ннолетия ал-Муктадира, им приходилось отстаивать свою политику перед своеобразным регентским советом, включавшим — кроме матери и деда халифа по материнской линии — казначея, начальника полиции, главного евнуха и министра двора. Наконец, сами халифы неоднократно пытались обойтись собственной компетенцией. Были периоды, когда титул вазира, по-видимому, не жаловался никому: так было во второй половине правления ал-Мамуна и в начале правления ал-Мутаваккила. В сущности, потребовалось почти два столетия, чтобы «помощник» суверена сумел настолько поднять свое влияние, что получил право отдавать приказы военачальнику, будучи выше его по рангу, и играть роль первого лица, если халиф умирал, не назначив конкретного наследника.
Это был период, когда вазир, свободно распоряжавшийся халифской печатью, обладал реальной властью: руководил администрацией, назначал финансовых чиновников, судей, провинциальных наместников и военачальников, контролировал и подвергал суровым штрафам откупщиков, обвиняемых в лихоимстве и обязываемых иногда насильственно к представлению счетов, имел прямой доступ к официальной переписке, рассылал собственные письма, возможно, принимал послов и иногда назначал таковых самолично, замещал халифа в области дипломатической и военной, (в качестве командующего войсками) и в области судебной (в качестве председательствующего в верховных судах), принимал обязательные решения во всех сферах и консультировался с халифом только в особых случаях. Но его отношения с последним оставались неопределенными: в вопросах общей политики он, по сути, не мог действовать без обращения к халифу, и пределы его полномочий, таким образом, зависели от той доли свободы, которую халиф считал возможным ему предоставить. Даже такой слабый суверен, как ал-Муктадир, склонный полностью одобрять мнение своего вазира, оставлял за собой право сместить его, когда бы счел, что его политика провалилась. В сущности, институт вазирата, основанный в юридическом смысле на обязанности суверена «советоваться» с людьми компетентными, позволял халифу делать подчиненных ответственными за совершенные ошибки и успешно править, сталкивая одних с другими или используя соперничество между различными группировками секретарей. К тому же в начале X в. вазир нередко попадал в немилость и в таком случае подвергался притеснениям со стороны своего преемника, пристрастно оценивавшего его деяния и обычно предававшего его одному из тех верховных судов, особенности функционирования которых мы видели выше.
В дальнейшем, когда халифу пришлось передавать свои полномочия великому эмиру, а затем султану, вазират отчасти потерял свое значение. Однако и эмиры, и султаны тоже имели необходимость в административных советниках, которые получали тот же титул вазира и в ряде случаев играли большую роль. Халиф при этом сохранил при себе номинального вазира. Вазират в XI в., таким образом, запоздало вошел в ранг институтов исламского государственного права, даже не будучи главной государственной должностью и имея большее либо меньшее значение в зависимости от времени и места. Теоретики будут различать два рода вазирата: вазират представительный и вазират исполнительный. Различие формальное, которое никак не отражалось в официальных титулах, но всякий раз учитывало существующую ситуацию и соответствующие полномочия вазиров. В общем, исламское государственное устройство продолжало видоизменяться в зависимости от баланса сил и в соответствии с относительностью роли правящих классов. Если главный помощник халифа при Аббасидах избирался среди чиновников, то только потому, что эта династия управляла обширной империей с развитой бюрократической системой. В то же время у Фатимидов или у испанских Умаййадов, например, владевших более ограниченными территориями, главой правительства вполне мог быть выходец из других кругов, обладающий другим титулом — камергера (хаджиб), как на исламском Западе.
Наконец, третий аспект организации халифского государства, представленный военным аппаратом, несомненно, сильнее всего отражал «деспотический» характер исламского правления. Первоначально, в эпоху завоеваний, армия формировалась из арабских добровольцев, которые постепенно обосновывались либо в городах-лагерях, либо в сельскохозяйственных владениях на завоеванных землях. Эти добровольцы набирались в рамках округов, именуемых джундами, и получали часть захваченной добычи. Затем, когда доходность войн стала менее регулярной, они начали получать пенсион. Но уже в умаййадскую эпоху контингенты, отправлявшиеся на завоевание Испании, принимали в свои ряды немало обращенных в ислам берберов, клиентов первых арабских завоевателей. Таким образом, рекрутирование расширялось, хотя речь еще не шла о профессиональной армии, а в начале аббасидской эпохи мусульманская армия претерпела более существенные изменения.
Аббасиды действительно взяли власть, опираясь на постоянные контингенты, в значительной степени иранские. С тех пор клиенты в армии стали многочисленными, и корпусу профессиональных воинов было поручено обрегать персону суверена в столице и подавлять в провинциях возможные бунты, тогда как границы охраняли другие корпуса, сформированные из тех же элементов.
Новая армия, большей частью хорасанского происхождения, была в начале IX в. заменена контингентами рабов иранотюркского происхождения, к которым вскоре присоединились берберы. Их ополчение составило с тех пор основное ядро исламской армии, из которой постепенно ушли арабские и даже хорасанские элементы. Она состояла из мелких соединений под командованием начальников, принадлежавших к тем же этническим группам, что и воины, — так халифы надеялись обеспечить совершенную покорность. Между тем это были тщетные надежды. Тюркские начальники, выступавшие зачастую в роли арбитров в политических ссорах и стремившиеся провозгласить халифом своего кандидата, сделали новую армию не столько элементом стабильности, сколько фактором, ослабляющим власть халифов. Каждый военачальник старался приумножить преданные ему войска, которые отодвигали на второй план старые контингенты; каждый стремился использовать военные удачи для утверждения своего авторитета; своеволие воцарялось по мере того, как внутреннее соперничество подрывало установленную власть. Процесс начинался каждый раз заново с приходом новой полунезависимой мелкой династии, несмотря на все усилия таких правителей, как Буиды, которые хотели поддержать шаткое равновесие между тюркскими и дайламитскими контингентами, или египтские Фатимиды, которые пытались стравить берберов, негров, славян, тюрок и армян, чтобы сохранить над ними свою власть.
Наряду с армией и независимо от нее существовал полицейский аппарат. Начальники полиции, назначаемые центральной властью, были обязаны добиваться соблюдения общественного порядка во всех населенных пунктах. В их распоряжении находились настоящие, иной раз значительные войска, нередко они присоединялись к военным походам с целью наведения порядка во вновь оккупированных регионах. В городах они арестовывали воров, пьяниц и «ничьих» людей, уделяя особое внимание ночному «дозору». Особую роль среди них играл начальник полиции Багдада как военный комендант столицы и один из ближайших советников суверена, которого ему иногда поручалось замещать на время отсутствия.
С точки зрения юридической полиция приводила в исполнение вынесенные кади приговоры, предусмотренные законом в качестве наказаний за различные преступления; кроме того, по требованию потерпевших она осуществляла воздаяние по принципу око за око, а также имела право применять произвольные телесные наказания за всякое действие, которое могло бы возмутить общественный порядок. Тем самым начальник полиции получал неограниченную репрессивную власть, которую исламский суверен неизменно сохранял за ним при любых обстоятельствах и повсеместно и которая оборачивалась практикой частых и массовых смертных казней. Такого рода санкции, существование которых наряду с законными наказаниями правоведы не отрицали, могли быть весьма разнообразными. Хотя в действительности префект полиции прибегал чаще всего к плетям или другим позорным наказаниям, он мог при необходимости с согласия суверена применять и смертную казнь. Неудивительно, что репрессивная юстиция в мусульманских странах в ту эпоху отличалась ярко выраженным произвольным характером, несмотря на предосторожности, заложенные еще в кораническом тексте.
Наряду с начальником полиции существовало еще одно занимавшее очень важное место в социальной жизни должностное лицо, роль которого не просто определить. Это был мухтасиб, чьей функцией была хисба — ее чаще всего представляют как «повеление благого и запрещение предосудительного». На практике его легко принять за обыкновенного городского чиновника, осуществлявшего надзор за нравами, пресекавшего торговое мошенничество и занимавшегося иногда вполне определенными контрольными функциями. Ряд старинных наставлений по хисбе не раньше XI в., составленных как на мусульманском Востоке, так и на мусульманском Западе, дают нам сведения, например, о том, как мухтасиб и его подручные осуществляли свою власть, в основном контролируя деятельность ремесленников и торговцев, пресекая недобросовестные или жульнические сделки, проверяя точность используемых на рынках весов и мер, следя за порядком в городах и обеспечивая свободное передвижение по улицам. Но не следует делать вывод, что функция такого лица в сирийских городах была унаследована от агоранома эллинистических полисов и слегка исламизирована. В действительности этот надзиратель за рынками должен был в первую очередь поддерживать среди населения «здоровый дух», как сказали бы сегодня. Именно ему поручалась пропаганда, когда устанавливался новый режим, именно он в XII в. в Сирии, только что отвоеванной у фатимидской династии последователями Сельджукидов, должен был следить, например, за тем, чтобы прекратилось распевание песенок, оскорбляющих память первых трех халифов. К тому же он занимал своеобразное место в политической и социальной организации. Будучи особым помощни