Цивилизации Древнего Востока — Сабатино Москати — страница 4 читать онлайн бесплатно

Египтяне

Цивилизация оазиса

«Слава тебе, Нил, выходящий из земли, идущий, чтоб Египет оживить!»

Это начальные слова древнего египетского гимна, которые – вполне можно так сказать – выражают существо истории и культуры этой страны. Ибо, как выразительно писал Геродот, Египет – дар Нила (со времен Геродота слова эти превратились в банальность, но не перестали быть удачным определением). Эта река спускается с гор Эфиопии и прокладывает себе путь сквозь многие сотни миль африканских песков, пока не добирается наконец до Средиземного моря. На обоих берегах Нила кипит жизнь.

Это и есть Черная земля, как называли свою страну сами египтяне: ежегодные разливы Нила, обузданные неустанным трудом людей, одаряют землю плодородием, которое давно уже вошло в поговорку. Египтяне снимали ни много ни мало три урожая в год. Но все это относится только непосредственно к долине – куда доходит вода, и не больше: за этой отметкой лежит Красная земля – безводные пески.

Египетскую цивилизацию часто и не без оснований сравнивают с оазисными цивилизациями: громадный оазис, сильно вытянутый в длину, окруженный и защищенный со всех сторон пустыней. Его история разворачивается независимо и органично, а его обитатели на протяжении многих столетий практически не меняются. В этом оазисе мы наблюдаем самый длинный культурный период в истории человечества: три тысячи лет письменной истории, которым предшествовали неисчислимые века доисторической культуры; непрерывная культурная традиция без резких изменений и наслоений, характерных для других цивилизаций Древнего Востока.

Возможно, именно поэтому Древний Египет представляет собой более спокойный, более радостный и живой человеческий опыт, чем любая другая из цивилизаций, которые мы уже рассматривали или еще будем рассматривать в этом исследовании. После месопотамских цивилизаций с их мрачной торжественностью мы просто не можем не ощутить серьезнейшего изменения психологического климата. Не то чтобы добавилось или убавилось что-то определенное; тем не менее все расцвечено ощущением свободы от страха, позитивным и уверенным взглядом на жизнь.

Один из наиболее проницательных современных египтологов Дж. Уилсон замечательно уловил и просуммировал некоторые аспекты этого общества: «Один из элементов психологии египтян, который хотелось бы подчеркнуть, – это надежность, чувство уверенности и особого подъема, которые способствовали уверенности каждого египтянина в себе, учили наслаждаться жизнью такой, какая она есть, и проявлять терпимость к различным отклонениям от жесткой и негибкой нормы. Египтянин не был интроспективен и никогда не проявлял жесткой требовательности к себе и к другим, потому что был свободен от страха. И при этом он был творцом собственной судьбы, создал гордую, богатую и успешную культуру и сумел пережить период внутренних беспорядков, вернувшись затем к полной, спокойной жизни. Возможно, этим ощущением безопасности и чистой судьбы египтяне обязаны своей географической изоляции; возможно, его корни – в плодородной черной почве; прогрето оно добрым африканским солнцем, а усилено контрастом между жизнью в долине и тяжкой, скудной жизнью окружающих пустынь. Или, возможно, нам уже не понять, откуда на самом деле возникло это чувство. Тем не менее оно несомненно существовало и придавало египетской цивилизации характерную жизнерадостность. Догматически это выражалось в убеждении, что только Египтом правит настоящий бог, что реальный сын солнечного бога будет вечно властвовать в Египте и защищать его. Чего же, в таком случае, было бояться египтянам?»

Какое же отношение к смерти соответствует подобной жизненной концепции? Это очень важный вопрос, и именно здесь наиболее ясно видна разница между египетским образом мыслей и месопотамским; более того, в этом они противоположны. Египетское мышление основано на том, что за могилой знакомое земное существование возобновляется, только в более совершенных формах. Вспомните на мгновение, как представляла своих мертвых Месопотамия: эти несчастные живут в вечном сумраке, вынуждены есть прах и пить грязную воду; эти всеми брошенные неупокоенные духи заняты лишь тем, что тревожат живущих. А теперь представьте соответствующую египетскую картину, оставленную нам художниками на стенах древних гробниц. Мы видим умершего за столом среди близких, в окружении слуг и друзей. Его туалетом занимаются умелые слуги. Он с женой играет во что-то, напоминающее наши шашки. Его развлекают прекрасные музыканты и танцовщицы. В других сценах он ловит рыбу с челна или охотится на антилоп с луком и стрелами. Круг повседневной жизни продолжается: крестьяне пашут и собирают урожай, ремесленники занимаются своим делом, художники высекают статуи или режут драгоценные украшения. В сценах на стенах гробниц присутствует даже доля юмора: вот пастух отвлекся, и вор потихоньку уводит одну из коров; обезьянка хватает за руку слугу, потянувшегося к корзине с фигами; а вот крокодил терпеливо ждет рождения малыша гиппопотама, чтобы им полакомиться. Сцена за сценой наглядно демонстрируют нам, что египтянин проецировал на загробный мир радостную и благополучную жизнь собственного мира.

Исторический очерк

На протяжении всего своего длинного пути египетская история демонстрирует одновременное существование двух противоположных тенденций: центробежной (она легко объясняется чрезвычайной длиной территории страны) и центростремительной (вся она располагается вдоль одной реки, в одинаковых условиях природы и хозяйствования).

Насколько мы можем установить, самая древняя фаза египетской истории отмечена движением от разнообразия к единству. Еще до появления письменных документов весь этот регион был разделен на сельскохозяйственные районы. В дальнейшем эти районы играют значительную роль во всех событиях: с одной стороны, они активно стремятся к автономии, но одновременно проявляют тенденцию к объединению в группы-конфедерации. Так, около 3000 г. до н. э., на пороге письменной истории, мы видим две такие конфедерации, два соперничающих царства: одно на севере, в громадной Дельте, разделяющей нильские воды на рукава перед впадением в море; второе на юге, на узкой полоске земли вдоль реки до первого порога. Это разделение также очень важно для египетской истории и всегда будет оставаться одним из решающих факторов. Дело в том, что эти два региона различаются по географическим и историческим условиям: север, обращенный к Средиземному морю, открыт для общения и обмена с другими великими культурами, располагавшимися вдоль моря; юг, обращенный к Африканскому континенту, больше замкнут в нем и больше вовлечен в его цивилизацию.

Более того, когда царства объединяются, разница между двумя частями не просто превращается в историческую особенность; она сохраняется и в сознании людей, и во внешних проявлениях власти. Двойная царская корона представляет собой сочетание красной короны северного царства и белой – южного; а официальный титул фараона звучит как «властелин Верхнего и Нижнего Египта».

Это титулование заслуживает нашего внимания еще и по другой причине. Оно сохраняется на протяжении всей истории Египта, даже во времена его максимальной экспансии, и представляет принципиальный контраст по отношению к месопотамскому титулу «властелин четырех концов земли»; это разница между решительным утверждением всеобщей монархии и власти, нацеленной в первую очередь на усиление и безопасность границ. Конечно, при этом тоже подразумевалось верховенство над соседними странами, но скорее в смысле верховного господства, нежели владычества и присоединения. В этой разнице взглядов – ключ к пониманию политики, которую Египет проводил на протяжении всей своей долгой истории.

Принято различать в египетской истории три крупных периода: Древнее, Среднее и Новое царства. Такую периодизацию нельзя назвать чисто формальной, поскольку каждое из трех царств соответствует определенному периоду процветания; эти периоды перемежаются более или менее короткими периодами кризиса и в конце концов сменяются жестоким упадком. Можно сохранить и хронологическое разделение на династии, введенное древним историком Мането: несмотря на неточность и несовершенство, это деление указывает на некую смену фаз, которую, безусловно, принимали современники.

На заре истории два египетских царства объединяются под властью великого монарха, которого Мането называет Менесом. Личность этого человека до сих пор вызывает определенные сомнения. Единственный бесспорный факт – это достигнутое им единство, положившее начало Древнему царству (ок. 2850–2320 до н. э.). Начиная с этого момента в Египте существует только одна столица: это Мемфис, в северной части страны.

В этот период обретает форму концепция монархии; рассмотрим же ее характерные черты и сравним их с тем, что считалось верным в Месопотамии. В Месопотамии суверен считался представителем бога на земле и лишь в исключительных случаях получал божественные атрибуты; в Египте фараон сам был богом, воплотившимся, чтобы править миром. Вследствие этого диалог между богом и царем, такой оживленный и порой мучительный в Древней Месопотамии, смолкает и заменяется единением более высокого уровня. Теперь, чтобы узнать волю небес, уже не нужно спрашивать; эту волю естественным образом изрекают уста фараона, всем прочим остается лишь повиноваться ей.

Правление, основанное на подобных принципах, не может не быть абсолютным и централизованным. Фараон располагается на верхушке бюрократической пирамиды, а самый высокопоставленный член бюрократического аппарата – визирь, фигура активная и весьма внушительная, исполнитель воли воплощенного бога. От фараона, кроме всего прочего, берет начало и значение жизнь всего общества. Типичная для Месопотамии картина – строители каналов и храмов, возглавляемые самим царем. В Египте картина одновременно похожая и иная: похожая в том, что рытье каналов также имеет принципиальное значение для сельскохозяйственной жизни; а вот храму здесь нашелся соперник – другое сооружение, тоже религиозного характера, но с совершенно иной функцией, а именно пирамида.

Это усыпальница бога-царя, в которой он будет продолжать свою вечную жизнь; таким образом, царь – не только строитель, но и объект строительной деятельности. Наиболее знаменита своими пирамидами 4-я династия; в этот период они становятся настолько величественными и грандиозными, что совершенно буквально представляют собой результат труда целых поколений. Для греков вид этих громадных масс ассоциировался с тяжким принудительным трудом под властью ненавистного тирана. Но считать так – значит неверно понимать менталитет того времени. Гробница была неотделима от культа фараона, вернувшегося в круг богов, и ее величие должно было соответствовать его божественному достоинству. Какой благочестивый египтянин захотел бы уклониться от участия в таком деле?

Богатство письменных источников, оставленных ранними династиями, не соответствует богатству их же материальных памятников. Дошедшие до нас фрагменты анналов доказывают, что такой жанр существовал, но почти ничего не рассказывают о тогдашних событиях. Мы можем, правда, определить три основных направления военной активности: на юг в Нубию, на запад в Ливию и на восток в Палестину. В последнем направлении египтяне оставили после себя многочисленные археологические следы; уже во времена 2-й династии в одной из надписей упоминается фараон Перибсен, который «разорил Азию». Однако самую подробную информацию мы получили не из царских надписей, а из длинной надписи на стенах гробницы одного из военачальников фараона Пепи I из 6-й династии, в которой этот офицер описывает свои деяния. Этот документ интересен не только своей замечательной информативностью, но и тем, что это документ нового типа. Здесь не царь пишет о своих свершениях, стремясь донести свою славу до потомков, а один из его подданных подробно описывает свою жизнь и дела – событие неслыханное в Месопотамии. Делает он это с двоякой целью: он хочет обеспечить себе достойное место не только в памяти потомков, но и, самое главное, в жизни грядущей. Наш военачальник пишет:

Его величество пожелал наказать азиатов, обитателей песков, и созвал армию из многих десятков тысяч воинов со всего Египта… Его величество послал меня во главе этой армии…

Именно я составлял планы, хотя служба моя была смотрителем дворцового хозяйства, но я был настолько искусен, что никто не поссорился с соседом, никто не украл даже куска теста или сандалий путника, никто не взял даже кусочка ни из одного города, никто не увел чужой козы…

Итак, целью этого предприятия было наказание бунтовщиков, то есть тех, кто сопротивлялся власти фараона. В истории Египта такая цель будет возникать вновь и вновь, как выражение политики, рассматривавшей экспансию как средство обезопасить границы.

Начиная с 5-й династии в структуре Древнего царства заметен медленно развивающийся кризис. Жречество Гелиополиса, «города Солнца», расположенного неподалеку от Мемфиса, медленно увеличивает свое влияние; в религиозной области это ведет к возвышению солнечного бога Ра, а в политической – к множеству налоговых льгот и богатых даров в пользу соответствующих храмов, что, в свою очередь, не могло не отразиться на верховной власти фараона. Следует отметить также тенденцию к передаче титула правителя района, или нома, по наследству, что вело к возникновению структуры, известной как «феодальное государство». Эти процессы, совпавшие по времени с началом 6-й династии, тоже способствовали падению авторитета царской власти. Таким образом, около 2200 г. до н. э. мы видим первый в истории Египта период упадка, переходный период, период «первой болезни», как его иногда называют, который продолжался примерно до 2000 г. до н. э. Единство разорвано, империя распадается на множество мелких государств; расцветают страх перед будущим и бедность; сложившиеся классы перемешиваются. Живую картину подобного состояния дел дают литературные произведения того периода, в особенности так называемые «пророчества» Ипувера, в которых мы читаем:

Воистину! Бедные стали владельцами сокровищ. Тот, кто не мог сделать себе даже сандалий, теперь владеет богатствами…

Воистину! Пустыня распространилась по земле. Провинции разрушены. Варвары пришли в Египет извне…

Воистину! Смех исчез навсегда. Причитания наполняют землю, смешиваясь с жалобами…

Воистину! Дороги больше не охраняются. Люди прячутся в кустах, подкарауливая запоздавшего путника, чтобы забрать его груз и украсть все, что у его есть. Его встречают колотушками и убивают беззаконно… Ах, если бы это был конец рода человеческого, если бы не было больше ни зачатия, ни рождения! Тогда не было бы больше на земле ни беспорядков, ни ссор.

Государственное единство и царская власть были восстановлены около 2000 г. до н. э. фараонами 11-й династии. Этим начинается Среднее царство и закладываются основы великого внутреннего и внешнего расцвета, которого Египет достигнет при фараонах 12-й династии. Надо признать, что фараоны этой династии приложили огромные усилия к возвращению Фаюма, болотистого района к югу от Мемфиса; это событие стало практическим результатом долгосрочной внутренней политики, нацеленной на восстановление системы сельского хозяйства – главного достояния страны. Эти фараоны проводили также активную военную политику, в результате которой египетские войска появились в Северной Нубии и Сирии. Еще один чиновник, Ху-Себек, оставил погребальную стелу с записью своих достижений в свите фараона Сесостриса III:

Когда его величество царь Верхнего и Нижнего Египта Сесострис Победоносный явился с коронами Верхнего и Нижнего Египта на троне Хора среди живущих, я следовал за его величеством и рядом с ним в качестве воина, имея в подчинении шесть человек. Я проявил доблесть в его присутствии, и он сделал меня своим спутником и дал мне шестьдесят человек. Его величество двинулся на юг, чтобы опрокинуть кочевников Нубии… Его величество двинулся на север, чтобы опрокинуть азиатов, и достиг региона, называемого Секмем… Он пал, вместе с несчастными сирийцами.

Археологические открытия подтверждают, что египетское владычество простиралось вдоль всего сирийско-финикийского побережья: даже в таких городах, как Библос и Угарит, на самом севере региона, обнаружены статуи фараонов, скарабеи и соответствующая керамика. Но следует различать способ, которым осуществлялось в разных местах это владычество. В Нубии политикой Египта с самого начала была аннексия, поскольку эта земля является логичным географическим продолжением Египта, обладает многими богатствами и, что тоже немаловажно, практически не может похвастать независимой культурной традицией. С другой стороны, в Сирии Египет удовольствуется назначением чиновников для наблюдения за местными мелкими владыками и получения с них периодической дани.

Процветания, наработанного 12-й династией, хватает ненадолго. Около 1800 г. до н. э. начинается второй переходный период, вторая «болезнь», осложненная к тому же величайшим унижением, какое может выпасть на долю Египта: страна оказалась во власти иностранных захватчиков, гиксосов.

Возвышение гиксосов около 1700 г. до н. э. представляет собой часть общей картины волнения и движения, которая наблюдается в истории древнего Ближнего Востока после вторжения горских племен. Происхождение и этнический состав гиксосов все еще вызывают споры; ясно лишь, что были они кочевниками и пришли из азиатских регионов и что по уровню культуры племена гиксосов значительно уступали населению захваченных стран. Захват Египта – величайший успех гиксосов и одновременно величайшее унижение Египта, величайший удар по национальной гордости египтян. Реакция была очень резкой: в Фивах сразу же возникла новая национальная династия, первой задачей которой становится освобождение страны. Историческая надпись, оставленная фараоном Камосом, рассказывает о том, как он приступил к восстановлению власти. Эта надпись сохранилась в упражнении для учеников, на школьной табличке – еще одном из распространенных видов документов, содержащих самую разную информацию, иногда важную, иногда совершенно бессмысленную. Надпись гласит:

Могучий царь в Фивах, Камос, живущий вечно, был благодетельный царь. Сам Ра сделал его царем и дал ему силу в истине. Его величество говорил в своем дворце перед советом благородных из его свиты: «Хотел бы я знать, что проку мне в моей силе! Один принц правит в Аварисе, другой в Эфиопии, а я здесь связан с азиатом и с негром. Каждый владеет кусочком Египта, каждый делит со мной землю… Никто не может жить в мире, все разорены поборами азиатов. Я сражусь с ними и вспорю им животы! Я спасу Египет и одолею азиатов!»

Затем нам рассказывают о результатах этого предприятия:

Я двинулся на север победно, чтобы выгнать азиатов по воле Амона, справедливого в совете. Моя доблестная армия двигалась передо мной подобно пылающему огню… На восходе дня я набросился на врага подобно соколу; когда наступило время утренней трапезы, я атаковал его, я разрушил его стены, я убил его людей, я захватил его женщин. Мои солдаты были как львы с вражеской добычей: рабы, скот, масло и мед. Они делили имущество их с веселым сердцем.

Снова Египет поднимается из бездны несчастий и вступает в период наибольшего в своей истории могущества: Новое царство продолжается примерно с 1600 по 1100 г. до н. э. Прошлый опыт заставляет фараонов вторгнуться в Палестину и Сирию, чтобы установить прочное владычество над этими странами. А поскольку в этот же период там концентрируются силы горских племен и государств Междуречья, история Ближнего Востока перестает быть историей отдельных изолированных блоков и превращается в гигантскую схватку соперничающих держав. Никто из них не в состоянии получить долговременного преимущества, в результате чего возникает неустойчивое равновесие и следуют несколько столетий разнообразного плодотворного общения и обмена культурными элементами.

Строителями Египетской империи в Азии стали фараоны 18-й династии: продолжая на юге завоевание Нубии, Тутмос I одновременно проникает в Сирию и доходит до Евфрата. Его успех закрепляет Тутмос III; в ходе семнадцати военных кампаний он покоряет всю сирийско-палестинскую прибрежную полосу и даже пересекает Евфрат, нанося месопотамским государствам поражение за поражением. У нас имеются достаточные документальные свидетельства царской деятельности в виде анналов, которые этот фараон, пытаясь увековечить свою память, приказал высечь на стенах храма в Карнаке. У нас имеются также биографии его офицеров и несколько значительных стел, как, например, стела в Баркале, на которых можно прочесть краткое описание побед этого монарха:

Слушайте, люди! [Бог] передал мне страны Сирии в первый поход, когда они пришли встретиться с моим величеством в количестве миллионов и сотен тысяч из лучших, [которые только имелись] во всех чужеземных странах, стоя на своих упряжках и в [количестве] 330 владетелей, причем каждый был со своим войском.

И вот, [находились] они в долине Кина, разбив стан у нее… и произошло обстоятельство удачное для меня среди них. Мое величество напал на них, и они тотчас бежали, и были немедленно повержены. Они вошли в Мегиддо, и мое величество запер их сроком на 7 месяцев, пока они не вышли наружу, моля мое величество, со словами: «Дай нам твое дыхание, наш владыка. Не восстанут на тебя вновь другой раз страны Сирии!»

Тогда тот супостат и владетели, что были с ним, отправили к моему величеству детей их всех с обильной данью золотом и серебром, всеми их лошадьми и тех, кто с ними, их колесницами, колесницами из золота и серебра и теми, что пестро расписаны, всеми их бронями, их луками, их стрелами, всем их боевым оружием. Это [было] то, с чем они пришли, будучи готовы биться против моего величества. И они доставили это в виде дани моему величеству. И они стояли на своих стенах, воздавая славу моему величеству, дабы было дано им дыхание жизни[16].

Мы можем дополнить рассказ о различных видах исторической литературы, дошедших до нас от периода правления этого великого царя, – а среди них есть прекрасные образцы древнеегипетской литературы такого рода, – при помощи цитаты из победного гимна. Этот гимн послужил прототипом для многих и многих последующих гимнов. Бог говорит фараону:

Я здесь, мой сын, и дарую тебе раздавить князей Сирии,

я через всю их страну бросаю их тебе под ноги;

я являю им Твое Величество повелителем лучезарного света,

когда ты сверкаешь у них над головой, как мой лик солнца.

Я здесь, я дарую тебе раздавить азиатских варваров,

увести в плен вождей сирийцев;

я являю им Твое Величество в боевых доспехах,

когда ты берешься за оружие, стоя на колеснице…

Далее следует список завоеванных народов и царских побед. На момент смерти Тутмоса III его империя простирается от Нубии до Евфрата. От края и до края она находится под управлением египетских чиновников. В стратегических точках воздвигнуты крепости с постоянными гарнизонами. Мелкие правители платят дань, их наследники живут в Египте, их принцессы пополняют собой гарем фараона. Повсюду воздвигаются храмы, посвященные египетским богам. Эта империя – высшее развитие царства «двух земель» за всю историю его существования. Но рука фараона, несмотря на длину, не слишком прижимает его иностранных подданных. Египет правит мягко, особенно по сравнению с тем, что пришлось позже вынести этим же землям под властью ассирийцев. Местные династии не уничтожаются, и – самое главное – нет никакой массовой депортации завоеванных народов, снискавшей месопотамским державам такую мрачную известность.

В момент максимального расцвета и триумфа империи вдруг возникает внутренний кризис, и достигнутое процветание рушится на несколько десятилетий; это странный кризис, ибо монарх здесь не жертва, а причина происходящего. Кризис возникает в результате того, что фараон Аменхотеп IV – человек, несомненно, талантливый – решает провести религиозную реформу. В противовес могуществу фиванского жречества и их богу Амону, Аменхотеп восстанавливает древний культ солнца; практическое выражение этот культ находит в поклонении солнечному диску, Атону. Более того, фараон настаивает, что поклоняться следует исключительно Атону, и отвергает остальных богов и их храмы. Это поразительный и трудный шаг; но можно ли рассматривать его как подлинный монотеизм? И повлияла ли новая религия на монотеизм соседнего народа Израилева? Как бы то ни было, египетская религия, политеистическая по природе, подверглась мощному объединяющему и одухотворяющему воздействию. Фараон меняет свое имя на Эхнатон, «Угодный Атону», и воспевает единственного своего бога в следующих строках:

Ты сияешь прекрасно на небосклоне неба,

живой солнечный диск, положивший начало жизни!

Ты восходишь на восточном небосклоне,

и ты наполняешь всю землю своей красотой!

Ты прекрасен, велик, светозарен и высок над всей землей!

Твои лучи объемлют страны вплоть до предела всего того,

что ты создал!..

Обе Земли торжествуют.

Просыпаются и встают на ноги,

поднимаются они [люди] из-за тебя.

Омывают свои тела и берут одежду.

Руки их славят твое воссияние,

[и затем] они совершают работу свою.

Весь скот вкушает свои травы.

Деревья и травы зеленеют.

Птицы вылетают из своих гнезд,

и их крылья славят твое ка…

Рыбы в реке выходят на лик твой.

Лучи твои [проникают] внутрь моря…

Ты в моем сердце, и нет другого, который познал бы тебя,

кроме твоего сына Неферхепрура, единственного для Ра.

Ты даешь, чтобы он был сведущим в твоих помыслах и в

твоей силе.

Жрецы сопротивляются реформе, миряне не понимают ее. Всего через несколько лет после смерти Эхнатона его имя проклято, а основанная им столица разрушена. Тем временем внутренний кризис миновал, и в Азии возобновляется сильная военная политика. Около 1300 г. до н. э. на трон восходит фараон Рамсес II, известный долгим правлением и многочисленными памятниками. В Сирии египетским завоеваниям угрожают надвигающиеся из Малой Азии хетты. Рамсес вторгается в Сирию с мощным войском, встречает хеттов возле Кадеша и вынуждает их заключить мирный договор, сохранившийся как в египетских, так и в хеттских текстах. Это важный документ нарождающегося международного законодательства, основанный в первую очередь на хеттском историческом мировоззрении, поэтому мы подробнее рассмотрим его позже, когда будем говорить об этом народе. Фараон берет в жены дочь вражеского царя, и это событие радостно описано на одной египетской стеле:

Дочь великого властителя хеттов приехала в Египет в сопровождении пеших воинов, колесниц с воинами и офицеров его величества, вместе с хеттскими воинами и колесницами… Хетты смешались с египтянами, вместе они ели и пили, с единым сердцем, как братья, не обижая друг друга, потому что мир и братство возобладали… Затем они ввели дочь великого властителя хеттов, приехавшую в Египет, к его величеству, и величайшие дары следовали за ней, без конца… Его величество увидел, что она прекрасна лицом, как богиня… Поэтому его величество был рад ей и возлюбил ее превыше всего.

Перемирие, установившееся в мире Востока после этого договора между двумя главными соперничающими державами, продержалось недолго. Около 1200 г. до н. э., после многочисленных бессистемных стычек, на берега Восточного Средиземноморья обрушивается новое вторжение, на этот раз «людей моря», которые навсегда покончили с хет-ской империей и подвергли смертельной опасности весь египетский мир. Фараоны отразили атаку, но их владычество в Азии пошатнулось; одновременно их собственная империя лишилась жизненных сил и уже не смогла восстановиться. С этого момента Египет – всего лишь «сломанная тростинка», если воспользоваться презрительным выражением ассирийцев.

Эта «сломанная тростинка» на протяжении еще нескольких столетий раскачивалась, то восстанавливаясь, то падая в пропасть очередного кризиса, но с влиянием Египта покончено навсегда. Чиновник по имени Венамон, отправленный около 110 г. до н. э. в Сирию на поиски особого леса для священной ладьи Амона, оставил описание своих неприятных приключений – и особенно неуважительного отношения к себе со стороны сирийских властителей, которые открыто заявляли о своей независимости:

Если бы правитель Египта был владыкой мне, а я был бы его слугой, разве послал бы он мне золото и серебро со словами: «Выполни поручение Амона»?.. Разве я слуга тебе? Разве я слуга тому, кто послал тебя?

Сравните это с языком властителей, которые менее трех столетий назад писали фараону, что «простирают себя семь раз и еще семь у его ног», что являются «пылью под его ногами»[17]. И как унижена гордость Египта, которая в этот период упадка пытается утвердиться в древней славе и не может адаптироваться к изменившимся условиям. Как только позволяют обстоятельства, фараоны – в качестве примера можно назвать фараонов Шешонка и Нехо – вновь идут походом на Палестину в попытке оживить прежнюю экспансионистскую политику и создать противовес средиземноморским державам; но их усилия бесплодны, а успехи кратковремен-ны. В любом случае с этого времени Египет замыкается в себе и в одиночку сражается с собственным кризисом. Религиозные власти отходят от политических и противостоят им; в номах восстанавливается феодальная автономия; вновь проявляются и берут верх прежние структурные слабости. Группы наемников властвуют над людьми и даже основывают собственные династии. Затем в Египет приходят завоеватели: сначала ассирийцы, которые в VII в. до н. э. объединяют под своей рукой весь Ближний Восток от Евфрата до Нила и несколько лет удерживают владычество над Египтом; затем персы, которые одержали победу над фараонами в 525 г. до н. э. и оставались в Египте более века. Через некоторое время они возвращаются второй раз, незадолго до того, как в 332 г. до н. э. Александр Великий окончательно покончил с древней египетской цивилизацией.

Религиозная структура

Египтяне – чрезвычайно религиозные люди, значительно более религиозные, чем остальное человечество, – писал Геродот, побывавший в Египте в эпоху упадка цивилизации фараонов. Таким было первое впечатление отца европейской истории от египетской религии; можно вполне согласиться с его суждением, ибо в Египте мы находим воистину безграничный и богатый мир религиозных представлений – а кроме того, глубокую и интенсивную религиозную жизнь.

Однако стоит нам рассмотреть этот религиозный мир повнимательнее, стоит взглянуть на него с позиций современности и попытаться различить его основные черты, и мы обнаружим, что он отталкивает и путает нас бесконечным разнообразием, характерной для многих форм непонятностью и многочисленными противоречиями. Этот мир можно сравнить с калейдоскопом, где громадное количество цветовых оттенков непрерывно движется и вращается, выстраиваясь все в новые узоры. Нет ничего сложнее, чем описывать и определять составные части этого рисунка. Современный американский египтолог Дж. Уилсон, которого мы уже цитировали, пишет: «Но вернемся к представлениям египтянина о мире, в котором он жил. Мы попытаемся представить его взгляд на мир в виде единой картины, которая будет лишь частично оправданной. Во-первых, мы говорим о примерно трех тысячах лет письменной истории, в которой кое-где заметны еще следы доисторического периода; естественно, все это время происходили медленные изменения. Во-вторых, древний египтянин не оставил нам единого описания своих представлений, которое мы могли бы использовать как основу для нашей картины. Собирая воедино обрывки идей из всевозможных источников, мы удовлетворяем собственное стремление видеть перед собой комплексную схему. То есть мы, современные люди, хотим видеть перед собой фотографию – статичную картинку, тогда как древнеегипетские представления напоминали скорее кино – они были подвижны и текучи. К примеру, нам непременно захочется узнать, опиралось ли египетское небо на столбы, или его держал на плечах какой-нибудь бог. А египтянин ответил бы на это: «Да, небо опирается на столбы или его держит бог, – а может, оно опирается на стены или похоже на корову, или небо – это богиня, чьи руки и ноги опираются на землю». Его, судя по всему, устроила бы любая из этих картинок».

Так что мы встречаем замечательное разнообразие представлений даже в отношении одних и тех же богов или явлений. Древнему египтянину не казалось странным, что все эти варианты могут существовать одновременно, он не видел в этом никакого противоречия. Он даже проявлял изобретательность, пытаясь совместить их, вместо того чтобы какие-то принять, а какие-то исключить. На заре истории в каждом регионе Египта был свой бог, а в каждом городе – свой. Позже, в процессе объединения, если некий вождь захватывал несколько городов, то он не отвергал соответствующие божества, а предпочитал соединять их со своими узами родства – как правило, в тройки, состоящие из отца, матери и сына. Иногда божества сливались в одно: так, когда к власти пришла фиванская династия, ее бог Амон присоединился к прежнему верховному владыке Ра; результат – единый бог Амон-Ра. Есть примеры еще более тонкого слияния, возникшие благодаря теологическим построениям жрецов; с ними мы познакомимся позже.

За всем происходящим стоял дух благожелательной толерантности, который, как мы уже отмечали, был характерен для египетского менталитета, – дух совершенно противоположный яростной непреклонности, отличавшей другие народы Древнего Востока, особенно ассирийцев. Из-за этой черты египетского характера мир египтян был менее однообразным и гармоничным в своих формах – и менее агрессивным в своих достижениях, но гораздо более человечным и цивилизованным.

Более того, единство, которого нет в египетских верованиях, легко находится в египетском культе. Здесь, даже в самых архаичных формах религиозной жизни, присутствуют и замечательная гармония, и органичная цельность. От устройства храмов до религиозных церемоний, от молитвенных формул до категорий жречества, – очевидно, ни громадные расстояния, ни тысячелетия не могли серьезно изменить общество, бережно хранившее и оберегавшее общее наследие.

Характерная черта месопотамских религиозных верований – их фундаментальная статичность; египетских – напротив, откровенная динамичность. Это само по себе глубокая разница, даже без учета разницы составляющих: в Месопотамии лишь несколько богов поддаются хронологической датировке, да и то сомнительной: в Египте все – история, и даже к религии можно относиться лишь исторически.

Поэтому давайте попробуем взглянуть на Египет с позиции иностранца – как правило, наиболее объективной, хотя бы из-за свежести взгляда. Первое, что поражало древних путешественников в Египте, – это поклонение животным. С изумлением и иногда с насмешкой они сообщали, что быкам, овцам, собакам, кошкам и птицам воздают божественные почести и при этом не делают никаких различий между хорошими и дурными, домашними и дикими животными, – ведь в список внесены даже крокодилы и змеи.

До некоторой степени впечатления этих путешественников вполне корректны. Культ животных зародился в Египте в отдаленнейшие доисторические времена. В те дни у каждой группы людей, кормившейся на берегах Нила, должно быть, имелся свой тотем[18]: предмет, растение или – чаще всего – животное-покровитель. В доисторических археологических слоях обнаружены целые кладбища овец, буйволов, шакалов и газелей; тот факт, что трупы животных были завернуты в циновки или льняное полотно, указывает на культовость этих захоронений. Есть и другие доказательства: у каждого сельскохозяйственного района, на которые был разделен доисторический Египет до политического объединения, был свой штандарт, и изображения этих штандартов дошли до нас; эти штандарты поднимались на шестах и представляли собой в основном фигуры животных.

С началом письменной истории штандарты начинают меняться, и в конце концов фигуры животных сменяются человеческими. Но древняя символика сохраняется: человеческая фигура изображается, как правило, с головой животного, а животное с человеческой головой. Так, Гор, бог Западной дельты, изображался с человеческим телом и головой сокола; Хатор, богиня Афродитополиса и Дендеры, представляла собой корову с женской головой; Сет, бог Омбоса, имел на мужском теле голову животного, которого не удается точно идентифицировать; Анубис, бог Кинополиса, изображался в виде человека с головой шакала; Тот имел на человеческих плечах голову ибиса. Необходимо отметить, что изображения не всегда были одинаковыми; некоторых богов иногда изображали с полностью животными телами.

Помимо божеств частично или полностью зверообразных, начинают появляться и боги с полностью человеческими телами. Это указывает на завершившуюся эволюцию образов, а потому относится, скорее всего, к менее отдаленной эпохе. В эту категорию богов входит Мин, непристойный бог Коптоса, символизировавший оплодотворяющую силу; знаменитый Амон, бог Фив, поднявшийся во времена Среднего царства одновременно с политическим возвышением города на вершину небесной иерархии. Сюда же относятся Осирис и Исида – божества Дельты, главные действующие лица одного из самых знаменитых мифов.

Миф этот, даже в местных его вариантах, содержит очень узнаваемые элементы: Осирис – бог, научивший человека возделывать землю, а Исида – его верная жена. Уже упоминавшийся бог Сет здесь представлен как брат Осириса, который завидует его могуществу и предательски убивает его. В отчаянии Исида умоляет богов воскресить ее мертвого мужа; но свою новую жизнь он должен провести в царстве мертвых, в качестве их законного царя. Мы видим, что миф представляет собой еще одну версию древнего растительного цикла, цикла смерти и возрождения. Более того, Гор, сын Осириса, сражается с Сетом и, после долгой серии приключений, убивает его. Гор снабжен солнечными атрибутами, так что его победа символизирует триумф солнца над враждебными силами. Наконец, в этой трогательной истории египетский народ видел победу самых дорогих идеалов: справедливости и верности, добра над злом, глубокую веру в вечную жизнь.

Наш беглый обзор египетского пантеона был бы неполон без упоминания космических божеств. Египтяне представляли себе землю, на которой жили, в виде блюда, причем их плодородная долина располагалась в центре, а приподнятые края блюда символизировали окружающие населенный мир бесплодные горы. Земное блюдо плавало в воде. Эта вода – первобытная среда жизни и Вселенной, элемент, из которого в начале начал появился первый земляной холм; из него же каждый день поднимается и в него опускается солнце. Нил вытекает из-под земли через многочисленные отверстия и оплодотворяет землю. Над земным блюдом находится воздух, на который опирается свод небес.

Менталитет Древнего Востока требовал, чтобы различные части Вселенной были персонифицированы в божествах. У египтян тоже были свои космические боги, хотя, возможно, не такие древние и наверняка не такие значительные, как у жителей Месопотамии и других ближневосточных народов. Землю они представляли в виде лежащего бога по имени Геб. Небеса – в виде богини Нут, стоящей выгнувшись над землей, опираясь на края руками и ногами; или в виде коровы, стоящей на четырех ногах. Воздух – это бог Шу, который стоит на земле и держит руками небо, чтобы не упало.

У звезд тоже был свой культ. Главная среди звезд – солнце, Ра. Каждое утро этот бог поднимается из океана и плывет по небу в своей великолепной ладье. Каждый вечер он вновь опускается в океан и пересекает его за ночь в другой ладье. Но этот период полон опасностей: на закате солнце подстерегает огромная змея, жаждущая опрокинуть ладью и проглотить бога; только после кровавой схватки Ра одерживает над ней верх.

На время своего отсутствия солнце оставляет на небе заместителя – луну. Это не кто иной, как бог Тот – тот самый, с головой ибиса. Стоит отметить, что здесь, в отличие от всего, что мы видели прежде, луна занимает в небесной иерархии подчиненное положение и откровенно уступает солнцу. В древнем египетском тексте рассказывается, как бог солнца поручает луне свои обязанности:

Затем его величество бог сказал: «Позовите ко мне Тота!» И привели Тота к Ра. Его величество бог сказал Тоту: «Смотри, вот я на небе на своем месте. Но я собираюсь нести свет в нижний мир… и ты будешь на моем месте, как заместитель, и тебя будут называть заместителем Ра… Более того, я дам тебе власть над изначальными богами, хотя они выше тебя… Я сделаю так, что ты охватишь все небо красотой твоей и лучами… Ты будешь моим заместителем, и лица всех, кто посмотрит на тебя, будут видеть в твоем свете, и глаз каждого человека будет славить бога через тебя».

Образованная элита, жречество, пытается организовать пантеон и навести некоторый порядок в многообразии существующих верований. Жрецы вводят также упорядоченный рассказ о происхождении и законах Вселенной. Так возникают великие теологические системы. В Гелиополисе верховных богов организуют в порядке значимости и родства в так называемую эннеаду – девятку. Начинается она с океанских вод, за которыми следует солнце и другие божества супружескими парами. В Гермополисе, с другой стороны, жречество формирует огдоаду – восьмерку божеств, которые в конечном итоге порождают солнце. А в Мемфисе, скажем, местный бог Пта создает остальных, и те являются как бы отдельными его частями: языком, сердцем, мыслью.

Интересная особенность этих теологических построений – уровень абстракции и умозрительности, заметно превышающий все, что мы видим у других народов Древнего Востока, более привязанных к немедленному, практическому содержанию своих религиозных образов. Способность к абстракции видна также в появлении нескольких божеств, связанных с отвлеченными понятиями, и первая из них – богиня Маат (истина). Таким образом, мы видим, что Египет хотя и не освобождается от мифа, но выполняет некоторые необходимые для этого условия. Во многих отношениях это судьба Египта: он указывает путь к прогрессу и обретает некоторые его элементы; но затем, из-за присущего ему духа благожелательной терпимости, останавливается на этом пути и не может окончательно выделить и оформить эти элементы.

Если верхние слои жречества были заняты учеными рассуждениями, то на более низком уровне била ключом народная религиозная жизнь с культом более скромных местных полубогов и охраняющих духов. Здесь мы видим богиню Таурт с головой и телом беременной гиппопотамихи, человеческими руками и львиными ногами; это божество покровительствует беременным женщинам и отгоняет от них злых духов. В этом же ряду стоит Бес, уродливый карлик с великолепной бородой, леопардовым хвостом и кривыми ногами; он тоже наблюдает за рождением детей, а также покровительствует музыке, танцам и одеяниям.

Очень высоко у египтян была развита магия; ее основная цель, опять же, – отгонять зло. Так мать отгоняет духа, который мог бы потревожить сон ее ребенка:

Уходи прочь, ты, кто является в темноте и входит тайком, чей нос повернут назад и чье лицо повернуто назад, уходи, не добившись того, за чем пришел! Ты пришел поцеловать это дитя? Я не позволю тебе! Ты пришел успокоить его? Я не позволю тебе успокоить его! Я защитила его от тебя силой клевера, что отталкивает тебя, силой лука, что наносит тебе раны, силой меда, что сладок для людей, но горек для мертвых…

С магией связаны и проклятия, которые должны поразить тех, кто оскверняет гробницы. К примеру, в одной из гробниц городского чиновника времен Древнего царства есть следующая надпись:

Что до этой гробницы, которую я приготовил в некрополе Запада, я приготовил ее в чистом месте в самом центре. Если кто из благородных, или чиновников, или простых людей возьмет хотя бы один камень или кирпич из стен этой гробницы, меня рассудит с этим человеком великий бог; я ухвачу его за шею, как птичку, и заставлю всех живущих на земле трепетать перед духами далекого Запада.

Интересным примером магических практик могут служить «тексты проклятий»: имена иностранных владык или названия государств надписывались на глиняных статуэтках, которые затем разбивались; таким образом, по подобию, должны были рухнуть и судьбы названных объектов.

Особое значение египтяне придавали именам; в этом отношении стоит еще раз вспомнить месопотамское представление о том, что назвать имя – значит создать, а обладание именем означает обладание жизнью. В одном египетском папирусе заклинанию против скорпионов предшествует рассказ о споре между Ра и Исидой, в котором Исида хочет любой ценой узнать имя верховного бога и безжалостно отравляет его, пока не добивается своего.

Однако даже такое волшебство несет на себе отпечаток египетской ментальности, а значит, иного, чем у других народов, образа мыслей. Неудивительно поэтому, что мы не слышим здесь доминирующей ноты скорби, столь характерной для Месопотамии. Более того, временами египетские заклинания даже забавны – может быть, намеренно, может быть, нет. Приведем одну подобную практику. Богатые бездельники опасались, что, когда они попадут в рай, Осирис приставит их к труду на небесных полях. Поэтому они прибегали к системе, хорошо служившей им на земле, – пытались заставить других за себя работать. С этой целью они заранее готовили и помещали в свои гробницы статуэтки в форме мумий с сельскохозяйственными инструментами и надписями вроде: «Когда меня призовут к трудам иного мира, к возделыванию полей, к орошению берегов, это будет твоим делом!»

Мы уже отмечали, что, какими бы разнообразными и иногда противоречивыми ни были верования египтян, основа их религиозной практики отмечена единством и цельностью. Эта практика сосредоточена вокруг храма, во внутреннем помещении которого находится статуя соответствующего бога. Храм – место обитания многочисленного высокоорганизованного жречества, по разнообразию и специализации не уступавшего своим месопотамским коллегам: отдельные классы жрецов занимались чтением, очищением, жертвоприношениями, пророчествами, музыкой. Были и женщины: певицы, музыкантши и «любовницы» бога. Жречество составляло своеобразную иерархию, а во времена Нового царства у него появился руководитель – первый пророк Амона, верховный жрец Египта. Но храм был центром не только религиозной, но и культурной жизни: именно здесь собирались писцы, чтобы составлять, копировать и толковать тексты. Фараон часто прибегал к их мудрости и спрашивал совета. Таким образом, жрецы и ученые делали храм центром равно религиозной и интеллектуальной деятельности, за что он получил выразительное наименование «дом жизни».

Для завершения картины необходимо добавить, что в храмах же находились склады вместе с обслуживающим их персоналом. Здесь возникает естественное сравнение с шумерским храмом, но есть и разница, тонкая, но существенная: шумерский храм был движителем экономической активности горожан, тогда как египетский – лишь независимым и хорошо организованным экономическим центром, не игравшим централизующей и директивной роли, характерной для его шумерского эквивалента.

Обряды в храме начинались с ежедневной церемонии, которую мы можем восстановить в подробностях. Это действие проводил один только жрец, публика в нем не участвовала. После предварительного очищения жрец входил в святилище, размахивая кадильницей и распространяя вокруг аромат терпентинного дерева. Затем он вскрывал печати внутреннего святилища, входил туда и вставал перед статуей божества. После молитвы он умывал, умащивал и одевал статую; он предлагал божеству трапезу, которую сжигали на огне. В конце концов он выходил из святилища, вновь запирал и опечатывал двери, и церемония на этом заканчивалась.

Кроме ежедневных обрядов, были и великие праздники, разные для разных центров и разных богов. Все их, однако, объединяла общая черта – сезонный и сельскохозяйственный характер и почитание плодородия земли. Во время таких праздников статую божества выносили из святилища и проносили торжественным шествием по городу и окрестностям. Торжества привлекали толпы народу со всей страны. Геродот видел, как ладьи, полные паломников, плыли по Нилу в Бубаст, где должен был состояться праздник богини-кошки Баст. Он оставил нам поразительное описание: «Когда египтяне едут в город Бубаст, то делают вот что. Плывут туда женщины и мужчины совместно, причем на каждой барке много тех и других. У некоторых женщин в руках трещотки, которыми они гремят. Иные мужчины весь путь играют на флейтах. Остальные же женщины и мужчины поют и хлопают в ладоши. Когда они подъезжают к какому-нибудь городу, то пристают к берегу и делают вот что. Одни женщины продолжают трещать в трещотки, как я сказал, другие же вызывают женщин этого города и издеваются над ними, третьи пляшут, четвертые стоят и задирают [подолы] своей одежды. Это они делают в каждом приречном городе. Наконец, по прибытии в Бубаст они справляют праздник с пышными жертвоприношениями: на этом празднике выпивают виноградного вина больше, чем за весь остальной год. Собирается же здесь, по словам местных жителей, до 700 тысяч людей обоего пола, кроме детей».

Во время одного из таких праздников в номе Папремис Геродот стал свидетелем примечательной сцены: одна группа верующих объединялась для защиты статуи божества, тогда как другая нападала на них с дубинками; он говорит, что в пылу сражения запросто проламывали голову, хотя египтяне уверяли его, что никто не был убит. С какой целью устраивалось такое представление? Оказывается, верующие разыгрывали эпизоды из жизни богов, особенно конфликт между Осирисом и Сетом, и изображали сцены их сражений. Они представляли убийство Осириса, плач Исиды и воскрешение убитого бога. Это описание отражает фундаментальное явление в истории культуры – священную пьесу, из которой, собственно, и родился театр. К несчастью, до нас дошли лишь немногочисленные короткие фрагменты таких пьес; однако этого достаточно, чтобы подтвердить факт их существования. Вообще говоря, значительная часть того, что мы называем литературой, на самом деле представляет собой драму, прямо или косвенно. Для представления пьес существовал отдельный класс актеров; это доказывается стелой, которую один из таких актеров оставил в Эдфу:

Я сопровождал моего господина в путешествиях и никогда не пропускал свой текст. Я всегда отзывался на реплики моего господина. Если он был богом, я был царем; если он убивал, я возвращал к жизни.

Если бы нам нужно было выбрать один памятник, который наиболее полно отразил бы в себе египетскую цивилизацию, наш выбор, безусловно, пал бы на гробницу. Великие пирамиды – это гробницы. С гробницами связаны заупокойные храмы. Именно в гробницах найдено большинство археологических памятников и документов, позволяющих нам реконструировать культуру Древнего Египта. Необходимо отметить еще и особое значение гробниц – а именно доминирующее значение, которое придавали будущей жизни древние египтяне. Именно о них гораздо увереннее, чем о представителях любого другого народа Древнего Востока, можно сказать, что все их мысли занимала проблема будущей жизни. Более того – и это еще важнее! – впервые эта проблема получила определенное, вполне гармоничное решение. Египтяне верили в будущее воздаяние за дела земной жизни и четко знали срок, в течение которого будет действовать это воздаяние.

Согласно представлениям египтян, после смерти человек предстает перед судом бога иного мира, Осириса. Он читает перед ним «отрицательное признание» в грехах, формула которого дошла до нас в знаменитой Книге мертвых:

Я не поступал неправедно ни с кем;

Я не убивал людей.

Я не творил зла вместо справедливости.

Я не знаю ничего, что нечисто.

Я не притеснял бедного.

Я не делал того, что мерзко богам.

Не оскорблял я слугу перед хозяином.

Я не причинял никому страданий.

Никого не заставлял плакать.

Я не убивал

И не заставлял убивать.

Я никому не причинял боли.

Я не уменьшал жертвенную еду в храмах.

Я не уносил хлеба богов…

Я не уменьшал меры зерна…

Я не утяжелял гири весов…

Я не отнимал молока от уст младенца.

Я не уводил скот с его пастбищ.

Я не ловил птиц богов,

Не удил рыбу в их водоемах.

Я не задерживал воду в ее время.

Я не строил запруд на текущей воде.

Я не гасил огонь в его время.

Я не удалял скот от имущества Бога.

Я не задерживал Бога при его выходах.

Я чист, я чист, я чист, я чист!

После зачитывания этой декларации сердце умершего взвешивалось на весах перед Осирисом. Если выяснялось, что он безгрешен, его допускали в царство благословенных; но если за ним обнаруживалась какая-то вина, его передавали сорока двум судьям, чьи имена позволяют представить, что его могло ждать: Тот-кто-пожирает-внутренности, Тот-кто-поедает-тени, Тот-кто-ломает-кости и т. п.

В египетской религии мы обнаруживаем, как обычно, не одну, а несколько концепций благословенного царства: иногда говорится, что оно расположено в подземных пещерах в центре пустыни; иногда – чаще – оно располагается в небесах, там есть плодородные поля, которые можно возделывать, а по ночам каждый из обитателей зажигает лампу – это звезды.

Культ мертвых берет начало и объясняется именно взглядами на будущую жизнь. Египтяне обладали вполне четкими представлениями о разнице между телесным и духовным в человеке. В самом деле, духовная часть его делится на душу, дух, имя, тень и, самое главное, непереводимое ка, божественное и неуничтожимое жизненное начало. Духовная часть человека хотя и покидает тело в момент смерти, но может и хочет время от времени туда возвращаться. Чтобы она имела возможность это делать, тело необходимо сохранить от разложения. Отсюда бальзамирование, одна из самых характерных египетских традиций. Геродот дает нам описание этого процесса: «Сначала они извлекают через ноздри железным крючком мозг… Затем делают острым эфиопским камнем разрез в паху и очищают всю брюшную полость от внутренностей. Вычистив брюшную полость и промыв ее пальмовым вином, мастера потом вновь прочищают ее растертыми благовониями. Наконец наполняют чрево чистой растертой миррой, кассией и прочими благовониями (кроме ладана) и снова зашивают. После этого тело на 70 дней кладут в натровый щелок. Больше 70 дней, однако, оставлять тело в щелоке нельзя. По истечении же этого 70-дневного срока, обмыв тело, обвивают повязкой из разрезанного на ленты виссонного полотна и намазывают камедью… После этого родственники берут тело назад, изготовляют деревянный саркофаг в виде человеческой фигуры и помещают туда покойника. Положив в гроб, тело хранят в семейной усыпальнице, где ставят гроб стоймя к стене».

Довольно грубая картина, согласитесь; но здесь рассказывается о том, как возникает еще один характерный элемент египетской цивилизации – мумия.

В усыпальницу помещают, помимо саркофага, всевозможные подношения. Так умерший сможет продолжать жизнь в спокойствии, ему не захочется возвращаться на землю и преследовать живых: ибо даже в этой цивилизации, самой спокойной и жизнерадостной из всех цивилизаций Древнего Востока, присутствовал определенный страх перед загадочными силами мертвых. Живые обращаются к ним с просьбами, напоминаниями и мольбами о справедливости. Письмо к умершему – типичный жанр египетской литературы. Один из самых поразительных образцов этого жанра – письмо высокопоставленного чиновника к жене, дух которой не дает ему покоя.

Что плохого я тебе сделал? Что я сделал такого, что надо было бы скрывать? Я женился на тебе, когда ты была молодой. Я был с тобой во всех моих делах. Я не пренебрегал тобой, я не причинял тебе страданий. Я всегда делал все так, как ты хотела. Я дарил тебе всяческие подарки. Я заботился о тебе, когда ты болела. Я рыдал над твоей гробницей. Нет, ты не в состоянии отличить добро от зла!

Литературные жанры

Египетская литература дошла до нас частью в форме монументальных надписей – в храмах и гробницах, на статуях и стелах, а частью на глиняных черепках (остраконах) и папирусе. Понятно, что в исторической области преобладают монументальные надписи, а в собственно литературе – остраконы и папирусы, что, кстати говоря, определяет состояние этой литературы. Дело в том, что тексты дошли до нас по большей части в единственном фрагментарном экземпляре, а находили их практически всегда случайно. Есть основания предполагать, что мы знакомы лишь с небольшой частью египетской литературы и наша реконструкция – всего лишь коллекция отдельных элементов, окруженных практически непроницаемой тайной.

Можно было бы сказать, что это же относится и к литературе Месопотамии; но ситуация там не вполне такая же. Во-первых, в Месопотамии копирование и адаптация древних текстов были распространены гораздо шире, чем в Египте, поэтому вероятность того, что важные тексты сохранились, значительно выше. Более того, в Месопотамии, особенно касситского периода, религиозная литература была в какой-то степени «канонизирована», ее собирали в большие библиотеки и тщательно хранили. Поэтому у нас есть все основания считать, что из древнемесопотамской литературы не дошла до нас меньшая и менее важная часть, чем из египетской.

При первом взгляде на египетскую литературу в сравнении с другими литературами Древнего Востока создается впечатление богатства и разнообразия. Мы встречаем новые литературные жанры – к примеру, любовные и застольные песни, любовные истории и сказки; все они дополняют религиозную литературу литературой чисто мирской по содержанию и назначению. С другой стороны, некоторые жанры здесь гораздо менее обширны и независимы, чем в Месопотамии. Это относится, в частности, к мифологической литературе, элементы которой, короткие, фрагментарные и непоследовательные, приходится выискивать среди произведений другого жанра – погребальных текстов. Этот жанр типичен для Древнего Египта и при всем разнообразии форм и содержания отличается завидным единством назначения.

Еще одно впечатление от сравнения египетской и месопотамской литературы – то, что первая менее однородна и менее статична. Начнем с того, что нам известны имена некоторых, хотя и немногих, египетских авторов; кроме того, мы видим, как со временем одни литературные жанры расцветали, другие приходили в упадок, видим развитие новых тем и концепций.

Из этих наблюдений можно сделать общий вывод: в Египте, судя по всему, существовали прорехи в прочной религиозной ткани, единство и непрерывность которой характерны не только для Месопотамии, но и для всех литератур Древнего Востока. Это явление не результат каких-то позитивных размышлений; причина скорее кроется в более широкой и разнообразной ментальности египтян, богатой даже в самых нелепых своих элементах, все из которых невозможно свести к религиозным представлениям.

Мифологическая литература, как мы уже сказали, в основном включена в погребальные тексты, где встречаются самые несопоставимые темы – все для того, чтобы помочь умершему. В качестве примера можно рассмотреть знаменитую Книгу мертвых – собрание гимнов, молитв и магических заклинаний, в которое включены сказания о происхождении Вселенной и деяниях богов.

Это произведение вполне соответствует состоянию египетской религиозной мысли, хотя в нем нет единого рассказа о происхождении мира, а есть несколько разных версий, причем все они существуют одновременно и не видно ни малейшей попытки как-то согласовать их между собой. Но одна тема появляется с особенной частотой и заслуживает особого упоминания, поскольку уходит корнями глубоко в жизнь Древнего Египта. Это тема первичного холма, который появляется из водного хаоса и порождает солнечного бога – а ему, в свою очередь, суждено дать жизнь остальным богам. Трудно не провести аналогию с природой. Во время разлива Нила древний египтянин видел, как бурлящие воды скрывают под собой землю, а потом медленно отступают; над водой появляется первый маленький холмик, покрытый плодородным илом – залогом будущего урожая. Затем солнце согревает своим живительным теплом только народившиеся растения. Мистико-религиозное воображение египтян отразило этот важный этап в жизни природы на космическое начало и отождествило с картиной первого, начального этапа существования мира.

Самый поразительный миф о богах – несомненно, миф об Исиде и Осирисе, и не только из-за его значительности в религиозном контексте, но и потому, что он послужил источником нескольких драматических произведений, записи о которых дошли до нас. Но здесь возникает та же проблема: у нас нет полной версии мифа. В самом деле, уцелевшие отрывки настолько фрагментарны, что для соединения их в единую картину нам приходится обратиться к рассказу греческого историка Плутарха. По крайней мере, у него есть цельная версия мифа, из которой можно понять, как растительный цикл у египтян закрепился в определенных формах, а также сравнить эти формы с другими известными нам вариантами. Осирис – царь, который устанавливает на земле мир и учит людей возделывать землю; Исида – его жена; Сет – его завистливый брат. Сет прибег к хитрости: он приказал изготовить великолепный саркофаг по точным меркам Осириса; на пиру он показал всем присутствующим этот саркофаг и пообещал отдать его тому, кому он придется точно по мерке. Гости пробуют ложиться в саркофаг, но безуспешно; Осирис, в свою очередь, тоже ложится, и саркофаг оказывается ему точно по мерке. Тут в зал врываются сторонники Сета, закрывают саркофаг и бросают его в реку. Согласно греческой версии, река уносит саркофаг в море, а затем в Библос. Жена убитого, в страшном горе, пускается на поиски тела и после долгих странствий находит его; тогда она обращается к богам. Боги тронуты ее мольбой. Тело Осириса укладывают и обертывают пеленами. Его супруга, превратившись в хищную птицу, летает над ним, овевая его взмахами крыльев. Неподвижное тело начинает шевелиться, дыхание медленно возвращается. Но Осирис не сможет провести свою новую жизнь среди живых: ему предстоит править царством мертвых и нести им справедливость, которую он прежде установил на земле.

У мифа об Осирисе есть продолжение, известное нам из хорошего египетского источника. Уже после смерти Осириса у Исиды рождается сын, бог-сокол Гор. Повзрослев, он отправляется на поиски убийцы отца, стремясь отомстить за него. Битва между Гором и Сетом продолжается десятки лет и рассказывается как серия эпизодов столкновения ловкости и ярости перед трибуналом богов. Вот, к примеру, описание одного из эпизодов схватки:

Сет поклялся богам великой клятвой, говоря: «Нельзя отдавать ему власть, пока он не победит меня в состязании: мы построим каменные ладьи и поплывем, и тот, кто победит в гонке, получит власть». Тогда Гор построил себе ладью из кедра и покрыл его штукатуркой и спустил ее на воду вечером, так что никто этого не заметил. Сет увидел ладью Гора и подумал, что она из камня, и он пошел на вершину горы и срезал себе пик и сделал себе каменную ладью в 138 кубитов[19]. Затем они отплыли на своих ладьях в присутствии эннеады, и ладья Сета затонула.

При помощи этой и других подобных хитростей Гор в конце концов одерживает верх над противником, и боги объявляют его достойным занять отцовский трон.

Невозможно отрицать, что этот текст грубоват и лишь формально связан с мифом об Осирисе, вдохновленным гораздо более возвышенными религиозными концепциями. Невозможно даже понять, всерьез рассказывает все это автор или иронизирует. Очевидно, что его боги сильно уступают по уровню богам Месопотамии.

Прежде чем закончить рассказ о египетской мифологии, отметим, что в ней совершенно отсутствует фигура героя-полубога, столь характерная для месопотамской, а затем и для греческой эпической поэзии. Еще более интересно отсутствие бесплодной погони за бессмертием, которая движет подобную фигуру. Но как могло быть иначе, если египтяне были совершенно уверены в том, что после смерти возобновят свое существование и будут жить в том мире примерно так же, как в этом?

В Египте времен Нового царства процветала лирическая поэзия, как религиозная, так и мирская. Как и в Месопотамии, религиозную лирику представляют здесь гимны богам и царям. Мы, когда говорили об истории Египта, уже цитировали великолепный гимн Аменхотепа IV. Новая черта этого гимна – в том, что он не ограничивается обычными религиозными формулами, а передает живое впечатление от природы: можно даже сказать, что народам Месопотамии незнакомо было такое полное и радостное восприятие природы. Этот литературный жанр не ограничен, разумеется, рамками правления фараона-реформатора: его черты можно заметить и в более ранних произведениях, как, например, в этом гимне Амону-Ра:

Начало всего сущего, единый,

Единственный, творящий всякую плоть.

Все люди произошли от взора очей Твоих,

А боги от слова уст Твоих.

Ты починаешь рост трав,

Жизнь рыбам речным и птицам небесным…

Все сферы приветствуют Тебя:

В вышине небес,

На поверхности земли,

В глубине морей.

Боги поверглись во прах перед величием Твоим,

Они прославляют душу Творца своего,

Ликуют перед лицом зачавшего их и поют:

«Гряди в мире, отче отцов всех богов,

Утвердивший свод небесный над землею,

Начало сущего, Творец всякой плоти,

Владыка Всевышний, Глава богов!»[20]

Мы уже приводили цитаты из царских гимнов, когда писали о Тутмосе III; имеются также покаянные псалмы и молитвы. Но мы должны двигаться дальше и рассмотреть самый характерный, даже уникальный вид египетской лирики: светскую поэзию. Для начала отметим, что в египетской поэзии имеются свежие и очень нежные любовные песни. Слушая голос этой девицы, трудно поверить, что находишься на Древнем Востоке:

Раза в четыре быстрее колотится сердце,

Когда о любви помышляю.

Шагу ступить по-людски не дает,

Торопливо на привязи скачет.

Ни тебе платье надеть,

Ни тебе взять опахало,

Ни глаза подвести,

Ни душистой смолой умаститься!

О милом подумаю – под руку так и толкает:

«Не медли, не мешкай! Желанной мечты добивайся!»

Ты опрометчиво, сердце мое!

Угомонись и не мучай меня сумасбродством.

Любимый придет к тебе сам,

А с ним – любопытные взоры.

Не допускай, чтобы мне в осужденье сказали:

«Женщина эта сама не своя от любви!»

При мысли о милом терпеливее будь, мое сердце:

Бейся, по крайности, медленней раза в четыре![21]

А вот жалоба молодого человека, который не видел своей возлюбленной уже целую неделю:

Семь дней не видал я любимой.

Болезнь одолела меня.

Наполнилось тяжестью тело.

Я словно в беспамятство впал.

Ученые лекари ходят —

Что пользы больному в их зелье?

В тупик заклинатели стали:

Нельзя распознать мою хворь.

Шепните мне имя Сестры —

И с ложа болезни я встану.

Посланец приди от нее —

И сердце мое оживет.

Лечебные побоку книги,

Целебные снадобья прочь!

Любимая – мой амулет:

При ней становлюсь я здоров.

От взглядов ее – молодею,

В речах ее – черпаю силу,

В объятиях – неуязвимость.

Семь дней глаз не кажет она![22]

Столь же оригинальна и пиршественная поэзия. Неверное будущее только усиливает стремление веселиться: carpe diem![23] Следующая песня была обнаружена на стене гробницы Нового царства:

Следуй желаньям сердца,

Пока ты существуешь.

Надуши свою голову миррой,

Облачись в лучшие ткани.

Умасти себя чудеснейшими благовониями

Из жертв богов.

Умножай свое богатство…

Свершай дела свои на земле

По велению своего сердца,

Пока к тебе не придет тот день оплакивания,

Утомленный сердцем не слышит их криков и воплей.

Причитания никого не спасают от могилы.

А потому празднуй прекрасный день

И не изнуряй себя.

Видишь, никто не взял с собой своего достоянья.

Видишь, никто из ушедших не вернулся обратно[24].

Такие слова вызывают в памяти страдания Гильгамеша; но насколько другой тон, насколько другая обстановка! Даже психологический фон иной: в шумерской поэме Гильгамеш отчаянно цепляется за жизнь; здесь же мы видим отстраненное ожидание смерти.

Завершим мы краткий обзор египетской лирики еще одним замечанием: жалобы или плачи по разрушенному городу, которые в Месопотамии представляли собой отдельный литературный жанр (и снова будут представлять в Израиле), в Египте совершенно отсутствуют. Некоторые ученые пытались отнести к этой категории диалог разочарованного человека с его собственной душой, который мы будем обсуждать позже. Но сходство это поверхностное, поскольку диалог разочарованного человека с душой субъективен, это всего лишь поэтическое выражение человеческой грусти, тогда как плач основан на конкретном объективном факте: разрушении города. Нам кажется, что с месопотамскими и еврейскими жалобами в Египте можно сравнить скорее «пророчества» Ипувера, которые мы цитировали в разделе «Исторический очерк». Собственно, это вовсе не пророчества, скорее рассказ о бедствиях – и неудивительно, что рассказ этот относится к одному из немногочисленных в истории Египта периодов кризиса и разрушения, после которого страна вновь триумфально поднялась. Вообще, у египетской цивилизации было мало времени для воплей и причитаний о бедствиях: в периоды величия их почти не было, а когда наступала катастрофа, было уже поздно.

Поучительная литература практиковалась в Египте с древнейших времен. Коллекции афоризмов разбросаны по всему периоду существования египетской цивилизации, а имена авторов – реальные или выдуманные – передавались из поколения в поколение как символ мудрости.

Со времен Древнего царства, к примеру, дошли до нас поучения Птахотепа – старого визиря, который просит фараона отпустить его на покой и заменить сыном, которого он, Птахотеп, воспитывал при помощи следующих речений. Вот некоторые из них в разных переводах:

Ученостью зря не кичись!

Не считай, что один ты всеведущ!

Не только у мудрых —

И неискушенных совета ищи.

Искусство не знает предела.

Разве может художник достигнуть вершин мастерства?

Как изумруд, скрыто под спудом разумное слово.

Находишь его между тем у рабыни, что мелет зерно…

Если тебе случится быть гостем за столом человека выше тебя, принимай то, что дают тебе, и тогда, когда поставят это перед тобой… Держи взгляд долу, пока он не обратится к тебе, и говори, только когда тебя спрашивают. Смейся, когда он смеется, и это будет приятно его сердцу, и, все что ты делаешь, будет хорошо для него…

Если кто-то обратится к тебе с петицией, выслушай спокойно слова этого человека. Не отталкивай его, прежде чем он скажет все, что пришел сказать. Проситель хочет, чтобы на сказанное им обратили внимание, даже больше, чем получить просимое…

Если ты склонен к добру, заведи себе дом.

Как подобает, его госпожу возлюби.

Чрево ее насыщай, одевай ее тело,

Кожу ее умащай благовонным бальзамом,

Сердце ее услаждай, поколе ты жив!

Она – превосходная пашня для своего господина…

Кланяйся своему начальнику, тому, кто стоит выше тебя среди царских чиновников: твой дом и твое имущество это выдержат, и вознаграждение твое будет надлежащим. Плохо идти против вышестоящего: человек жив, пока он на хорошем месте.

В более поздний период египетской цивилизации, уже на закате, еще одна коллекция афоризмов добавляет к этим полезным советам дополнительную мораль. Это поучения

Аменемопета; их значение подчеркивается еще и тем, что в какой-то степени они послужили образцом для автора библейской Книги притчей:

Если находишь долг бедняка,

Раздели его на три части:

Прости две из них, а третью оставь.

Ты поймешь многое в жизни:

Ты ляжешь и будешь сладко спать,

А утро принесет хорошие новости.

Лучше добрая слава человеколюбца,

Чем полный амбар богатств;

Лучше хлеб с радостным сердцем,

Чем богатства в печали…

Не смейся над слепцом, не дразни карлика,

Не задирай хромого.

Не дразни человека, ведь он в руке Господа,

Не будь суров к нему, если он ошибается,

Ибо человек – глина и солома,

А Бог – строитель:

Он ежедневно сносит строения и возводит новые.

На существование басни в древнеегипетской литературе указывает множество следов; их настолько же много, насколько мало конкретных документальных свидетельств. Единственный уцелевший пример, однако, весьма значителен: это спор между головой и телом. Несложно заметить, что именно это произведение послужило прототипом для одной из басен Эзопа и знаменитой аллегории Менения Агриппы. В эллинистическую эпоху ситуация меняется: мы видим египетские басни в греческом переводе и можем глубже разобраться в вопросе о влиянии Египта на Грецию.

Разговор о поучительной литературе следует закончить грустной поэзией, поэзией уставшей от мира души. Высшее выражение этот жанр поэзии нашел в уже упоминавшемся диалоге – разговоре разочарованного человека со своей душой. Вероятно, он был написан в период кризиса, предшествовавший Среднему царству. Во многом он напоминает месопотамский и еврейский варианты разработки темы страданий праведника, но в египетском тексте страдания эти только подразумеваются, но не подчеркиваются, так что в этом смысле нет и проблемы, которая требовала бы решения. Вместо этого акцент делается на духовные страдания, на тягу к самоубийству – и на сомнение в том, что хотя бы это имеет смысл:

Кому мне открыться сегодня?

Братья бесчестны,

Друзья охладели.

Кому мне открыться сегодня?

Алчны сердца,

На чужое зарится каждый.

Кому мне открыться сегодня?

Раздолье насильнику.

Вывелись добрые люди.

Кому мне открыться сегодня?

Худу мирволят повсюду,

Благу везде поруганье…

Кому мне открыться сегодня?

В сердцах воцарилась корысть.

Что толку – искать в них опоры?

Кому мне открыться сегодня?

Нет справедливых,

Земля отдана криводушным.

Кому мне открыться сегодня?

Нет закадычных друзей,

С незнакомцами душу отводят…

Кому мне открыться сегодня?

Зло наводнило землю,

Нет ему ни конца, ни края.

Затем автор возносит хвалу смерти: