ейна и Дуная. По обе стороны лимеса ясно проявился контраст между двумя мирами. И именно этот контраст придал столкновениям между империей и народами, жившими по другую сторону лимеса, драматическую окраску, поразительную уже для историков того времени.
Если сегодня нам известно, что вторжения варваров представляли последнюю фазу обширного миграционного движения, то сведений о его истоках и первых направлениях у нас мало. Наши географические источники отражают только некоторые ситуации. В целом перемещения племен и групп по большей части ускользают из-под контроля историков, до тех пор пока те или иные группы и племена не вошли в контакт с Римской империей. Путешествие римского всадника, который нанес визит прибрежным племенам Балтики, о котором повествует Тацит, очевидно, представляет собой исключение. Несмотря на продвижение римского флота, который в эпоху Августа достиг Балтики, и на походы Германика и его легионов, достигших Эльбы, Северная и Восточная Европа оставались почти неизведанными.
Что сегодня известно о неримской Европе? Она также эволюционировала: подобная мозаика различных культур существовала здесь в большей или меньшей степени только в доисторический период; многие народности достигали того же или почти того же уровня благодаря распространению древних северных культур, в значительной степени затронутых галыптатскими и латенскими традициями. Наконец, к этим широко распространенным традициям добавились импульсы, пришедшие из Средиземноморья, а позже и из римского мира. С другой стороны, условия торговли сильно изменились по сравнению с предшествующими эпохами, когда средиземноморские центры распространения были расположены лишь на берегах моря. С тех пор континентальная римская цивилизация развернулась от Испании до Балкан, а центры производства и торговли сосредоточились в сердце континента, способствуя более глубокому и более быстрому проникновению новых веяний. Многочисленные исторические источники, касающиеся политических и военных отношений, гораздо более сдержанны в том, что относится к деятельности торговцев и экономических производителей, и еще меньше они затрагивают последствия этой деятельности, то есть приумножение богатств, которое установлено по археологическим данным по отношению к большей части внутренней Европы с конца I в. до н. э. Распределение римской монеты и продукции, которое Эггерс представил на картах, всегда очень показательных, особенно поражает и помогает уточнить многие элементы, в первую очередь связанные с коммуникациями и рынками сбыта.
Традиция больших ярмарок и периодически устраивающихся рынков, о которой мы говорили выше, однако, не угасла. Но мы не можем точно определить места, где собирались торговцы и где, возможно, «римляне» и «варвары» встречались вне непосредственной линии лимеса, который, по-видимому, не был лишен «ворот». Можно с минимальной погрешностью прочертить дороги, связанные с торговыми передвижениями. Ситуация, обусловленная римской системой организации, несомненно, изменила значение некоторых частей внутриконтинентальной дорожной сети вследствие нового распределения экономических центров. Дороги, по которым караваны следовали вглубь Европы, по большей части были еще старыми путями, использовавшимися с доисторических времен. Но мир доисторический и протоисторический не имел границ. Когда был построен лимес, хотя торговля между двумя частями континента и не прекратилась полностью, линия укреплений, тем не менее, препятствовала свободному использованию дорог. Дорожная сеть романизированной Европы была, по-видимому, задумана и реализована исключительно ввиду потребностей каждой из провинций, связанных с Римом, — потребностей, которые по соседству с границей приобретали специфический военный характер. Неримская Европа организовалась со своей стороны согласно собственным потребностям; но если римская дорожная сеть нам известна до мельчайших подробностей, то, что касается территорий по ту сторону лимеса, мы можем только строить предположения на этот счет. Обе системы имели, однако, точки соприкосновения: что вполне естественно, караваны стремились к основным ключевым точкам, каковыми являлись на западе Колония Агриппина и Могонциакум (Майнц), в центре — Карнунт. Добавим важную деталь: предполагают, что наряду с римским дунайским и рейнским путем традиционные дороги с востока на запад, так же как доисторическая дорога с юга на север, которая соединяла Адриатику и Балтику, должны были использоваться от начала до конца вне римской сферы влияния. В то время как морские коммуникации от Балтики до Северного моря активизировались, охватывая Скандинавию и территорию современной Финляндии, континентальные пути сходились в направлении Центральной Германии, не только от лимеса внутрь, но и поднимаясь от моря по рекам. Богемия в I в. н. э. играла важную посредническую роль; однако впоследствии она была почти исключена из крупных потоков европейской торговли. Вторая сеть этой системы коммуникаций связывала Центральную Европу с Черным морем и русской равниной: бассейны Днепра и Вислы позволяли напрямую пройти от Азовского моря до Балтики. К востоку эта дорога достигала Каспийского моря и Центральной Азии, не имея ничего общего с дорогами на Западе: здесь понятия времени и пространства меняются коренным образом. Тем не менее она установила ту связь, значение которой возрастет позже, и поэтому мы упоминаем ее здесь.
Известно, что гермундуры, которые в эпоху Тацита занимали регион, расположенный к северу от бассейна верхнего течения Дуная до Тюрингии, обладали абсолютной свободой торговли на обоих берегах реки и даже внутри провинций, до тех пор пока Марк Аврелий, скорее всего вследствие вторжения квадов и маркоманов, не установил точные места и дни для их торговых рандеву. В имперскую эпоху батавы и фризы экспортировали скот в рейнский регион. В районах нижнего течения, по эту сторону римской границы, впрочем нечеткой, начиная с III в. до н. э. сформировалась цивилизация терпенов. Она принадлежала скотоводам-земледельцам, которые строили свои фермы на искусственных возвышениях. Они преданно охраняли локальные культурные черты и восприняли из пограничной провинции почти исключительно глиняную посуду (sigillata[57]) и небольшие бронзовые статуэтки, которые, возможно, были объектом суеверного поклонения. Ничего общего, таким образом, с блистательным богатством знати, представленным в любсовской группе серебряными кубками с высококачественным тиснением, не было; такие кубки, изготовленные Хейрисофом, были обнаружены в Хобю, в датской среде. «Группой погребений Любсова» называют серию княжеских захоронений, иногда устроенных в могильных холмах, где наряду с изделиями местного производства найдено множество предметов «романского» происхождения, прежде всего металлических кубков. Эти захоронения, не содержащие оружия, располагаются между бассейном Вислы, Одером и Эльбой; они обнаружены в Дании и Швеции. Эти предметы характеризуют не цивилизацию в собственном смысле слова, но только экономический уровень, достигнутый условным меньшинством «знати», которая была захоронена в среде, верной обряду кремации. То, что в их могилах находятся эти предметы роскоши, свидетельствует об обогащении за счет монополии на морскую и сухопутную торговлю: торговый путь проходил от племени к племени, что было нормально для доисторической экономики, и каждое племя взимало плату за переход. Увеличение богатства являлось следствием свободы торговли, не говоря о подарках, подносившихся торговцами или римскими должностными лицами и офицерами. В течение I в. н. э. продукция, привезенная из римских провинций, одерживает верх над италийской. Предметы, восстановленные местными ремесленниками, свидетельствуют о высокой стоимости предметов импорта, иногда помещавшихся в захоронения намного позже их приобретения: большая часть предметов из знаменитой сокровищницы Хильдешейма восходит к I в. н. э., хотя один из них имеет выгравированную надпись, которая датируется эпохой правления Антонинов.[58]
В III–IV вв. мирные племена торговцев и торговых посредников уступают место иному обществу, возглавляемому военной аристократией и ее клиентелой: в погребениях вождей всегда обнаруживается оружие наряду с местной и иноземной продукцией. Глубокое изменение коснулось германцев: агрессивная военная организация заменила хозяйственное сотрудничество. Впрочем, экзотические предметы добывались не только посредством торговли, но равным образом и в ходе набегов или пиратских действий.
На торфяных разработках в Дании было найдено множество предметов «романского» происхождения: оружие, утварь, одежда, ремесленные изделия, иногда помещавшиеся на корабли, которые затем опускались на дно, как в Хьёртшпринге и Нидаме. Это может объясняться обычаем посвящать добычу, включая пленных и скот, богам. Вероятно, что сокровищница, обнаруженная в торфянике Англси, также имела религиозный характер. Найденная в Бьорке (Швеция) бронзовая ваза, относившаяся к погребальному убранству, носила посвящение галло-римскому богу Аполлону: по-видимому, она составляла часть добычи, захваченной алеманнами, когда они прорвались через лимес в 213 или 260 г. Можно заключить, что в I в. и отчасти во II в. н. э. превалировали, за небольшим исключением, мирные отношения. Затем все изменилось: началась серия грозных вторжений, которая была открыта в эпоху Марка Аврелия маркоманами и квадами и со временем привела к разрыву лимеса.
Еще один источник сведений — изучение найденных монет. Кельты первыми ввели использование монеты в континентальную экономику. Римская торговля способствовала гораздо более широкому распространению денег, и римская монета вытеснила локальные монетные системы. Согласно рассказу Тацита, в конце I в. н. э. племена, жившие вблизи лимеса, использовали монету как средство обмена; у других преобладал простой обмен. Германцы предпочитали скорее серебро, чем золото, так как первое было более удобно для покупки товаро