Шкаф качался, как на шарнирах, а под плохо пригнанной створкой зияла огромная щель. На одной из репетиций Михаила Николаевича вдруг куда-то вызвали. Стоим мы с Мишей на манеже у шкафа, а вместе с нами жонглер Костя Абдуллаев. Я шутя говорю Косте:
– А знаешь, как можно моментально заделать щель под дверцей?
– Нет, – отвечает он.
– А вот так, – сказал я и наклонил шкаф на другую сторону так, что щель под одной дверцей исчезла, но зато открылась под другой.
– Смешно. Это можно вставить в клоунаду, – сказал Абдуллаев.
– Карандаш не примет, – мрачно заметил Миша.
– Примет, примет, – успокоил его Костя, – я его сейчас уговорю. Вот увидите. Только вы молчите. Карандаша надо знать.
Вернулся Михаил Николаевич на репетицию, и к нему обратился Абдуллаев:
– Михаил Николаевич, смотрите, какую глупость Никулин придумал.
И он продемонстрировал то, что я ему только что показывал.
– Почему глупость, – обиженным тоном сказал Карандаш, – это смешно. Есть щель, и нет щели. Комиссия скажет: «Карандаш, здесь щель», – а я шкаф наклоню: «Пожалуйста, нет щели». Ничего не глупость. Мы ее вставим в клоунаду. – И он, как бы услышав реакцию публики, засмеялся.
* * *
Перелистывая страницы книг с мемуарами артистов цирка, я узнавал, что в цирке работало немало талантливых клоунов, вошедших в историю нашего искусства. Но как бы подробно ни рассказывалось о клоунах, мне трудно представить, какими они были на самом деле, как работали. Клоунов нужно видеть своими глазами на манеже, чтобы иметь о них полное представление.
* * *
Директор цирка Байкалов на собрании выступил с докладом «О новых путях развития современной клоунады». Режиссер Арнольд сразу после доклада во всеуслышание произнес: «Когда вагоновожатый ищет новые пути, трамвай сходит с рельсов».
* * *
Встретив нас как-то с Куксо в коридоре, Николай Семенович Байкалов спросил:
– Ну, как там у вас настроение в клоунской группе?
Я ответил:
– Поём нашу любимую песню.
– Какую? – насторожился Байкалов.
– «Славное море, священный Байкалов», – выпалил я.
Николай Семенович серьезно спросил:
– А про Местечкина [1]?
Тут нашелся Леня.
– Ну как же, – сказал он, – поём из оперетты: «Знаем мы одно прелестное Местечкин».
* * *
Константин Берман сразу завоевывал симпатию у публики. Он не имел своего традиционного костюма, как, например, Карандаш. Брюки нормального покроя, разноцветные пиджаки, утрированный галстук в виде бабочки, шляпа с поднятыми вверх полями, большие тупоносые клоунские ботинки. Грим яркий: широкий наклеенный нос и усики, удивленно поднятые вверх нарисованные черные брови, затемненные нижние веки глаз, отчего глаза становились выразительнее. Позже, когда я искал грим, то, использовав находку Бермана, именно так гримировал свои глаза.
* * *
Однажды над Константином Берманом зло подшутили. Во время клоунады он по ходу дела съедал пирожное (пирожное, как реквизит, покупалось в буфете за счет цирка. Перед клоунадой Берман бегал в буфет и выбирал его). На одном из спектаклей униформисты разрезали лежащее на блюдечке приготовленное пирожное и внутрь положили горчицы. Константин Берман ел пирожное, делая вид, что причмокивает от удовольствия, а из его глаз текли слезы. За кулисами в тот день дал волю своему гневу.
– Какая повидла дешевая это сделала?! – кричал он.
* * *
Помню, выступал у нас на собрании один артист, который около часа говорил ни о чем. Когда он закончил, ему из вежливости похлопали и тут же услышали голос режиссера А.Г. Арнольда, который с неподражаемой интонацией сказал о выступавшем:
– За что люблю его? За лаконичность!
* * *
У Арнольда был свой любимый трюк в жизни. Входя с улицы в помещение, он обычно останавливался в дверях и искал глазами какой-нибудь вбитый в стену гвоздь. Найдя его, он снимал с головы кепку и, прицелившись, кидал ее с большого расстояния так ловко, что она повисала на гвозде. Каждый раз все восхищались ловкостью Арнольда и просили повторить трюк. Арнольд Григорьевич с охотой брался выполнить просьбу, но, как правило, кепка во второй раз падала на пол. Тогда он с остервенением начинал ее бросать до тех пор, пока она снова не повисала на гвозде.
* * *
Однажды Леонид Куксо написал интермедию под названием «Наболевший вопрос»…
Придумали так: на манеж выходит клоун (предполагалось, что эту роль буду играть я) с завязанным горлом и огромным портфелем в руках. Его встречает второй клоун (второго клоуна должен был играть Миша), который, выяснив, что первый охрип и ничего не может сказать, спрашивает:
– Где ты сорвал голос? И вообще, где ты пропадал? Если не можешь говорить, то покажи, что с тобой произошло?
Первый клоун молча вынесет из-за кулис стол с графином воды и, стоя в позе оратора, начнет размахивать руками и беззвучно шевелить губами.
– Все ясно, – расшифрует второй клоун, – ты сорвал голос, выступая на совещании (первый в знак согласия кивнет головой). А что стояло на повестке дня?
Тогда первый клоун вытащит из портфеля большой деревянный черный вопросительный знак и поставит его на стол. По тому, какие манипуляции проделает с вопросом первый, второй догадается вслух, что на совещании вопрос «стоял ребром», потом его «поднимали на должную высоту», «заостряли», «утрясали», что он был «текущий», и в конце концов «вопрос остался открытым».
В финале клоунады выяснится, что совещание по этому вопросу длилось пять дней, и второй клоун спросит:
– И вы пять дней не работали, а все заседали? Так какой же был вопрос?
У охрипшего клоуна прорежется голос, и он скажет:
– Вопрос об экономии рабочего времени.
* * *
Арнольд Григорьевич любил розыгрыши. Как-то я проходил в цирке мимо группы артистов, с которыми беседовал Арнольд. Заметив меня, он подмигнул собеседникам и, явно решив меня разыграть, крикнул издали:
– Юра, вы не знаете?…
Я быстро ответил:
– Нет, не знаю.