О войне мемов
На первый взгляд, мемы стары как мир, и Ричард Докинз, вводя этот термин, ничего нового не открыл. В классической парадигме модерна мы называли этот феномен «крылатыми словами и выражениями». В сущности и в своей природе мемы мало чем отличаются от крылатых фраз старой доброй книжной культуры. Если не считать того, что сейчас средний художественный и смысловой уровень «крылатой фразы» сдвинулся резко вниз, хотя и в былые времена было явление анекдотичных мемов, мемов-ляпов[8]. Главная разница в другом — только в конце XX века этот материал был пущен в массированную проработку в военных целях. Ранее пропаганда и война идей строилась на неких штампах и однозначных речевых стереотипах. Теперь за дело взялись инженеры ментальности, не просто транслирующие смыслы, а «продающие» их по законам продвинутого маркетинга и брендинга.
Если для классической культуры «крылатые выражения» и афоризмы были духовным пространством всеобщего достояния, то у Докинза они (под видом мемов) превратились в элементы ожесточенной духовной брани. Сделано это «открытие» было в 1983 году, ровно тогда, когда Запад начал разворачивать массированную информационную войну нового поколения против «империи зла» (кстати, это один из первых политических мемов, если учитывать, что понятия «мем» до того просто не было). Что же сделал Докинз? Он применил к области информации и культуры старинную англосаксонскую традицию выдвигать в центр любого дискурса тезис о «выживании сильнейшего», «борьбе за существование», конкуренции на свободном рынке, «естественном отборе», «законе джунглей — каждый сам за себя» и т. д. и т. п. Мемы у него борются за место под солнцем, конкурируя друг с другом за человеческое внимание, — и все мемы оказываются не сокровищницей мысли (как у нормальных людей), а ментальными вирусами, «поражающими» сознание, «заразой», которая цепляется к сознанию и покоряет его. Не человек использует лучшие мемы, но мемы, плавая в пространстве ноосферы, «охотятся» за умами и душами бестолковых людишек[9]. Облагораживая свой подход к культуре, Докинз делает вид, что предлагает человеку стратегию бунта: «Мы построены как машины для генов и взращены как машины для мемов, но мы в силах обратиться против наших создателей. Мы — единственные существа на земле, способные восстать против тирании эгоистичных репликаторов» — этими словами он заканчивает ту главу в книге «Эгоистичный ген», в которой собственно и предложил понятие «мем».
Докинз был всего лишь верным последователем и не слишком оригинальным воспроизводителем пафоса Гоббса, Адама Смита, Мальтуса, Спенсера и Дарвина, заложивших на будущее достаточную основу для ожесточенных меметических манипуляций и войн. В 90-е годы российские неолибералы включились в эту борьбу на стороне противника, навязывая нам ту же максиму, согласно которой мир разделился на «винеров» и «лузеров», не понимая, что народ не воспринимает ее и никогда не признает внутреннего превосходства «винеров» над собой. Учитывая «атеизм» Докинза, можно отметить, что идея мемов могла родиться в картине мира, где нет Бога, но при этом, в лучших традициях постгуманизма, просматривается активное присутствие сил дьявольских. (Уравнивая мемы религий с мемами рекламы и политической борьбы, ставя их на одну доску, Докинз конструирует модель мира «духовной борьбы всех против всех», то есть модель ада без перспективы рая.) На месте Бога в этом мироощущении, не только атеистическом, но и мироощущении различных контркультур «Нью Эйджа» и неоспиритуализма, встает Эволюция. Задача творческого человека — помогать Эволюции, а для этого он должен ощутить себя «Святым Вирусом» (это предложение одного из первых мемных инженеров Джодди Рэдзика).
Как отмечает российский аналитик Георгий Почепцов, «обращение к мемам было вызвано поиском инструментария для ведения идеологической войны не в теоретическом плане, а непосредственно в массовом сознании. (…) Будущее лежит в привязке этой тематики к нейропсихологии; например, уже известно, что сакральные вещи и простые активируются в разных частях головного мозга, и теперь понятно, почему сакральное не меняется на материальное»[10].
К мемам нужно относиться серьезнее, чем это предлагают нам сейчас специалисты по рекламе. В последнее десятилетие многие стали утверждать, что исследования в области «меметики» не оправдали возложенных на них завышенных ожиданий и что мем в сущности остается всего лишь метафорой, а не ядром настоящей научной теории информации. Тем не менее разработчики военных технологий воздействия на сознание на Западе не оставляют тему мемов. Более того, показное ослабление внимания теоретиков к мемам в области идеологии и смыслов нужно рассматривать как хитрый манипуляционный ход «для отвода глаз». В действительности, именно в этой сфере вероятный противник и планирует нанесение главных ударов. Фактически это уже проявилось в ходе болотных протестов в 2011–2012 году и Евромайдана в 2013 году. То, что России удалось выработать свою контрстратегию в войне мемов на тот момент, — не должно нас успокаивать. Ведь Запад шел и идет в этой области на несколько шагов впереди.
С другой стороны, Россия и русский интеллектуальный класс (не путать с «креативным классом» политической пятой колонны) находятся в плане культуры в достаточно благоприятных стартовых условиях. Мы еще не успели с головой погрузиться в постмодерное понимание информации как плоскостной реальности и тотального релятивизма. Мы все еще остаемся наследниками великой традиции Классической Литературы, а также приемов Классической Пропаганды Модерна. И в этом не наша слабость, а наша сила. Потому что в войне мемов, если она идет всерьез и объявлена с обеих сторон, а не является игрой в одни ворота при слепо-наивном объекте манипуляции на другой стороне, — мемы обретают могущество сакрального звучания. Достигается это в том случае, если они сопряжены с мощными символическими пластами культуры и встроены в более глубокие ментальные структуры.
Иными словами, западная по происхождению меметика хороша и эффективна, если ее используют против «лопушков», «лохов», используя криминальную терминологию. Она может стать оружием победы только в случае радикальной асимметрии сил противников, то есть по принципу «застали врасплох». Но при осознанном и последовательном отпоре западная меметика явно проигрывает русской. Эта ситуация гениально описана в одном из отечественных мемов рубежа столетий «У кого правда — тот и сильней» (из фильма «Брат-2»). И хотя этот мем пытались присвоить наши «креаклы» (в лице партии «Правое дело» Прохорова в 2011 г.), это никого не убедило и не дезориентировало. Потому что с глубинными пластами русской культуры нашим противникам работать и сложно, и опасно. Дело это неблагодарное. И несформулированная отповедь в ответ Прохорову и «Правому делу» со стороны русского народа могла бы звучать так: «Дураков нет! Для тебя и сила мира, и правда — в деньгах. Твоя правда — это не наша правда».
Наша проблема заключается не в недостатке творческого подхода к слову и образу, а в недостатке технических средств и возможностей. Как только русская цивилизация обретет минимальное техническое оснащение, она полноценно вернет в пространство меметики сакральные смыслы и тем самым уничтожит плоскостную модель меметической борьбы, энергоинформационной манипуляции толпами — обозначив «верх» и «низ», «высшее» и «низшее», «правое» и «левое», «правду» и «кривду».
Меметика была задумана как достаточно наглая манифестация нового качества управления «тупыми массами». И поэтому в меметической войне нового поколения русским нужно разработать собственные правила игры и включить в эту борьбу более эффективные инструменты — полновесные символы, связанные с опытом запечатления иерофании и традицией иконы.
Пафосу мемов как агентов борьбы всех против всех мы можем противопоставить русский пафос символов, сакральных по своему происхождению, но не религиозно-конфессиональных по форме. Это не борьба людей и не борьба идей, а Борьба за Человека, Борьба за Идею. Такие символы будут привлекать к себе представителей разных цивилизаций за счет отстаивания человеческого достоинства и ниспровержения претензий глобальной элиты. В русских символах человек должен предстать как носитель потенциальной бесконечности, субъектом роста к своему-высшему, а не как элемент пассивного стада, обезьянничающего в угоду господам-колонизаторам, «святым вирусам», служащим их социал-дарвинистской и мальтузианской Эволюции.
Изборский клуб, 2018 № 4.
В случае обострения холодной войны Рунет будет работать против России
Из полемики на круглом столе Изборского клуба «Информационный суверенитет и диктатура интернет-монополий».
Зададимся для начала вопросом: действительно ли Россия является врагом цифровой свободы, как говорят либералы и те митингующие, которые выступают в защиту «независимых» мессенджеров? На мой взгляд, это глубокая иллюзия. Россия предпринимает пока жалкие, неуклюжие попытки по защите своего информационного суверенитета и, по большому счету, еще не научилась аргументировать, зачем ей это нужно. К примеру, Роскомнадзор говорит про терроризм, Следственный комитет — про суицидальные сети, а Герман Клименко приводит данные, что мессенджерами пользуются наркоторговцы. Во всем этом есть большая доля лукавства, потому что все эти вещи — скорее поводы, чем причины усиления госконтроля над потоками информации. В лучшем случае это интересует отдельные профильные ведомства.
Давайте зададимся вопросом: что по-настоящему волнует властную элиту? Ее волнуют два вопроса: во-первых, Интернет как коммерция, поскольку там проходят уже большие финансовые потоки и их надо взять под контроль, и во-вторых — Интернет как средство создания революционных таранов против действующего режима, как средство подрыва существующей власти. И, безусловно, это слабое место любого государства и любой системы, которые не контролируют социальные сети и крупные интернет-компании. А сказать, что Россия контролирует таковые, было бы не совсем верно. Не говоря уже про транснациональные компании, Россия не вполне контролирует и свои, так называемые российские компании, потому что их юрисдикция достаточно мутная, оффшорная. И что произойдет в час икс, когда каждый медийный олигарх и оператор будут делать свой решающий выбор, никто гарантировать не может. Таким образом, интернет-пространство огнеопасно по самой своей природе.