Ханаанеи и арамеи
Буферные государства
Когда люди пустыни выходят из аравийских песков и заселяют более плодородные окружающие регионы, вмешиваются в ближневосточную историю, они не только двигаются в противоположном направлении, но и действуют в принципиально иной манере, нежели люди гор. Последние появляются на исторической сцене на ограниченное, хотя и немалое время; они создают политические организмы, характерные своим единством и сплоченностью и сопоставимые по движущей силе с империями Египта и Месопотамии; они, наконец, внезапно рушатся и исчезают под давлением внешних сил. Люди пустыни, напротив, присутствовали на месте событий с незапамятных времен и время от времени проявляли себя; кроме того, создаваемые ими государственные образования были меньших размеров и всегда уступали по влиянию и движущей силе окружающим великим державам.
Главной точкой выхода и сбора для народов пустыни служила прибрежная зона Восточного Средиземноморья между Египтом и Месопотамией. Это вполне понятно – не только потому, что это самый естественный и близкий объект для завоеваний, но и потому, что этот регион, расположенный между конкурирующими политическими блоками, был точкой наименьшего сопротивления.
Характерные черты истории этого региона всегда определялись его географическими условиями. Узкая полоска земли, открытая с одной стороны пустыне, с другой морю и почти целиком занятая горами, изрезанными вдоль и поперек речными долинами и открытыми равнинами… Можно сказать, что этот регион самой природой предназначен был служить ареной политической фрагментации. Более того, его положение – на полпути между Месопотамией, Анатолией и Египтом, на пересечении путей сообщения, связывающих три континента, – делает его естественным местом встречи и столкновения великих держав. Этим объясняется и вечно шаткое положение, и разобщенный характер местных политических образований, которые периодически подвергались самым разным влияниям и часто разрушались тем самым иностранным владычеством, которое, как ни парадоксально, одно только и способно было их объединить. Говоря современным языком, здесь всегда существовали исключительно «буферные государства». Зажатые между более крупными и мощными державами, они довольствовались в истории пассивной ролью, а их политика изобиловала колебаниями и откатами; тем не менее, как мы убедимся, это вовсе не лишало их собственной индивидуальности.
С точки зрения историка, традиционное деление этого региона на две части – Сирию и Палестину, к которым можно добавить еще Ливан и Финикию, – далеко не идеально. Такое деление говорит одновременно и слишком мало, и слишком много. Слишком мало, потому что в этих районах природа слишком разнообразна, а политическая история чрезвычайно раздроблена. Слишком много, потому что разделение и разграничение этих регионов между собой само по себе неадекватно; можно подумать, что его определяют исключительно религиозные, а не политические факторы – а именно история Израиля, – тогда как на самом деле эти исторические единицы были таковыми лишь на протяжении очень небольших периодов времени. Мы считаем более правильным отказаться от этого деления в пользу единого всеобъемлющего термина, который следует понимать как обозначение совокупности многочисленных и часто меняющихся элементов. Если мы попробуем опереться на классических авторов и современных географов, то окажется, что единственно возможное обозначение этого региона – Сирия в широком смысле этого слова, весь регион между Египтом и Месопотамией, Аравийской пустыней и Средиземным морем. Однородность здесь почти исключительно географическая, но оказывает влияние и на исторические процессы – влияние, возможно, негативное и пассивное, но оттого не менее реальное. Это промежуточная зона между силовыми блоками, историческая цель активных конкурирующих сил, точка, где в зависимости от обстоятельств происходило то объединение, то расщепление.
Племена, приходившие время от времени в Сирию (мы теперь будем использовать это слово в широком смысле, о чем только что говорилось) из пустыни, не были, разумеется, там единственными; несомненно, однако, что они были там самыми заметными и играли немалую роль как в формировании этнического комплекса, так и в определении хода истории. Эти народы были связаны между собой не только географически, но и общим происхождением, причем эта связь здесь гораздо прочнее, чем у горных племен. Если в горах она ограничивалась отдельными пластами или элементами, то здесь распространялась на целую группу пустынных племен общего происхождения. Эту особенность легко объяснить вынужденной изоляцией, которую обеспечивали природные условия пустыни.
Люди пустыни были семитами. Однажды мы уже были свидетелями того, как стремление этих племен к экспансии привело к завоеванию Месопотамии и формированию вавилонской и ассирийской цивилизаций. В Сирии им удалось добиться большего этнического преобладания, но их политические амбиции здесь были более ограниченны. Все дело в местных условиях.
Различные группы этих племен известны под многими именами, столь же разнообразными и противоречивыми, как местные географические названия. В заголовок этой главы мы вынесли ханаанеев и арамеев – это самые распространенные и всеобъемлющие названия. Первое (ханаанеи) объединяет под собой всех семитских обитателей Палестины и финикийского побережья, а второе (арамеи) обозначает одну из групп, утвердившуюся в северной прибрежной зоне в конце 2-го тысячелетия до н. э. Как будет показано, только второй из этих терминов обозначает нечто относительно конкретное, тогда как «ханаанеи» это объединяющее понятие, в которое входит множество отдельных элементов; если разобраться, это понятие определяется скорее негативно, как «неарамеи». В него входят амориты (амурру), моавитяне, идумеи, аммонитяне и даже иудеи. По этой причине мы повторим сказанное о географической ситуации: деление на две части неадекватно, потому что не принимает во внимание внутреннего разнообразия; и слишком определенно, потому что не учитывает общего – несмотря на разнообразие составляющих элементов – внутреннего единства этих народов, заданного общностью состава, происхождения и среды обитания. Так что с названием народа возникает та же проблема, что и с географическим названием. Решение тоже аналогично: точно так же, как для обозначения региона мы выбрали термин «Сирия», его обитателей мы будем называть «сирийцами». Как и с географическим названием, мы предварительно оговоримся, но предупредим заранее: дальнейшее исследование ясно выявит необходимость общего термина для обозначения общих характеристик и условий – а следовательно, исторической общности, которая, хоть и состоит из разнообразных, постоянно меняющихся элементов, не становится оттого менее реальной.
Исторический очерк
Самый длинный период древнесирийской истории, с начала времен до примерно 1200 г. до н. э., проходил под египетским влиянием. Затем, примерно на триста лет, кризис великих империй позволил местным образованиям добиться независимости и даже – ненадолго – единства. Наконец, начиная с 900 г. до н. э., этот регион постепенно захватывает ассирийская экспансия; сначала Ассирия распространяет сюда свое влияние, затем завоевывает. В VI в. до н. э., когда ассирийцев сменили вавилоняне, оккупация уже завершена и Сирия, утратившая независимость, просто переходит от одной империи к другой в качестве провинции.
Этот исторический обзор следует дополнить географическим пояснением: даже в период египетского господства крайний север региона находился в сфере политического и культурного влияния месопотамских и анатолийских народов; тогда как крайний юг оставался под египетским влиянием даже во время ассирийской экспансии.
Политика противостоящих сил в Сирии имела совершенно разные организационные формы; господство конкурирующих держав имело совершенно разную природу. Как мы позже рассмотрим в деталях, египтяне не ставили себе целью аннексировать эти земли; они хотели лишь контролировать их, а потому удовлетворялись данью с местных владык и назначением своих смотрителей и сборщиков дани. Египтяне не колонизировали территорию и практически никак не влияли на ее этническую структуру. Хетты придерживались примерно той же политики, что и египтяне, и даже заключали с местными владыками такие же договоры о вассалитете, как между собой; но этнически они очень активно проникали в регион, в результате чего здесь возник неохеттский политический и культурный сектор. Наконец, ассирийцы придерживались политики прямой аннексии и стремились уничтожить всякие традиции независимости, для чего переселяли на новые места целые массы народа. Эта политика, которую продолжили и довели до логического конца вавилоняне, положила конец существованию Сирии как самостоятельной исторической единицы.
У нас нет практически никакой прямой информации о начале проникновения в Сирию семитских племен; поэтому лучше оставить в стороне многочисленные гипотезы и предлагаемые даты. Однако можно рассмотреть косвенные свидетельства: горы и реки региона носят преимущественно семитские названия; то же относится и к некоторым городам, построенным, как доказала археология, в самом начале исторического периода, если не раньше. Таким образом, предположение о том, что к началу истории (ок. 3000 до н. э.) семиты здесь уже присутствовали, кажется вполне оправданным.
На основании археологических данных можно также сформулировать гипотезу о политической организации древнейших обитателей региона. Мощные стены вокруг городов говорят о системе городов-государств, приспособленных к обороне как друг от друга, так и от окружающих кочевых племен.
С самого начала городами правили, вероятно, местные владыки, как происходило и в более поздние исторические периоды. Мы не можем сделать никаких выводов о природе и форме правления в этих городах-государствах; но из древнейших египетских текстов нам известно, что Египет доминировал над этими мелкими государствами как в политике, так и в торговле; время от времени он устраивал сюда военные экспедиции, чтобы убедительно напомнить о своем господстве и необходимости платить дань. При ближайшем рассмотрении этот факт свидетельствует о местных беспорядках – иначе не видно достаточно веской причины для столь решительных действий.
К началу 2-го тысячелетия до н. э. данных у нас появляется больше. В египетских текстах появляются новые собственные имена сирийских правителей: теперь это имена, характерные для аморитов – семитского племени, которое, как мы уже видели, примерно в это время проникло в Месопотамию и утвердилось там. Таким образом, мы можем сделать вывод, хотя и не знаем наверняка, когда и как это произошло, что движение этих племен достигло Сирии, привнеся сюда, как и в Месопотамию, новый этнический элемент. Поскольку египетские и месопотамские свидетельства, как правило, совпадают, история аморитов известна нам значительно лучше, чем история их предшественников. В египетских «текстах проклятий» называются имена и места правления владык, а фрески в Бени-Хасане дают некоторое представление об их внешности. Кроме того, в дипломатических архивах Мари можно найти немалую переписку с этими правителями. Вместе два этих источника говорят о раздробленности на города-государства или, по крайней мере, на небольшие провинции, по образцу тех, что прежде существовали в Сирии, – а также о том, что центральные и южные государства региона попадали в сферу влияния Египта, а северные – Месопотамии.
Из сказанного очевидно, что большая часть наших знаний об истории Сирии получена из внешних источников, в основном из дипломатических архивов. Вообще, о событиях 2-го тысячелетия до н. э. мы знаем почти исключительно из двух таких архивов – уже упоминавшегося архива Мари в Месопотамии и несколько более позднего по времени архива Тель-Амарны в Египте. Лишь недавно с открытием политических архивов в Алалахе и Угарите такое положение вещей несколько изменилось; обнаруженные вновь архивы доказывают, что местные мелкие властители тоже хранили дипломатические документы. Преобладание архивных данных сочетается здесь с почти полным отсутствием исторических надписей или анналов[33], подобных тем, из которых мы черпаем основные сведения по истории соседних империй. Поэтому информация, имеющаяся в нашем распоряжении, носит разный характер: в случае великих империй мы знаем в основном о военных предприятиях и мирных делах внутренней политики, а в случае Сирии – наблюдаем хитросплетения дипломатии и отношения между бюрократическими институтами.
Поскольку «тексты проклятий» называют только имена, информацию о аморитском периоде приходится извлекать из архивов Мари. В Верхней Сирии выделяются три государства: Кархемиш, Алеппо и Катна. Особенно тесные отношения существовали между Мари и Катной. На мощь этого государства указывают несколько фактов: в документах упоминаются двадцать зависимых от него царей; его царствующий дом заключает династический брак с царствующим домом Ассирии; Катна на равных с Мари участвует в совместной военной экспедиции. Так, царь Катны приглашает царя Мари присоединиться к нему в общем предприятии:
Ясмах-Адду скажи: так говорит Ишхи-Адду, брат твой… Что касается твоего прихода сюда, не пренебрегай. Сейчас удачный момент тебе прийти. Пусть твое войско радуется добыче и благословляет тебя. Те три города не сильны, мы сможем взять их в один день. Поэтому приходи не мешкая, возьмем эти города, и войско твое порадуется добыче. Если ты брат мне, приходи ко мне не мешкая.
Обратите внимание на вступительную формулировку, характерную для этого эпистолярного стиля. У нас есть еще одно письмо, также имеющее отношение к Катне и интересное в первую очередь своими личными интонациями. Это прекрасный пример тех возможностей, что открывают перед нами эти архивы; мы уже видели в приложении к вавилонянам и ассирийцам, как они помогают нам уйти от стереотипных форм, преобладающих в официальных надписях, и увидеть за ними характеры и субъективные реакции древних царей. Царь Катны послал царю Ассирии двух ценных коней и получил в ответ жалкую сумму в двадцать мин свинца. Он настолько разгневан, что пишет своему царственному коллеге:
Ишме-Дагану скажи: так говорит Ишхи-Адду, брат твой. Таких вещей говорить не следует, но я просто должен высказаться, чтобы облегчить душу. Истинно сказано, ты великий царь! Ты попросил у меня двух коней, о каких мечтал, и я послал их тебе, и вот, ты прислал мне двадцать мин свинца!.. Цена этих коней здесь, в Катне, составляет шестьсот сиклей серебра; а ты прислал мне двадцать мин свинца! Что сказали бы люди, если бы узнали об этом? Они наверняка не смогли бы смотреть на нас как на равных!
Вспышки такого рода, с их живостью и прямотой, редко встречаются на Древнем Востоке. Тем интереснее для нас тот факт, что письмо это обнаружено в архиве Мари; это означает, что царь этого города – брат царя Ассирии – перехватил его и не постеснялся прочитать, а затем решил, что не стоит пересылать такое письмо адресату.
Эти архивы свидетельствуют также о постоянном давлении на государства, стоящие на кромке пустыни, со стороны кочевых племен в их постоянном стремлении к более плодородным землям. Вот что пишет некий местный вождь царю Мари об одной из опаснейших кочевых групп, бини-ямина:
Моему господина скажи: так говорит Яким-Адду, слуга твой. Касательно дел бини-ямина, о которых я писал моему господину, то я послал человека в их города, чтобы прояснить дело… Когда их спрашивают, они отвечают: «Нет пастбищ, поэтому мы движемся в верхние земли». Так они мне сказали. Мое ополчение сильно… каждый из бини-ямина, направляющийся из нижних земель в верхние, будет схвачен, а схваченный, будет посажен в тюрьму. Пусть мой господин изволит написать мне, и я прикажу доставить этих пленников ему.
Эра Мари сменяется временным владычеством гиксосов. Затем Египет восстанавливает свое владычество, которое на севере уравновешивается лишь вмешательством горных народов, в первую очередь хеттов. Этнически хетты проникают все дальше и дальше, и в XVI в. до н. э., как вновь показывают имена собственные, сирийское население представляет собой смесь доаморитских семитов, аморитов, хеттов и хурритов; нет только египтян, поскольку их владычество характерно не колонизацией, а контролем.
Мы располагаем большим количеством данных по XIV в. до н. э.; источник этих данных – архивы Тель-Амарны. В столице фараона-реформатора Аменхотепа IV была обнаружена переписка, которую он сам и его предшественники вели с мелкими сирийскими вассальными государствами. Из-за слабости Египта этот период выдался особенно беспокойным. Мелкие царьки конфликтовали друг с другом, жаловались друг на друга фараону, просили о помощи. К примеру, так царь Мегиддо Биридия доносил фараону о поведении Лабаи, царя Сихе (Шхем):
Царю, господину и солнцу моему, скажи: так говорит Биридия, истинный слуга царя. К стопам царя, моего господина и солнца моего, припадаю семь и еще семь раз… Да будет известно царю, с тех пор как вернулись лучники, Лабая строит мне козни, и мы не можем щипать шерсть, и мы не можем выходить за ворота в присутствии Лабаи, потому что он узнал, что ты не дал лучников; и теперь он твердо решил захватить Мегиддо. Пусть защитит царь свой город, иначе Лабая захватит его! Воистину, город поражен смертью от чумы и болезни. Пусть царь даст сотню человек гарнизона для защиты города, иначе Лабая захватит его! Воистину, у Лабаи нет другой цели. Он пытается разрушить Мегиддо.
Еще раз обратите внимание на характерную фразеологию начала. Лабая отвечает на упреки фараона протестами и заявлениями о своей невиновности:
Царю, господину и солнцу моему, скажи: так говорит Лабая, слуга твой и грязь, на которую наступаешь. К ногам царя, господина моего, припадаю семь и еще семь раз. Я слышал слова, которые царь написал мне, и кто я такой, чтобы царь терял из-за меня свою землю? Вот, я верный слуга царя, и я не бунтовал, и я не грешил, и я не задерживал дань свою, и я не отказываюсь выполнять требования твоего представителя. А теперь на меня злостно клевещут, но пусть царь, господин мой, не приписывает мне измену!
Был ли Лабая искренен в своих протестах? В подобных ситуациях у египетского суда было единственное средство установить истину: послать в соответствующий город инспекторов, которые бы действовали одновременно как смотрители и как сборщики дани. Однако иногда такие чиновники сами начинали творить произвол. Об одном таком случае царь Гезера Милкилу пишет фараону с очевидной искренностью:
Царю, господину моему, пантеону и солнцу моему, скажи: так говорит Милкилу, твой слуга, пыль под твоими ногами. К ногам царя, моего господина, пантеона и солнца моего, семь раз, семь раз я припадаю. Пусть царь, мой господин, знает, что сделал со мной Янхаму после того, как я покинул царя, моего господина. Теперь он хочет получить две тысячи сиклей серебра из моей руки, говоря мне: «Отдай мне твою жену и детей твоих, или я раздавлю тебя!» Пусть царь знает об этом деле, и пусть мой господин пришлет за мной колесницы, и пусть он возьмет меня к себе, чтобы я не погиб!
Особенный интерес представляют письма, в которых речь идет об отчаянных воинах-хабиру. Кто это такие? Действительно ли это евреи, как с давних пор полагают некоторые ученые, опираясь на формальное сходство названий? Из текстов явствует, что хабиру – люди больших военных способностей, причем в одних государствах они находятся под контролем властей, а в других совершают пограничные набеги и ведут своего рода партизанскую войну. Однако самая поразительная черта хабиру состоит в том, что имена этих людей от региона к региону меняются по типу и национальной принадлежности, так что создается впечатление, что это не этническая группа, а общественный класс. Соответственно, идентифицировать их с евреями некорректно, разве что последние тоже составляли часть класса хабиру в некоторых регионах и в некоторые периоды времени, – так что другие народы называли их хабиру.
История периода, непосредственно следовавшего за эрой Тель-Амарны, лучше всего отражена в исторических архивах, недавно обнаруженных в Угарите. Они относятся ко времени примерно с середины XIV в. по середину XIII в. до н. э. и свидетельствуют о том, что Угарит, расположенный на крайнем севере Сирийского региона, находился под хеттским владычеством. В этом архиве имеется договор на привычном для дипломатии аккадском языке между великим царем Суппилулиумой и царем Угарита Никмаду. Структура договора следует классической модели хеттских дипломатических документов: начинается с исторической преамбулы, переходит к условиям соглашения и завершается просьбами к богам. К договору прилагается письмо, в котором Суппилулиума советует Никмаду согласиться на предлагаемый союз:
Так говорит солнце, великий царь… Никмаду говорит: хотя земля Нихашше и земля Мукиш мои враги, не опасайся их, имей веру в себя! Как в прошлом твои предки были друзьями, а не врагами земли хеттов, теперь и ты, Никмаду, будь врагом моих врагов и другом моих друзей. Если ты, Никмаду, прислушаешься и выполнишь эти слова великого царя, твоего господина, ты увидишь результат милостей, которые великий царь, твой господин, дарует тебе. Сохрани поэтому, Никмаду, союз и дружбу с землей хеттов, и ты увидишь, как обойдется великий царь с царями Нихашше и Мукиша, которые отказались от союза и дружбы с хеттским народом и стали врагами великого царя, их господина! Тогда ты, Никмаду, вперед будешь верить словам великого царя, твоего господина.
Самые поздние документы угаритского архива датируются периодом незадолго до вторжения людей моря. Это вторжение, которому предшествовали многочисленные стычки, пришло на Ближний Восток около 1200 г. до н. э.
Народы моря оставили политический след в виде крошечного государства филистимлян на побережье и этнические следы в виде вливания нового индоевропейского элемента в очень неоднородный комплекс племен Сирийского региона. Но главное значение этого вторжения состоит в том, что оно создало исторический вакуум между двумя великими державами, которые разрушило или оттеснило в естественные пределы. Этот вакуум заполняется целой цепочкой семитских племен, верных присущей им экспансионистской тенденции; они организуют здесь собственные политические организмы, небольшие, но впервые в истории принципиально независимые. На юге преобладает группа израильских племен, но вместе с ней приходят и селятся рядом и представители других групп: мидианиты, идумеи, моавитяне и аммонитяне. На севере преобладает арамейская племенная группа.
И израильтяне, и арамеи имеют за плечами длинную историю: история израильтян известна в традиционном библейском пересказе, история арамеев в настоящее время выясняется при помощи серии ссылок в различных текстах; однако эти ссылки доказывают всего лишь существование такого народа и не дают никаких подробностей. Единственный достоверный факт, привнесенный в историю арамеев современным историческим подходом, состоит в том, что их утверждение в Сирии совпадает по времени всего лишь с образованием известных нам городов, а вовсе не с появлением арамеев в этом регионе.
Организация новых народов воспроизводит монархическую форму, уже существующую в регионе. Единственное исключение – Израиль, который с самого начала представляет собой конфедерацию племен вокруг религиозного центра. Мидианиты, идумеи, моавитяне и аммонитяне имеют собственных царей – как и арамеи, хотя арамеи при этом не объединены, а образуют несколько отдельных государств: это Дамаск, Соба, Хамат, Бит-Агуши – центрами здесь были Алеппо и Арпад – и Шамаль. Вообще, арамеи не были ограничены территорией Сирии: они проникли и в Месопотамию, где основали государства Бит-Адини, Бит-Бахьяни и Бит-Якини.
Примерно в 1000 г. до н. э. в результате создания израильской монархии сложившееся равновесие оказывается поколеблено в пользу этой монархии, и через некоторое время весь Сирийский регион объединяется под ее властью или господством. Государство израильтян – самое крупное и независимое из всех существовавших до того момента сирийских государств; его существование возможно потому, что в великих империях, между которыми оно располагается, продолжается кризис. Когда же – около конца X в. до н. э. – эти империи вновь обретают стремление к экспансии, израильская монархия разделяется на два государства – Иудею и Израиль, и равновесие восстанавливается; однако это неустойчивое равновесие, и его чем дальше, тем больше нарушают внешние угрозы.
Начиная с этого момента мы можем достаточно подробно отслеживать последнюю фазу сирийских альянсов и конфликтов, причем по местным источникам. Во-первых, у нас есть обширная историческая литература израильтян; в городах Финикии имеются многочисленные, хотя и краткие, надписи; кроме того, Иосиф Флавий воспроизводит и сохраняет для нас фрагменты анналов Тира, в то время главного города Финикии; моавитяне оставили для потомков длинную и информативную надпись о деяниях царя Меши; и, наконец, многочисленные арамейские надписи позволяют нам идентифицировать и реконструировать различные исторические события. Необходимо отметить, что все эти надписи сделаны алфавитным письмом; это свидетельствует о новом громадном шаге по пути цивилизации: изобретении алфавита. Скорее всего, это было сделано во 2-м тысячелетии до н. э. где-то в Сирии, и, безусловно, это величайший вклад, который внесли народы этого региона в дело прогресса человечества.
Исторические надписи всегда посвящены одному и тому же: отмечают победу над врагами. К примеру, в арамейской надписи, которую царь Хамата Закар в конце X в. до н. э. посвящает своему богу Ваалу, говорится так:
Стелу поставил Закар, царь Хамата и Лагиша, [богу] Алуру… Я Закар, царь Хамата и Лагиша. Ваал небесный услышал меня, помог мне и поставил меня царем над Хадраком. Бар-Хадад, сын Азаила, царь Арама, соединил против меня 14 царей: Бар-Хадада и его войско, Бар-Хаша и его войско, царя Куэ и его войско, царя Амка и его войско, царя Гургума и его войско, царя Шамаля и его войско, царя Мализа и его войско… и еще семь царей с их войсками. Все эти цари осадили Хадрак. Они возвели стену, более высокую, чем стена Хадрака, и вырыли ров, более глубокий, чем его ров. Но я воздел мои руки к Ваалу небесному, и он услышал меня, и говорил со мной через пророков и через прорицателей, и сказал: «Не бойся, я сделал тебя царем; я с тобой и освобожу тебя от всех осаждающих и всех этих царей…»
Из этой надписи можно сделать вывод о долговременной независимости, о сосредоточенности исключительно на местных проблемах. И это верно в отношении всего Сирийского региона. Горизонт здесь расширяет только одна группа крохотных финикийских государств – да и то не средствами местной политики, а путем заморской колонизации, которая остается их характерной чертой. Начиная по крайней мере с XI в. до н. э. финикийцы основывают базы на островах Эгейского моря, в Киликии, в Северной Африке, в Испании, на Мальте, Сицилии и Сардинии. Большинством из этих колоний финикийцы обязаны Тиру, основавшему, кроме всего прочего, важнейшую из заморских колоний – Карфаген.
Возникнув в конце IX в. до н. э., этот город со временем выстроил вокруг себя великую империю.
С началом VIII в. до н. э. сирийская политическая сцена меняется. Усиливается давление Ассирии, которое постепенно превращается в настоящую аннексию. Начиная с этого момента владыки не стесняются признавать свой вассалитет, как можно судить из надписи, оставленной царем Шамаля Бар-Ракибом:
Я Бар-Ракиб, сын Панамувы, царь Шамаля, слуга Тиглатпаласара, господин четырех частей земли. Благодаря праведности отца моего и моей собственной праведности воссел я по воле господина моего Ракиб-Эля и господина моего Тиглатпаласара на трон отца моего. Дом отца моего выиграл более других, и я выполнял волю моего господина, царя Ассирии, среди могучих царей, обладателей серебра и золота. Я воссел в доме отца моего и добился его процветания превыше дома одного из могучих царей. Братья мои, цари, завидуют процветанию моего дома. Отцы мои, цари Шамаля, не имели доброго дома. Они владели домом Киламувы, что был им домом зимним и домом летним. Но я построил этот дом.
Во второй половине VIII в. до н. э. мелкие сирийские государства начинают разрушаться: в 743 г. до н. э. пришел черед Арпада, в 732 г. до н. э. – Дамаска, в 722 г. до н. э. – Самарии, в 675 г. до н. э. – Сидона. Ассирийцев сменили вавилоняне, но политика не изменилась: в 586 г. до н. э. падением Иерусалима заканчивается древняя история евреев; в 573 г. до н. э. взят Тир; в конце концов покорены и самые южные государства. Когда в 538 г. до н. э. персы завоевывают Вавилон, Сирия уже является всего лишь провинцией Вавилонской империи. Как провинция, она просто переходит от одного завоевателя к другому. Вассалитет уступает место оккупации; начинается применение политики массовых депортаций, и этнические силы, формировавшие до этого историю Сирии, рассеиваются и гибнут.
Религиозная структура
Характерные черты сирийской цивилизации прямо следуют из природы и условий ее истории. Тому и другому недостает единства, и невозможно говорить об одной отдельно взятой культуре, – существует столько же культур, сколько мелких политических организмов, в которых они формируются. Поскольку основой истории Сирии служит смешение этнических элементов, ее культура также представляет собой продукт объединения слабо сопоставимых элементов. Наконец, поскольку преобладающей темой сирийской истории является иностранное владычество, в культуре тоже преобладает влияние соседних великих держав. Добавьте к этим факторам почти непрерывные войны и вторжения – и получите ситуацию, не только не способствующую развитию цивилизации, но угрожающую ей. Этим, в частности, объясняется малое количество сохранившихся памятников, в противоположность обилию месопотамских и египетских документов.
Эти же соображения полностью приложимы и к религии – или, скорее, религиям Сирии. Здесь различия между ханаанеями и арамеями имеют некоторое значение – конечно, не в смысле различий между двумя едиными элементами, а между двумя группами, которые различаются между собой как субъективно (по верованиям), так и объективно (по природе и периоду соответствующих источников информации). Ханаанские источники старше и обширнее благодаря Угариту; кроме того, они достаточно подробны благодаря косвенной информации Ветхого Завета. Поэтому мы немало знаем о пантеоне и в некоторой степени о религиозной жизни ханаанеев с начала 2-го тысячелетия до н. э. В случае арамеев у нас нет чисто религиозных документов, относящихся к этому периоду; а несколько исторических надписей, вместе с библейскими данными исторического характера, позволяют нам восстановить их верования только для 1-го тысячелетия до н. э., и то в основном в отношении божеств.
Религия ханаанеев, подобно другим религиям Древнего Востока, представляет собой естественный политеизм с характерной фрагментацией и внешними влияниями, которые мы уже упоминали. Тем не менее тщательное изучение позволяет выделить некоторые типичные черты, на которых мы и сосредоточимся. Начнем с того, что характеристики и атрибуты богов здесь пугающе текучи: одни и те же функции приписываются разным богам, их отношения между собой меняются, даже их пол нельзя назвать постоянным. Во-вторых, имена богов часто представляют собой простые существительные или существительные общего происхождения, а не собственные имена. Создается впечатление, что в данном случае над персонифицированным богом превалирует numen loci (дух места), что первично общее ощущение божественного присутствия, а не его индивидуальность. Наконец, в религии ханаанеев присутствуют удивительно грубые элементы, такие как человеческие жертвоприношения и освященная проституция. Они свидетельствуют о некотором варварстве, об отсутствии развитой цивилизации, какую мы видим среди великих соседей ханаанеев. Короче говоря, ханаанская религия более примитивна, а ее характерные черты мы только что перечислили.
Главный источник информации по реконструкции ханаанской религии – тексты Угарита. Но сразу же возникает вопрос: ограничены ли описанные в текстах верования только этим городом или по ним можно судить и об окружении? На этот вопрос можно ответить только путем сравнения угаритских документов с немногочисленными косвенными упоминаниями в других источниках, и ответ таков: насколько мы можем судить, описанные в угаритских текстах верования были широко распространены в регионе. Это не противоречит нашим предыдущим замечаниям о фрагментированности региона, поскольку литература Угарита, несомненно, выражает представления образованного класса, а не местные народные верования.
Высшим богом у ханаанеев был Илу. Илу – обычное слово, означающее «бог»; однако в других частях семитского региона имеются указания на процесс персонализации. Илу – загадочная фигура; может быть, он верховный небесный бог, но в мифологии появляется так редко, что, помимо верховенства, его атрибуты трудно определить.
Еще один великий ханаанский бог – Ваал – занимает подчиненное Илу место; тем не менее он гораздо более заметен и деятелен. Ваал – тоже обычное слово и означает «господин», то есть здесь тоже заметны следы персонификации. Природу и атрибуты Ваала определить легче: это бог грозы и соответственно ханаанский вариант той космической силы, которой поклонялись в Месопотамии и которую горные народы ставили во главе своего пантеона. Более того, благодаря характерному совмещению функций Ваал – еще и бог умирающей растительности и, как таковой, соответствует другой важной фигуре древне-восточных религий.
Женский элемент природного цикла олицетворяет великая богиня плодородия, жена Ваала Астарта; ее имя – всего лишь вариант месопотамского Иштар. Это, однако, не мешает иногда приписывать ее функции и атрибуты другим богиням, таким как Анат, сестра или жена Ваала, и Ашерат, жена Илу. Вообще, ханаанская религия представляет собой пример религии, которой недостает организующей и централизующей силы, вследствие чего разные ее элементы накладываются друг на друга без всякой системы, а личностные сущности свободно путешествуют от одного бога к другому на фоне базовых верований. Однако фон этот очень ярок; в частности, богиня плодородия представляет собой главную тему ханаанского искусства; изображают ее в виде фигурок с сильно гипертрофированными сексуальными чертами – самых распространенных и типичных произведений этого искусства.
Наш список богов региона должен включать также богов-покровителей различных племен; к примеру, мы можем назвать Кемоша у моавитян и Милкома у аммонитян. Последнее имя – еще один пример обычного слова, означающего «царь»; и оно же вновь появляется в имени бога города Тира, Мелькарта, которое полностью означает «царь города».
Астральные божества играют в ханаанском пантеоне чрезвычайно маленькую роль, что сильно контрастирует с религиозными верованиями других восточных народов. Более того, все они, кажется, иностранного происхождения и как таковые должны стоять первыми в длинном списке заимствованных богов. Источниками заимствования примерно в равной степени служили Месопотамия и Египет, поэтому в ханаанском пантеоне с египетскими божествами, такими как Хатор, Амон-Ра, Пта и Бес, соседствуют месопотамские боги Син, Нергал и Нинурта.
В настоящее время мы можем лишь частично реконструировать религиозную жизнь ханаанеев, ибо вместо обширной религиозной литературы, обычной для соседних народов, здесь мы имеем всего лишь несколько коротких и плохо сохранившихся угаритских документов. Вследствие этого основным источником информации остается косвенный источник – Ветхий Завет.
Жреческий персонал у ханаанеев довольно хорошо организован и подразделяется на классы по функциям: помимо верховного жреца и обычных жрецов есть еще смотрители святилищ, плакальщицы и храмовые проститутки. Должны были существовать также прорицатели, поскольку в угаритских документах часто упоминаются гадания. Наконец, существовала особая категория пророков: из-за недостатка данных мы не можем точно определить их функции, но именно их среда воспитала другой религиозный класс, который в Израиле приобрел первостепенное значение.
В концепции священных мест также возникает новый элемент: эти места уже не связаны исключительно – или даже в первую очередь – с храмами; очень часто они располагаются на открытом воздухе – ведь это более естественное место для поклонения, да и к истокам ближе, – рядом с деревьями, водными источниками и в первую очередь на вершинах холмов, знаменитых «горних местах», известных по Библии. Непременная составляющая такого святилища – один или несколько священных камней, в которых, как считается, обитает местный бог, алтарь и небольшое огороженное место.
Ханаанские жертвоприношения также несут в себе черты новизны. Имеются свидетельства принесения в жертву не только животных, но и людей. Человеческие жертвоприношения производятся в периоды великих бедствий, когда люди желают выказать божеству особое уважение. Но распространенное мнение о том, что при закладке важных зданий ханаанеи приносили в жертву детей, не оправданно: ни один из обнаруженных в фундаментах скелетов не несет следов насильственной смерти.
Наконец, еще одной отличительной чертой ханаанской религии была священная проституция – ритуал, который выражает и воспроизводит ту самую концепцию возрождения плодородия земли, которая является также основной темой обширной литературной традиции.
По всей области расселения ханаанеев имеются свидетельства культа мертвых. Иногда саркофагам в гробницах, куда помещались тела умерших, придавали форму человеческого тела (художественный элемент египетского происхождения); кроме того, в гробницу вместе с телом помещали различные приношения, такие как вазы, блюда, лампы и украшения. Это свидетельствует о том, что хана-анеи верили в загробную жизнь, но мы не можем сколько-нибудь достоверно определить, что они думали о будущей жизни.
В более позднюю эпоху и на более ограниченном пространстве арамейский пантеон имел всего одну отличительную черту – негативную, но оттого не менее значительную. В этом пантеоне не было ни одного бога, которого можно было бы определенно считать собственно арамейским.
Так, по региону был широко распространен бог грозы Хадад. Это не кто иной, как Адад, с которым мы уже встречались в Месопотамии, – если, конечно, когда-нибудь новые данные об арамеях не помогут нам определить, что на самом деле этот бог имел арамейское происхождение.
Как обычно, Хададу полагалось женское божество-спутник. Греческий писатель Лукиан, посетивший святилище в Иераполисе в начале христианской эры, определил это божество как Атаргатис, еще одно воплощение богини плодородия. С ней был связан молодой бог Симиос, который, таким образом, завершал естественный цикл.
У арамеев обнаруживаются и месопотамские элементы: мы видим здесь солнечного бога Шамаша, лунного бога Сина, а также Нергала, Набу и других. Поскольку свидетельств о сравнимом египетском влиянии нет, мы можем заключить: в этом регионе, расположенном ближе к месопотамскому центру влияния, преобладала именно месопотамская культура.
Соседний ханаанский мир также оставил здесь свои следы: в нескольких местах вновь появляются Илу и Ваал, и даже израильский Яхве, судя по всему, не вызывает отторжения.
У нас нет почти никаких данных об арамейском ритуале. Имея в виду общие внешние условия, можно предположить, что религиозный ритуал арамеев не слишком отличался от принятых у соседних народов. Однако мы не можем сказать ничего более определенного, пока новые открытия не прольют свет на религиозную жизнь этого народа.
Литературные жанры
Когда мы говорим о древнесирийской литературе, мы подразумеваем в основном литературу Угарита. Ханаанский регион не сохранил для нас никакой другой литературы, а арамейский не сохранил и того. Поэтому пока о блестящей, возможно, арамейской литературе нам говорит только постепенное распространение этого языка по всему пространству между Евфратом и Нилом и появление в самом конце рассматриваемого периода интересной повести о мудром Ахикаре.
Вообще, в Угарите имеется лишь один жанр из множества нам знакомых, – а именно жанр мифологии и эпоса. Мы не можем рассматривать переписку, описи и хозяйственные документы как литературу в буквальном смысле этого слова; это же можно сказать об обнаруженных недавно юридических документах, хотя эти документы дают нам возможность взглянуть краем глаза на ханаанское общество. Будто в качестве компенсации, мифологических и эпических текстов довольно много, и, хотя их интерпретация и определение правильной последовательности затруднительны, можно сказать, что арамейский эпос вполне выдерживает сравнение с богатой литературой окружающих народов.
Сказав это, мы должны напомнить сказанное немного ранее о религии, – а именно, что Угарит иллюстрирует и показывает нам цивилизацию не только свою, но и более широкого масштаба. Так что литература Угарита, как и его религия, относится не только к этому городу, хотя мы не в состоянии определить точные пределы ее распространения.
Главными героями самой длинной из имеющихся у нас мифологических поэм, или циклов, являются бог Ваал и его сестра Анат. Цикл состоит из нескольких эпизодов, таких как борьба Ваала с морским богом Ямом и победа над ним, а также строительство великолепного дворца в честь Ваала. Но стержнем истории являются смерть и воскрешение Ваала – еще один вариант мифа о пропавшем боге. Более того, это новое воплощение старого мифа очень интересно; во-первых, оно настолько подробно, что может сравниться только с хеттской версией, и, во-вторых, в ней есть независимые элементы. Основной из них – тот факт, что противником Ваала выступает Мот, бог подземного мира, а основа сюжета – рассказ о борьбе двух богов.
Ваал ссорится с Мотом, пробирается в подземный мир и там, после отчаянной схватки, встречает свою смерть. Его сестра Анат решает отомстить за него:
Как у коровы по своему теленку, как у овцы по своему ягненку, болело сердце Анат по Ваалу. И когда скорбь стала невыносимой, Анат пошла к Моту. Она схватила его за одежды и закричала:
– Отдай мне моего брата! Но Мот гордо ответил:
– Чего ты от меня хочешь?.. Да, я встретил силача Ваала, я ввергнул его в свою глотку, как ягненка, я поглотил его, как козленка, и исчез он там…
Шли дни, они складывались в месяцы. А Анат продолжала скорбеть и искать Ваала. Ее сердце билось для него, как у коровы для теленка, как у овцы для ягненка. И, не выдержав скорби, напала Анат на Мота. Она разрубила его мечом, сквозь сито просеяла, сожгла на огне, размолола жерновами мельницы, рассеяла по полю, чтобы птицы склевали его останки.
Терминология весьма красноречива: Мот, которого разрубили, просеяли сквозь сито, сожгли на огне, размололи жерновами мельницы и рассеяли по полю, – бог летней жатвы, бог сухого сезона, который губит принесенное весенними дождями плодородие. Но затем плодородие возвращается, и Ваал вновь появляется на земле:
Явилось Илу видение. Увидел он, что небо наполнилось маслом, а реки – медом. И из этого видения Творец творения понял, что снова жив силач Ваал. Тогда прекратил Илу свой траур, поднялся с земли, снова поставил свои ноги на подножку, сел на свой трон. И, рассмеявшись, сказал радостно Илу, что теперь он успокоился, ибо снова жив силач Ваал, вновь на своем месте Владыка земли.
И снова красноречивая терминология: с возвращением бога масло льет дождем с неба, и мед течет по земле. В этом произведении древний миф получил одно из самых живых и выразительных литературных воплощений.
Героический эпос представлен двумя значительными поэмами – об Акхате и о Карату; обе они отличаются новизной и необычностью тем и характеров, поэтому нельзя исключить, что они могут быть основаны на реальных происшествиях местной истории, трансформировавшихся со временем в легенды.
Акхат – юный сын мудрого царя Даниилу, который долго молил богов о том, чтобы даровали ему наследника; но вот наконец его мольбы исполнились:
Лицо Даниилу осветилось, и лоб его засиял. Открыл он рот и рассмеялся, поставил ноги на подножку и воскликнул радостно: «Теперь я сяду и отдохну, и душа моя успокоится в груди, ибо сын родился у меня, побег в доме моем, как у братьев».
Обратите внимание на параллель с предыдущим отрывком, вплоть до дословных совпадений: мы вправе сделать вывод, что на тот момент уже существовал сложившийся речевой этикет с надлежащими словесными формулами для выражения различных психологических состояний. Обращаясь же к содержанию, обратите внимание на столь дорогую всему миру Востока концепцию о том, что ребенок – благословение богов.
Божественный мастер сделал Акхату великолепный лук, с которым тот и отправляется на охоту. Но богиня Анат позавидовала владельцу волшебного лука, и, чтобы заполучить его, обещает она герою золото и серебро, даже бессмертие:
Вечности пожелай, и ты получишь ее!
Бессмертия пожелай, и я его ниспошлю.
Вместе с Ваалом будешь ты числить года,
Месяцы вместе считать.
Будет, как у него, пиром твой каждый день.
Но Акхат отвечает:
Зачем ты плетешь обман?
Твоя мне отвратна ложь.
Ведь ни один человек бессмертья не обретет.
Как умирают все, так скончаюсь и я.
Эти строки вызывают в памяти эпос о Гильгамеше, в котором герой отвергает ухаживания богини Иштар и в результате не может избегнуть смерти. Концепция неизбежного конца, которого не в состоянии избегнуть ни один человек, каким бы сильным и могучим он ни был, пронизывает всю древне-восточную литературу. Из-за своего отказа Акхат будет убит посланцем Анат. Поскольку конец записи поврежден, мы можем лишь предполагать, что любящая забота семьи вернет юношу к жизни; наверняка мы этого не знаем.
Еще более человечна история царя Карату: в результате различных бедствий он лишается всей своей семьи; бог Илу является ему во сне и велит идти походом в далекую землю Удум. Царь этой страны отдаст ему в жены дочь-красавицу. Одержав победу, Карату потребовал у побежденного царя не золото и не серебро, а только руку принцессы:
Не надо мне этих даров. Все у меня есть. Дай мне твою девицу Хураю, твой отпрыск прекрасный, перворожденный, чья красота подобна красоте Анат, чья красота подобна красоте Асират, чьи очи из блестящего сердолика, чьи зеницы – чаши из электрона[34], опоясанные сердоликом. Дай же мне насладиться яркостью ее очей. Ибо послал меня Илу, Творец человека, представший мне, его слуге, во сне.
В этой поэме тоже присутствует жажда продолжить себя в потомках, дабы не прервался род. Юную принцессу отдают Карату в жены, и пророчество сбывается: у него появляется новая семья и дети. Но затем царь серьезно заболевает, и вновь звучит древняя жалоба: неужели человек не может избегнуть смерти? Конец истории неясен; возможно, Карату спасается по воле богов.
Таковы главные литературные произведения, найденные в Угарите. Есть и другие, менее значительные, хотя некоторые из них представляют особый интерес. К примеру, есть поэма о Рассвете и Закате: в ней речь идет о рождении двух божеств с этими именами; и – характерная особенность – события сопровождаются священной церемонией, в которой появляются и разговаривают самые разные герои; другими словами, это сценарий религиозной драмы. Здесь мы тоже видим связь между мифом и обрядом, о которой уже говорили; несомненно, связь эта гораздо глубже, чем представляется по литературной версии. Гастер подробно и доказательно разобрал этот тезис, доведя его до логического конца и распространив едва ли не на всю мифологическую литературу Древнего Востока: «Во-первых, значительная часть того, что дошло до нас как древняя литература, на самом деле вовсе не было художественными произведениями, но играло строго функциональную роль в структуре общественной жизни. Тексты, которые мы по привычке рассматриваем как продукт фантазии и таланта отдельно взятого автора, были на самом деле сборниками религиозных церемоний, вдохновленных богинями более практичными, чем музы, и полностью понятными только на фоне ритуалов, которыми они сопровождались. Соответственно, для их реального понимания нужно гораздо больше, чем простой перевод слов. Главное, их необходимо поместить в надлежащую культурную среду и рассматривать как выражения, а не как застывшие формы».
Эта теория, а особенно выводы из нее открывают простор для дискуссий; в любом случае это полезное предупреждение, призывающее избегать пустой критики и не пытаться объяснить все с точки зрения чистой литературы, – а вместо этого углубляться в практическую базу древне-восточных текстов и видеть в них продукт и непосредственное выражение религиозной жизни.
На самой границе рассматриваемого периода – в V в. до н. э. – мы обнаруживаем арамейскую нравоучительную повесть. Это история Ахикара. Ахикар – мудрый и добродетельный человек, чиновник при дворе ассирийских царей Синахериба и Асархаддона. Не имея своих сыновей, он усыновляет племянника Надана и передает ему свое место. Но Надан на добро отвечает злом: он клевещет на Ахи-кара царю и подстрекает того казнить Ахикара. Однако палач тайно отпускает Ахикара, и он получает возможность оправдаться перед царем, раскрыв интриги недостойного племянника. У этой истории есть приложение – набор поучений, который роднит повесть с традиционной назидательной литературой. К примеру, мудрый Ахикар говорит:
Сын мой, не болтай слишком много, не произноси вслух каждое слово, что придет тебе на ум: глаза и уши людей следят за твоим ртом. Берегись, ибо слово может погубить тебя. Превыше всего остального следи за ртом своим и к услышанному затвердей сердцем. Ибо слово что птичка: раз отпустив, ее невозможно поймать…
Гнев царя подобен огню пылающему. Повинуйся ему сразу же. Пусть не разгорится он против тебя и не обожжет тебе рук. Укрой слово царя покрывалом своего сердца. Зачем дереву бороться с огнем, мясу с ножом, а человеку с царем?
В повести есть и басни:
Леопард встретил замерзшую козу и сказал ей: «Иди ко мне, я укрою тебя своей шкурой». Коза ответила: «Какая мне нужда в твоей шкуре? Оставь мне мою! Ибо ты если с кем здороваешься, так только чтобы крови напиться».
Исходя из сказанного, можем ли мы сказать, что в Сирии имеется жанр героической повести? А также, в связи с ней, нравоучительный жанр и басни? Не обязательно. История Ахикара записана на папирусе и найдена в Египте; написана повесть на арамейском языке, поэтому мы говорим о Месопотамии как о месте ее создания; но арамейский язык был распространен далеко за пределами своих естественных границ, и это не позволяет нам достоверно определить происхождение текста.
Как мы уже говорили, недавно обнаруженные в центральном дворцовом архиве Угарита юридические документы позволяют нам бросить беглый взгляд на организацию общественной жизни города. В основном эти документы имеют отношение к коммерческим сделкам: продажам, обменам, подаркам, – поэтому информация в них носит экономический характер; тем не менее косвенно она проливает свет и на элементы личных и семейных отношений, а также на уголовное законодательство.
Самое интересное в этих документах – их стиль; он удивительно устойчив и определяет вполне сложившийся жанр, или тип. Сначала приводится дата, затем род документа (перед свидетелями, перед царем или, чаще, перед местным представителем царя), описание сделки, дополнительные условия, если таковые имеются, и заверение со стороны свидетелей или, чаще, царская печать. К примеру:
В сей день, перед Архалпу, сыном Никмаду, царем Угарита, Илинергал, сын Судуму принял Артешупа в братья. В будущем… если Илинергал захочет отделиться от своего брата Артешупа, он уплатит 1000 сиклей серебра ему в руки и в руки его сыновей, и Артешуп покинет дом. Царская печать.
Как мы увидим, царь принимал активное участие в формулировании этих документов. Он возглавлял, лично или опосредованно, – но чаще лично, – всякую судебную процедуру.
Законы, имеющие отношение к частным лицам, отражают деление вавилонского общества на три класса: знать, свободные граждане и рабы. Рабство здесь достаточно мягкое, и вольноотпущенники могут достигать высоких постов. В законе о семейных отношениях поразительно положение женщин: нет никаких свидетельств полигамии, в случае отказа приданое возвращается, юридические права закреплены; мы видим, что женщины подают в суд, усыновляют, заключают сделки по купле и продаже. Уголовное законодательство кажется очень мягким: смертный приговор значится в городском архиве всего один раз, причем за государственную измену; в остальном максимальное наказание – изгнание. Как удачно написал Ж. Нугайроль, Угарит – процветающий цивилизованный город, где «жизнь приятна для всех, а для некоторых просто роскошна».
Художественные типы
Наши заметки о сирийской культуре в целом приложимы и конкретно к искусству: мы видим ту же фрагментацию, то же преобладание внешних влияний, то же ничтожное количество памятников. К этому необходимо добавить еще отсутствие осознанного стремления к великому искусству: то, что изготавливается в регионе с такими нестабильными условиями и такой ограниченной независимостью, годится разве что на продажу, причем на обычном рынке. В самом деле, лучшими производителями предметов искусства были люди, настроенные на торговлю, – обитатели финикийских городов.
После такого вступления можно ожидать отрицательного ответа на вопрос об оригинальности. Но все не так просто, ибо оригинальность может проявить себя не только в поиске новых тем, но и в формах, которые принимают старые темы. В этом отношении угаритское искусство заслуживает особого внимания. Здесь хорошо представленный эгейский компонент соединяется с египетским, месопотамским, анатолийским и другими в единое целое средиземноморского характера, – значительное и новое, ибо нигде больше на Древнем Востоке подобное слияние не заходило так далеко.
Главная задача архитектуры в Сирийском регионе, кажется, была связана со строительством укреплений – стен, защищавших город от кочевых племен с первых дней его существования. Доизраильская палестинская археология исследовала множество таких стен: они сложены из блоков грубо обтесанного камня, поставленных один на другой в несколько рядов. В более поздний период в арамейской зоне городские укрепления по характеру очень напоминают сооружения неохеттского периода, замыкая таким образом связь между Сирией и Анатолией: лучший пример этого – Шамаль с его двойной внешней стеной и системой укреплений, которые вполне поддаются реконструкции.
Понятно, почему Сирийский регион по главному назначению архитектуры и манере исполнения архитектурных сооружений близок к Анатолийскому, – главный строительный материал у этих двух регионов тоже одинаков, это камень, которого во всех остальных местах не хватает. Однако применение камня (в этом отношении Сирия и Анатолия тоже похожи) ограничено нижними ярусами стен и зданий, а колонны появляются значительно позже. Даже и тогда колонны используются очень ограниченно и только в одном типе зданий – бит-хилани – неясного происхождения.
От гражданской архитектуры почти ничего не осталось; лишь недавно раскопки в Алалахе и Угарите немного расширили наши знания о ней. Дворец здесь строился по такому же общему плану, как в Месопотамии, хотя заметно меньших масштабов; он состоял из серии комнат, сосредоточенных вокруг одного или нескольких внутренних двориков. В более поздний период широко использовались здания с фронтальным портиком, бит-хилани. Мы уже описывали устройство такого типа зданий и говорили о неопределенности его происхождения. Если первоначально ему приписывали хеттское происхождение, то теперь авторитетные ученые, напротив, говорят о сирийском происхождении. Вообще говоря, вопрос до сих пор не решен, как из-за недостатка данных, так и из-за неопределенности элементов, которые вроде бы должны отмечать направление его развития.
Как мы уже говорили, религиозные сооружения часто представляли собой просто открытую огороженную площадку с одним или двумя священными пилястрами и алтарем для всесожжения. Но в крупнейших городах не было недостатка и в закрытых святилищах чрезвычайно простой конструкции. В качестве примера можно взять храм Ваала в Угарите, который датируется началом 2-го тысячелетия до н. э.: храм состоит из двора с алтарем, прихожей и главного зала. Для сравнительного анализа этого недостаточно; можно, однако, отметить, что элементов, отличающих египетский храм от остальных древне-восточных сооружений, здесь нет, следовательно, сирийская религиозная архитектура тяготеет скорее к Азии, чем к Египту.
В области скульптуры мы не видим крупных статуй, изображающих человека, тогда как статуэток чрезвычайно много. Преобладающий тип – обнаженная женская фигура с намеренно преувеличенными сексуальными чертами, часто с поднятыми к груди руками. Это изображение богини плодородия, значение которой мы уже разбирали в главе о сирийской религии. Имеются также многочисленные статуэтки богов, примером которых могут служить две серебряные фигурки, найденные в Угарите в амфоре (фото 26). Золотые мантии и воротники не могут изменить впечатление грубости, которое производят их лица и тела: признак искусства, которое, если не является подражанием иностранным образцам, остается достаточно примитивным.
Обратившись к скульптурным изображениям животных в период, соответствующий неохеттам, и в соседнем с ними регионе, мы вновь обнаруживаем ортостаты львов и сфинксов, которые мы уже отмечали как характерные для анатолийского искусства и его производных. Недавний пример, чудесный ортостат льва, был найден при израильских раскопках и теперь находится на пути в Хацор. Это произведение известного художественного типа лишь доказывает, что он распространялся на юг.
Как обычно, много рельефной резьбы. На границах Анатолийского региона имеются характерные рельефные сцены на каменных блоках в основаниях стен. Имеются также рельефы в металле чудесной работы; пример – золотое блюдо, найденное в Угарите (фото 27), с вычеканенной на нем очень живой сценой, где охотник в колеснице с натянутым луком и спущенными гончими преследует диких быков и газелей. Характер исполнения говорит о замечательном мастерстве и артистизме, которые отсутствуют в остальных жанрах сирийского искусства.
В Угарите найдены критские и микенские художественные мотивы; это новость, но вполне понятная в связи с географическим положением города. Лучшим примером этой особенности, возможно, может служить женская фигура на рельефе из слоновой кости, известная как «богиня диких зверей» (фото 28). Женщина сидит; она обнажена до пояса, а нижняя часть ее тела задрапирована чем-то вроде юбки, которая украшена паутиной линий. Она держит в каждой руке колосья, и с каждой стороны стоящий на задних ногах козел тянется головой к ее руке. Нет никаких оснований считать, что это привозной предмет: есть и другие примеры, в том числе множество замечательных ваз с рельефными изображениями лиц, которые показывают, что художники Угарита переняли у заморских коллег большое количество художественных мотивов.
Резьба по слоновой кости найдена и в некоторых других частях Сирийского региона, помимо Угарита. Возможно, лучшие его образцы обнаружены в Арслан-Таше, и они дамасского происхождения. Стиль этих произведений очень напоминает месопотамский.
Характерное для Финикийского региона художественное произведение – каменный саркофаг с высеченной наверху человеческой фигурой. Такие саркофаги отражают сначала египетское, а затем греческое влияние, больше всего их обнаружено в Сидоне; хронологически они относятся к довольно позднему периоду – вообще говоря, более позднему, чем мы сейчас рассматриваем.
У финикийцев процветали также и мелкие формы; в ходу были медальоны, ожерелья, браслеты, кольца и другие предметы, украшенные птицами, дикими козлами, львиными головами и пальмами. Часто попадаются также стеклянные изделия и монеты, но хронологически они выводят нас за пределы рассматриваемого периода.
Вообще, нежелательно входить в детальное обсуждение подобных предметов, ибо истинная задача обзора древне-восточной цивилизации – выделить более новые и определяющие элементы, оставив в тени все второстепенное. Но мы должны помнить, что вопрос о том, является ли та или иная деталь второстепенной, может оказаться неоднозначным: в синтезе разнородных элементов и тяготении к эгейской цивилизации Древняя Сирия занимает главенствующее положение, предвосхищая ту встречу Востока и Запада, которая на самом деле реализовалась в истории значительно позже.