звал ветеранов, сформировал из них особое подразделение «вновь призванных», укомплектовал отличный, по его словам, кавалерийский отряд и вспомогательные когорты, в которых служили граждане свободных городов и подданные вассальных Риму царьков. Когда Цицерона назначили наместником Киликии, а Бибул уже отбыл в свою провинцию Сирию, речь шла о том, чтобы дать им право набрать легионы в Италии и из римских граждан. Сенат, однако, воспротивился, скорей всего потому, что совсем недавно в Риме прошли массовые мобилизации в армии Цезаря и Помпея. Цицерону приходилось полагаться лишь на ресурсы своей провинции. Ему удалось собрать довольно большое войско, с которым он 24 августа прибыл в Иконин и восстановил в армии, там стоявшей, дисциплину и порядок. Теперь можно было отправляться в собственно Киликию. Сначала Цицерон думал ехать кратчайшим путем, но прибыли посланцы царя Коммагены Антиоха и в крайнем волнении сообщили, что парфяне пересекли границу Сирии. Цицерон тотчас решил двигаться северным путем через Каппадокию, где на плоскогорьях никакие естественные препятствия не могли задержать наступление врага; в Киликию же из Сирии вели лишь два узких горных прохода, которые легко удержать даже небольшими силами. Кроме того, Каппадокия была вассальным царством (там правил царь Ариобарзан), и допустить туда парфян нельзя было пи под каким видом, тем более что в этом случае от Рима оказался бы отрезанным его официальный союзник царь Армении. Цицерон стал лагерем в Кибистре на границе Каппадокии у подножия Киликийских гор. Отсюда он мог двинуться навстречу парфянам, откуда бы они не появились, с севера или с юга.
Весть о случившемся немедленно распространилась по всей Малой Азии. У одних наступление парфян породило страх, у других — надежду. Надежным союзником Рима в этих краях был царь Галатии Дейотар. К нему Цицерон и его брат отослали сыновей в ту пору, когда сами включились в военные действия. Некогда Дейотар оказал римлянам поддержку в борьбе против Митридата, за что римское правительство прирезало к его владениям новые земли. Узнав о вступлении парфян в Сирию, Дейотар направил к Цицерону послов сообщить, что собирает войско и в ближайшее время придет на помощь наместнику. Цицерон велит его благодарить, просит поторопиться и в ожидании обещанных подкреплений на пять дней задерживается в Кибистре. За эти пять дней ему пришлось разбираться во внутренних делах Каппадокии. Едва римская армия появилась здесь, как проримская партия при дворе царя Ариобарзана сообщила проконсулу о заговоре против царя, о котором сам царь не подозревал. Цицерон собрал необходимые сведения и выяснил, что за спиной заговорщиков стоит великий жрец богини Ма Архелай, сменивший жреца с тем же именем, который женился на Беренике Египетской и погиб под Александрией. Архелаю дали понять, что ему следует покинуть страну, что он тотчас же и сделал. Предусмотрительность и энергия Цицерона не только спасли Ариобарзана, но и обеспечили спокойствие в тылу римской армии.
Тут пришла весть, что парфянская армия, усиленная ополчениями арабов, появилась у стен Антиохии. Передовой конный отряд проник даже на территорию Киликии, но был уничтожен конниками римлян, действовавшими вместе с так называемой преторианской когортой — личной охраной проконсула, стоявшей в это время на Антиохийской дороге в Эпифанее на юго-восточной границе провинции. Теперь намерения противника стали ясны, Цицерон понял, что вражеская армия пойдет южным путем, и перенес лагерь к Аману, одному из отрогов Тавра, выходившему к морю около Исса, в самом углу, образованном сирийским побережьем, ориентированным с севера на юг, и побережьем Киликии, идущим с востока на запад. Здесь он узнал, что нападение на Антиохию сорвано, проквестор Гай Кассий, управляющий Сирией, разбил парфян и арабов под стенами города, а новый наместник края Бибул вступил наконец в Антиохию.
Парфянская угроза отпала, Цицерон вздохнул с облегчением; он посылает сказать Дейотару, что выступать на соединение с ним не надо — пусть остается в пределах своего царства и, не теряя бдительности, следит за дальнейшим развитием событий. Теперь Цицерон может заняться Аманом — эта область вокруг горного хребта того же имени оказывалась то частью Римской империи, то парфянского царства. Цицерон делает вид, будто отходит на запад, к Эпифанее, ночью круто меняет направление, с отрядом легко вооруженной пехоты движется назад, на восток, и на заре 13 октября появляется у подножия Амана. Войско в боевом порядке четырьмя колоннами поднимается по горной круче, каждой колонной командует один из легатов — Квинт, Гай Помптин, Марк Анней и Луций Туллий, однофамилец Цицерона и друг Аттика. Во время наступления Цицерон находится при колонне, которой командует Квинт. Операция длится почти целый день. Солдаты захватывают и жгут деревни, форты, превращавшие гору в единое укрепление; из фортов жители нападали па города и поселки, лежавшие на равнине. К десятому часу (около пяти часов пополудни по современному счету) все было кончено. Армия заночевала неподалеку от Иссы, возле алтарей Александра Македонского, возведенных некогда в ознаменование исторической победы, им одержанной. Место для ночевки выбрано не случайно — Цицерон склонен был толковать выбор символически. Опустошение Амана длилось четыре дня, затем армия двинулась на северо-восток к Пиндениссу, главному поселению так называемых свободных киликийцев. Здесь укрылись беглые рабы и разбойники, готовые при появлении парфян напасть на римлян. Цицерон осадил город; он использовал новшества, разработанные Цезарем в ходе Галльской войны: окопы, рвы, редуты, небольшие лагеря, рассеянные вокруг города, осадные башни, тяжелые осадные машины — все, как было у Цезаря под Алезией!
Взять город удалось лишь на пятидесятый день — 17 декабря, в первый день сатурналий. Солдаты приветствовали Цицерона как императора. На этот год военные действия были кончены. Войско расположилось на зимние квартиры в занятых деревнях. Теперь предстояло заняться гражданской администрацией. В этой области у Цицерона давно уже сложились определенные взгляды. Некогда он выразил их в письме Квинту, когда тот уезжал в Азию в качестве наместника провинции. Цицерон считал первейшей заботой правителя поддержание мира, соблюдение справедливости и права и прежде всего уменьшение налогов и денежных поборов. Города, изнывавшие под бременем долгов, вынуждены были, как правило, брать взаймы крупные суммы у римских финансовых воротил под ростовщические проценты. Кроме того, стремясь расположить к себе ежегодно сменявшихся наместников, провинциалы то и дело принимали решения об оказании им дорогостоящих знаков уважения: ставили статуи, подносили золотые венки (а часто и отдавали их стоимость наличными), выбивали почетные надписи. Ко всему этому прибавлялись расходы по размещению и содержанию свиты наместника. С первых же дней своего наместничества Цицерон твердо решил внести должный порядок. Он стремился восстановить справедливость, но не только: как пишет он в одном из писем, хищническая эксплуатация края вызывала ненависть к римлянам, делала их присутствие нестерпимым, мешала установить в провинции подлинное согласие всех слоев населения. По обычаю, новый проконсул издал эдикт, где излагал принципы, которыми намерен руководствоваться в своей деятельности; эдикт в точности воспроизводит основные положения трактата «О государстве»: цель и высшее определение римского завоевания — установление права. Эдикт Цицерон составил еще в Риме. Но, столкнувшись с провинциальной действительностью, счел нужным прибавить еще и милосердие — «желание облегчить тяготы разоренных городов, которые разорили магистраты, призванные ими управлять».
Совещания с магистратами и видными гражданами Тарса задержали Цицерона до первых дней января, затем он выехал в Лаодикею, куда прибыл 11 февраля, выслушал здесь жалобы жителей Кибиры и Апамеи и других греческих городов, не входивших в собственно Киликию — туда он вернулся лишь 7 мая. От этих месяцев сохранилось сравнительно немного писем, но и по ним можно составить себе представление о том, чем приходилось заниматься проконсулу. Особенно примечательно одно дело, показывающее, какими приемами пользовались римские дельцы для эксплуатации провинций. В Таре к Цицерону приехал некий Скапций, горячо ему рекомендованный Марком Брутом. Вместе с другим римским богачом, Матинием, Скапций просил Цицерона заставить жителей кипрского города Саламина выплатить наконец деньги, которые они заняли у обоих дельцов. Постепенно Цицерон выяснил, что настоящий кредитор, скрывающийся за спинами Скапция и Матиния, Брут. Деньги саламинцы взяли под 48 процентов в 56 году, вскоре после присоединения острова к Риму. Выплатить такую сумму город не мог. Чтобы принудить жителей к уплате, Аппий Клавдий назначил Скапция префектом с подчинением ему конною отряда, который был размещен на острове и вводил жителей в новые расходы. Саламинцы все же платить отказались. Скапций явился к Цицерону с просьбой возобновить его назначение и продолжить полномочия командования конным отрядом. Цицерон отказал, вызвал саламинцев, и тяжба развернулась перед его трибуналом. Скапций требовал двести талантов. Граждане Саламина утверждали, что сумма долга составляет сто шесть талантов. Они заявили, что теперь в состоянии вернуть долг, так как Цицерон существенно сократил так называемый преторский налог — сумму, которую города по традиции выплачивали каждому новому наместнику, чтобы тот в зимнее время не ставил к ним войска на постой. Так что у них собралось достаточно денег, чтобы выплатить долг, что саламинцы и предлагали сделать; в случае же отказа Скапция они намерены передать деньги на хранение в храм, что означало запрещение взыскивать проценты. Решение граждан Саламина казалось вполне справедливым, однако Цицерон его не утвердил. С правовой точки зрения не все здесь было ясным, о долгах провинциалов существовало несколько сенатусконсультов, противоречивших друг другу. Примешалось, правда, еще одно соображение, которое скорее всего и решило дело: Скапций открыл Цицерону,