l’impôt du sang, был действительно тяжелым.
Нередко забывают о том, что в 1870–1940 годах Франция проиграла две из трех войн с Германией. В 1917 году, казалось, она снова на грани поражения. К кому Франция могла обратиться за помощью? К Африке. Хотя, как мы видели, большинству своих подданных-африканцев Франция отказала в гражданстве, они имели право защищать la patrie [Родину] с оружием в руках. И все же африканцы повсюду – в Сенегале, Среднем Конго, Французском Судане, Дагомее и Береге Слоновой Кости – не торопились ответить на “зов Родины”. Общее настроение выразилось в жалобе матери, обращенной к французскому чиновнику: “Вы уже отняли все, что у меня было, и теперь забираете единственного сына”. Большинство африканцев понимало, что призыв в армию означал верную гибель. Единственным человеком, который, казалось, мог спасти Францию, был Блез Диань – первый африканец, избранный в Национальное собрание. Однако желал ли он вернуться в Сенегал как вербовщик?
Диань увидел здесь шанс совершить сделку с премьер-министром Жоржем Клемансо. Он настоял на том, чтобы любому африканцу, который пошел на войну, предоставлялось французское гражданство. В Западной Африке следовало построить больше больниц и школ. Ветераны войны должны получить приличные пенсии и быть освобождены от налогов. Диань телеграфировал коллегам в Дакар, чтобы они препятствовали вербовке, если требования не будут исполнены[463].
Диань заявил в своей первой речи в Национальном собрании: “Если мы здесь для того, чтобы принимать законы, то мы – французские граждане, а если так, то мы требуем права служить [в армии], как все французские граждане”. То было находчивое обращение к традиции Французской революции с ее идеалом вооруженной нации: все граждане имеют право на свободу, равенство и братство, а также несут почетную обязанность защищать страну с оружием в руках. Клемансо сдался: “Под огнем неприятеля не гибнут ни белые, ни чернокожие – все они погибают как французы, под одним знаменем”[464].
Обещание французского гражданства оказалось удивительно сильным стимулом для призывников. Не менее 63 тысяч жителей Французской Западной Африки (в два раза больше, чем просили французы) ответили на клич Дианя. Всего в Европе сражались 164 тысячи солдат из Западной и Экваториальной Африки – существенная доля полумиллионной колониальной армии, набранной во Французской империи. Новобранец Ндемати Мбайе вспоминал: “Он [Диань] сказал нам, что Франция ведет войну с немцами. И он сказал: ‘Вы – друзья французов. А когда ваши друзья попадают в беду, вы должны помочь. Французы попросили [вас] приехать, чтобы помочь им в войне’”[465]. Большинство добровольцев испытывали энтузиазм и рассказывали, как они “рады”, что могут служить, как “счастливы”, что должны сражаться, какую “гордость” они чувствуют, пойдя в армию. Дембе Мбоупу, как и многим, не терпелось броситься в бой за Францию:
Я был очень рад, поскольку не знал, что такое настоящая война. Это было своего рода любопытство – узнать, что такое война, что значит быть солдатом… Таким образом, я радовался тому, что получу новый опыт. Я многого не знал[466].
Скоро Мбоуп узнал о войне достаточно. Его командир, генерал Шарль Манжен, думал, что знает что-то об африканцах. Он принимал участие в экспедиции Маршана. В 1910 году Манжен, молодой честолюбивый подполковник, вместе с группой ученых совершил поездку по Французской Западной Африке с целью вербовки. Манжен был знаком с последними достижениями расовой “науки”. В итоге его группа, вооруженная целым диапазоном псевдонаучных методов, после обследования новобранцев решила, что благодаря своей якобы недоразвитой нервной системе солдаты-африканцы в меньшей степени испытывают страх и лучше переносят боль, нежели европейцы, и поэтому должны исключительно стойко держаться под обстрелом. В 1917 году Манжен получил возможность проверить свою теорию на практике: под его командованием Мбоупа и его товарищей-стрелков бросили, вероятно, против лучших солдат, которых когда-либо видел Запад: против армии Германской империи.
Черный позор
В апреле 1917 года Демба Мбоуп и его товарищи из Колониального корпуса, приданного 6-й армии генерала Шарля Манжена и 10-й армии генерала Дени Дюшене, стояли перед хорошо укрепленными позициями германской 7-й армии генерала Ганса фон Боэна в районе Шмен-де-Дам (“дороги дам”, названной так потому, что в xviii веке ею пользовались две дочери Людовика XV). В марте 1814 года отступающие солдаты Наполеона сражались здесь с австрийцами и русскими. Шмен-де-Дам был ключом к немецкой обороне на Западном фронте. Французский главнокомандующий генерал Робер Нивель был уверен, что добьется долгожданного перелома на Западном фронте. Французы построили около 483 км железнодорожных путей и при помощи 872 составов готовились снабжать наступающих боеприпасами. Более 1 миллиона солдат было сосредоточено для атаки на фронте протяженностью чуть более 40 км. Предполагалось, что несколько дней артподготовки ослабят немцев. В 6 часов утра 16 апреля колониальные войска выдвинулись на холмы, покрытые грязью из-за дождя и мокрого снега. Манжен поставил сенегальцев в первую линию атаки. Но у него почти наверняка был скрытый мотив: сохранить жизни французов. По словам подполковника Дебьевра, командира 58-го полка колониальной пехоты, подразделения африканцев были “в конечном счете – и прежде всего – превосходными ударными частями, позволяющими сохранить жизни белых, которые… развивали и закрепляли их успех”[467].
Капитан Рейнгольд Айхакер наблюдал из немецкой траншеи:
Черные сенегальские негры, французский скот, гонимый на бойню. Сотни пар яростных глаз – горящих, грозящих, страшных. Они приближаются. Сначала поодиночке, с длинными паузами. Нащупывают дорогу, будто щупальца ужасной каракатицы. Напряженные, цепкие, как лапы могучего чудовища. Они рвутся вперед, мелькая и иногда исчезая в облаке. Сильные, дикие парни, скалящие зубы, как пантеры. Эти ужасные, противоестественно широко открытые, сверкающие, налитые кровью глаза!
Они приближаются: сплошной, катящийся черный вал, растущий и опадающий, колышущийся, непроницаемый, бесконечный.
“Близкая дистанция! Одиночный огонь! Целься!” – отчетливо звучали мои команды.
Первые чернокожие полегли на всем протяжении наших проволочных заграждений, кувыркаясь, как клоуны в цирке. Целые группы истаяли. Расчлененные тела, липкая земля, раздробленные камни – все смешалось в диком беспорядке. Черное облако остановилось, дрогнуло, сомкнуло ряды и покатилось дальше – неодолимое, сокрушительное! Стена свинца и железа внезапно обрушилась на атакующих и на проволоку перед самыми нашими траншеями. Оглушающие стук и дробь, треск и грохот… слились в оглушительный, изматывающий шум. Это наши пулеметы ударили по чернокожим с флангов.
Словно невидимая рука, они хватали людей и швыряли их оземь, кромсая и раздирая их на части. Чернокожие валились поодиночке, группами, рядами и грудами. Один следом за другим, один рядом с другим, один на другого[468].
За 11 дней до боя немцы получили от пленного французского унтер-офицера детальные планы атаки. От французских снарядов их защитили глубокие подземные укрытия, известные как Драконья пещера. И, когда пехота пошла в атаку, немцы уже ждали ее с новейшими ручными пулеметами. Лишь в первый день наступающие потеряли убитыми и ранеными 40 тысяч человек. К 10 мая каждый пятый французский солдат погиб или был ранен. Так Демба Мбоуп, которого ранило осколком, открыл для себя неприкрыто дикую действительность европейской тотальной войны. Африканцы были столь разочарованы, что некоторые из них приняли участие в массовом мятеже, который прокатился по французским частям и вынудил правительство заменить Нивеля. В августе 200 солдат 61-го батальона сенегальских стрелков, известного по имени командира как батальон Малафосса, отказались занять позиции у Шмен-де-Дам. Один из них кратко описал происходящее: “В батальоне Малафосса плохо. Нет отдыха, всегда воевать, всегда убивают черных”[469]. Нескольких мятежников судил трибунал. Четверых приговорили к смерти, однако никого не казнили.
Хотя Блез Диань протестовал против бездарного распоряжения жизнями своих соотечественников, он скоро вернулся в Сенегал за новобранцами, на сей раз с гарантией, что участие в войне будет означать не только гражданство, но и Croix de Guerre [Военный крест]. Восемнадцатого февраля 1918 года Клемансо, защищая перед сенаторами возобновление вербовки, ясно показал, как французы относились к сенегальцам: “Хотя я питаю бесконечное уважение к этим храбрым чернокожим, я предпочел бы, чтобы погибли 10 чернокожих, нежели один француз. Я думаю, что погибло и так слишком много французов и теперь необходимо жертвовать ими как можно реже”[470]. На войне погибло более 33 тысяч жителей Французской Западной Африки, то есть каждый пятый солдат-африканец. Этот показатель для французских солдат составил менее 17 %. Заметим, что потери среди британских солдат-индийцев были вдвое меньше, чем среди солдат из Великобритании[471].
Война – это ад. В 1915 году, когда Редьярд Киплинг, певец империи, посетил французский сектор Западного фронта (незадолго до того, как сам потерял сына при Лоозе), он столкнулся с действительностью “великой войны за цивилизацию”:
“Одно и то же, повсюду одно и то же, – сказал некий офицер. – Отправляйтесь по траншее к морю ли, в Швейцарию, – и повсюду увидите одно и то же. Это не война”.