что это именно так, невозможно. Ритмы в 100 тактов в минуту исключительно широко распространены, но мы подозреваем, что это связано больше с электронными приборами, а не с естественной предрасположенностью музыкантов или вращением нашей планеты.
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
Самым поразительным в исследованиях, которые мы проводили, работая над этой книгой, было открытие потенциальной ассоциации между звуком, особенно музыкой, и светом. Мы совершенно отчетливо осознаем, что наука не признает связи между этими двумя внешне не связанными явлениями, и ниже мы выделили наиболее часто упоминаемые различия между ними.
У звука есть источник, например звенящий колокольчик, и звуковые волны представляют собой небольшие участки высокого и низкого давления, создаваемого источником звука. Эти перепады давления могут распространяться только при наличии промежуточной среды, и поэтому в открытом космосе никто не услышал бы вашего крика. Однако звук передается через дерево, металл, бумагу, пластик, воду, серную кислоту и почти через любой материал. Большую часть времени звук передается нашим ушам через атмосферу.
Звук можно представить себе как волны, которые распространяются от центра вовне, подобно кругам, которые расходятся от брошенного в пруд камня. Ухо животного, в том числе и человека, устроено особым образом, чтобы воспринимать различия в давлении, вызываемые звуковой волной, и передавать их в мозг, где они интерпретируются как звук. Как и все волны вообще. звуковые волны имеют частоту, а значит, могут измеряться в герцах (циклах в секунду).
Световые волны образуют часть электромагнитного спектра. Все электромагнитные волны — эманация тел, подобных Солнцу. Причиной их возникновения являются частицы, выбрасываемые из таких тел, которые могут проникать на далекие расстояния, чтобы попасть к нам на Землю.
Электромагнитные волны покрывают большое число частот, от высокочастотных коротковолновых гамма-лучей до крайне низких частот длинноволновых радиоволн. Многие части электромагнитного спектра освоены человечеством, например радио, телевидение, электрическая энергия, рентген, микроволновые приборы и т. д. Сам мир, который мы населяем, породил жизнь благодаря электромагнитному спектру. Растения не могут жить без света, который они превращают в энергии, и, если бы не жизнь растений, животные тоже не могли бы существовать.
Видимый свет — это только одна форма радиации, которая образует крошечную часть электромагнитного спектра (около его одной тысячной); другие существа видят части видимого спектра, которые не видят люди. Как правило, люди видят свет с частотами между 4 х 1014 Гц до 8,1 х 1014 Гц. Разложенный призмой на составные части, свет производит множество цветов, от красного на одном конце спектра до фиолетового на другом. В обиходе эти цвета называют красным, оранжевым желтым, зеленым, голубым, синим, фиолетовым, но в реальности между двумя цветами не существует разделительной линии. Компьютер, на котором был написан текст этой книги, способен производить миллионы разнообразных цветов.
Причина, по которой мы видим цвета, заключается в том, что видимый спектр поглощается вещами — живыми и неживыми, — на которые они падают, другие отражаются. Свет, который попадает в наши глаза, представляет собой отраженные частоты. Так. например, поскольку большинство растений не поглощает зеленый свет, он отражается обратно в наши глаза. Радиация от этих отражений попадает на рецепторы глаз, которые передают информацию в мозг, и там он интерпретируется как цвет.
Единственное реальное отношение, которое существует между звуковыми и световыми волнами, это то, что и те и другие обладают частотами и длиной волн, а потому измеряются аналогичным способом. Однако в Одиннадцатой главе мы показали, что отношение может существовать на физиологическом уровне, а не как физический факт. Наша мысль сводится к тому, что у любого биологического существа (к примеру, у нас с вами), у которого развивается такое чувство, как слух, функционирующий в пределах определенного числа частот, могут развиться другие чувства, вроде зрения, функционирующие в пределах частот, находящихся в резонантном отношении с звуковыми волнами.
Для того чтобы понять, что такое резонанс, представим себе человека, который входит в комнату, держа в руках камертон, настроенный на вибрацию, скажем, при частоте 440 Гц. Если ударить по камертону, а в комнате находятся еще несколько молчащих камертонов, некоторые из них, вероятнее всего, начнут сами по себе вибрировать. Предположим, что в комнате находились камертоны, настроенные на частоты 220 Гц и 880 Гц. Каждый из них имеет частотную ассоциацию с камертоном, настроенным на 440 Гц. С точки зрения музыки камертон, настроенный на 440 Гц, произведет звук, который мы называем ля ниже среднего до на фортепьяно: 220 Гц это тоже нота ля, но на октаву ниже, а 880 Гц снова ля, но на этот раз на октаву выше. Это удвоение или деление пополам частоты называется, по крайней мере в западной музыке, «октавой». Камертон, по которому мы ударили, вызвал в других находившихся в комнате камертонах «индуцированный резонанс», отчего они начинали звучать.
В отношении видимого света есть два момента, которые, видимо, объединяют его на каком-то уровне со звуком, особенно с музыкой. Первый состоит в том, что часть электромагнитного спектра, образующего видимый свет, имеет частоту между 4 х 1014 Гц и 8,1 х 1014 Гц — это удвоение частоты, и в музыкальных терминах это октава. Второй случается, когда изучаешь различие в частотах между музыкальными нотами и частотами видимого света. Нота, которую мы обозначили как мегалитическое до и которая равна 558 Гц, при увеличении в 40 раз дает нам частоту в пределах видимой части электромагнитного спектра. Увеличенные в 40 раз или на 40 октав, 558 Гц становятся 6,13257 х 1014 Гц, что соответствует голубому цвету, и оказываются в самой середине видимого человеку спектра, если говорить о выражающей его частоте.
Очень может быть, что между музыкальной нотой и мегалитической до нет никакой непосредственной связи, которую могли бы установить физики, но, возможно, что в мозгу звук и свет обрабатываются одинаковым образом. Поэтому вполне вероятно, что нет никакого совпадения в том, что цвета, которые мы видим, имеют частоты, находящиеся в резонансном отношении со звуками, которые мы слышим.
ПРИЛОЖЕНИЕ 5Фестскии диск и мегалитический год
В главе второй мы объяснили метод, при помощи которого, как мы считаем, наши мегалитические предки воспроизводили маятник, длиной вполовину мегалитического ярда, чтобы получать стандартный геодезический ярд, который они уже установили.
Все сведения, которыми мы располагаем, указывают на то, что астрономы-жрецы мегалитического периода пользовались не какой-либо звездой и маятником, как мы думали первоначально, а маятником и планетой Венерой. Однако такая техника должна была опираться на определенные знания относительно определения «дней» во время сложного движения планеты Венеры, которые наиболее подходят для проведения этой процедуры.
Некоторым читателям может прийти в голову, как это случилось и с нами, что самые незначительные ошибки в календаре могут обернуться в такой системе крупными просчетами при определении правильных дней в любом из циклов Венеры, поскольку незамеченный сдвиг венерианских циклов за долгие годы может привести к неверному результату. В рамках очень незначительных допущений Александр Том показал, что мегалитический ярд оставался удивительно постоянным, наверное, не меньше 2000 лет. По нашим расчетам, мегалитические строители решали эту проблему двояким способом. Первый состоял в их осведомленности о том, что самый длинный маятник вполовину мегалитического ярда, полученный при наблюдении Венеры, был именно тем, который был им нужен. Однако столь же важно было иметь основательное представление об «истинном» годе вместе с определенными знаниями относительно самих циклов Венеры.
Для этих первых создателей календаря было очень важно знать, как венерианские циклы пересекаются с земными. Они, конечно же, не могли не заметить, что на каждые пять «очевидных» полных венерианских циклов приходится восемь земных лет. Однако это вполне можно было определить, если только имелось представление о длине каждого года. Известную ошибку может вызвать даже современный календарь.
В настоящее время мы пользуемся весьма пестрой системой коррекции, сложившейся еще со времен Древнего Рима. Первым делом, мы каждые четыре года добавляем к календарю дополнительный день, и этот год пол ум ил название високосного. Однако такая процедура недостаточно точная, и, поскольку она добавляет слишком много лишнего времени, мы не добавляем високосный год в год столетия, если только это не год тысячелетия. Хотя такая система удовлетворяет потребностям повседневной жизни, и ею можно пользоваться длительное время, она вполне может оказаться неверной в какой-то конкретный момент и. конечно же, больше, чем на один день.
Такое положение дел могло создавать большие трудности для культуры, которой просто необходимо было тщательно следить за соблюдением годовых рамок истинного года, и уже одно это заставляет предположить, что наши мегалитические предки создали себе очень точный календарь. В сущности, мы располагаем доказательствами, что так оно и было.
Наша гипотеза предполагает, что мегалитический календарный год имел 366 дней, что в свете реального года представляется даже дальше от нашего года с 365 днями, но если что и имеет значение, то применявшийся способ компенсации, который должен был свести календарный и истинный год.
Исследования, которые Алан провел касательно Фестского диска, весьма уверенно говорят о том, что этот диск был ориентирован на год с 366 днями. Фестский диск был изготовлен цивилизацией на Крите, которую мы ныне называем минойской культурой, около 2000 года до н. э. Диск был найден в развалинах минойского дворца Фест на юге Крита, и сейчас он хранится неподалеку, в музее города Гераклеон.