Новый нацизм на Западе, который может повысить военную и боевую мощь Европы, не является для нас благоприятным сценарием. В интересах России — децентрализованная, слабая, лишенная высокой морали и боевого духа Европа. Сильная, объединенная и волевая Европа — это всегда опасность для России.
— Тем не менее, есть ли у русских консерваторов точки соприкосновения с консерваторами Запада, которые позволили бы говорить о некоем, пускай и временном, союзе?
— Точки соприкосновения, конечно, есть, но их немного. Они в первую очередь заключаются в том, что западные консерваторы нуждаются в России, пока они еще слабы. Другой вопрос: зачем они нужны нам? Может ли, к примеру, Гийом Фай, провозгласивший идею «Евро-Сибири», претендовать на какое-то заметное влияние в Европе? Конечно нет. Если исходить из реальной политики, то взрастить на Западе консервативные силы, близкие нам по духу, мы могли бы, только если бы Европа погрузилась в хаос и войну всех против всех, если ее цивилизационная харизма была бы раздавлена. Тогда мы могли бы выступить в роли спасителей от полного краха и повторить опыт Сталина, создавшего в Восточной Европе просоветские режимы (кстати говоря, он поначалу не собирался делать их коммунистическими, но был согласен на пояс «народных демократий» — однако англосаксы вынудили его пойти на обострение, начав «холодную войну»).
Давайте посмотрим на конкретные точки соприкосновения. Отказ от мультикультурализма и от миграционного наводнения в Европе сделает Россию более уязвимой — мигранты тогда захотят попробовать проникнуть к нам. Что касается исламской проблемы — России опасны радикалы, те, кто взрывает традиционный ислам изнутри. Ваххабиты, ИГИЛ, террористические группировки для нас неприемлемы. Но Иран — наш естественный союзник. С большинством арабских стран у нас глубочайшие традиции сотрудничества. С такими странами, как Индонезия, Малайзия, нам нечего делить. Наконец, у нас есть российский традиционный ислам, а также традиционный ислам в республиках бывшего СССР. Запад не отделяет свой национализм от темы расовой и культурной сегрегации. У нас — прямо противоположный подход. Запад, в том числе националисты там, выбирает иудеохристианство и сионизм в качестве важных уровней своей геостратегической идентичности. Отсюда и его антиисламизм. России это совершенно не подходит.
— Путин заявил об уходе от либерализма. Это послание Западу или послание внутрь страны?
— В первую очередь это послание Западу. Путин претендует на то, что в России он сможет воздвигнуть один из главных флагштоков консерватизма. Поэтому для его внешней политики союз с правыми на Западе, в частности с католиками, а также с Ле Пен во Франции и другими политиками подобного толка перспективен. И если им дают «зеленый» свет сильные мира сего — Путин выиграет от этого. Он как будто долго ждал и вот дождался первых признаков «заморозков», вернее «подмораживания» Запада. Однако в стратегической перспективе эти союзы для России мало что дают. Главная выгода для нас из складывающейся ситуации — пока Запад перестраивается, мы тоже получаем передышку и можем за это время исправить трагические ошибки постсоветского периода и нарастить собственную мощь, попробовать вступить в союзы с естественными геостратегическими партнерами, из которых на первом месте для нас стоит Индия. (Но не Китай, с которым мы равноправными партнерами быть не можем.)
Что касается послания внутрь — сейчас, похоже, начался лихорадочный поиск корректив в официальную идеологию. Негласная идеология власти, существующая до сих пор — либеральный консерватизм. Заявив об отходе от либерализма, Путин дает сигнал о возможной смене идеологического вектора. По имеющимся сведениям, этот сигнал уже артикулирован в верхней прослойке российской власти.
Но где альтернатива? Основные вменяемые альтернативы либеральному консерватизму сосредоточены в Изборском клубе. Не буду перечислять всех, достаточно назвать имена Глазьева, Ивашова, Дугина и объединяющую их платформу «Пятой империи» Проханова. Все эти взгляды в моей оптике можно рассматривать как различные модели динамического консерватизма. Мне ближе та модель, которая связана с переходом от нынешнего квазифеодального, кланового уклада к технократическому традиционализму, то есть решительное возрождение консервативных традиций в духовно-гуманитарной сфере, осуществляемое одновременно с проектом Третьей модернизации России, с упором на технологии V и VI технологических укладов. (Первая модернизация была осуществлена до революции, вторая — сталинская.) На этот раз и впервые модернизация будет целиком на традиционалистской основе, то есть с достаточно ясным сознанием своих цивилизационных целей, своеобразия и миссии России.
— Как совершить этот синтез? Насколько совместимы левые и консервативные идеи в России?
— По традиции мы все еще называем эти идеи «левыми» и «правыми». Однако в действительности происходит постоянный отбор идей, историческая отбраковка одних и синтез других. Жестких привязок к «левизне» и «правизне» нет, поскольку цивилизация не стоит на месте, а скорее вращается вокруг своей оси, наращивая свой социальный опыт. В XX веке Россия объективно повернулась лицом к социализму. И даже если бы большевики не победили, социалистическая идея была бы мощно представлена и при монархии, и при республике.
На мой взгляд, главная проблема России не идеологическая. Ведь большинство народа, да и немалая часть элит, стоят на более-менее целостной патриотической платформе, в которой синтез социального консерватизма уже произошел. Главная проблема России — дефицит суверенитета, причем это не какое-то силовое внешнее управление, а управление элитами, их мозгами и душами. У нас колонизирована не сама страна, колонизировано сознание нашей элиты. И часть ее уже хотела бы освободиться, но мешают «крючки», связанные с ее собственностью, меркантильными интересами, компроматом и т. д. Отсюда вся эта бескрылая клептомания, цинизм, никогда не снимаемая маска «прагматизма». На деле это безволие, трусость или слабоумие. Их зачарованность могуществом глобального финансового диктатора — самообман, психическая зависимость от своих же вчерашних ошибок, за которые очень не хочется нести ответственность. Легче переложить вину на свой народ, «темный», «ленивый», «нецивилизованный».
Олигархат бывает не только частный, но и клановый (псевдогосударственный). Пока Путин сберегает олигархический уклад, пока он делает ставку на миллиардеров и чиновников, верно служащих не государству, а своим кланам, которые их продвинули, — суверенитета у России не будет. А значит и наш социально-консервативный консенсус, который уже сложился и в умах и в душах людей, не реализуется.
Заметьте, то, о чем я говорю, прекрасно понимала власть все эти годы. Поэтому в России так и не дали возникнуть реальной патриотической оппозиции. Дают зеленый свет кому угодно, имитируют оппозицию в виде всевозможных «навальных» и «удальцовых», у которых нет в обществе мало-мальской поддержки. Потому что они не выражают реальных национальных интересов.
Да, на поверхности общества продолжает «плавать» как пена демагогия о несовместимости «красных» и «белых», «западников» и «патриотов», «лузеров» и «винеров» и т. д. Но если посмотреть чисто социологически, то никаких «западников» и «винеров» в народе нет, их исчезающе мало. Что же касается «белых», то если понимать под ними «февралистов», сторонников масонского Временного правительства, — то таковых в народе тоже почти нет. Нет и «красных», если понимать под ними троцкистов и сторонников «мировой революции». Но тогда и самой гражданской войны как таковой в умах уже нет. Весь этот раскол давно устарел и продлить ему жизнь пытается небольшая группа либеральных журналистов и редакторов медиа, выполняющих опять же олигархический заказ. Если бы началась реальная идеологическая «разборка», мы бы в народе без этих посредников между собой очень быстро договорились.
Динамический консерватизм предохранил бы Россию от вырождения в фундаментализм: будь то восстановление государства в стиле романовской империи или советского порядка. Нам нужно нечто новое, кентавр ортодоксии и инноваций. Если реализуется сценарий «подмораживания» Запада, нам нужно успеть восстановить свой северо-евразийский цивилизационный материк как центр силы и добиться неуязвимости перед новыми вызовами, которые нам приготовят конкуренты. Конечно же, либеральная идеология, как и либеральный консерватизм, бывший до сих пор компромиссной идеологией Кремля — для таких задач совершенно не годятся.
— Какова должна была бы быть реальная политическая платформа социального консерватизма, о котором мы говорим?
— Если попытаться сформулировать несколько ключевых тезисов того консенсуса в обществе, который, как я утверждаю, уже сложился, то я бы выделил такие тезисы.
Первое. По закону в России земля и природные ресурсы могут быть в разной форме собственности, а недра — только в государственной. Наш консенсус — не только недра, но и все ресурсы, и вся земля должна быть в госсобственности. Это наше общее национальное достояние. Частник может пользоваться ресурсами и недрами, но не может ими владеть.
Второе. Очищение государства, возвращение активов в Россию, уничтожение подставных собственников (сейчас по оценкам наших экспертов до 80 % крупных частных активов РФ через аффилированные структуры принадлежат не российской, а мировой олигархии).
Третье. Двухукладность экономики: народные предприятия плюс национальный капитал. Ставка должна быть на средний бизнес, который сейчас уничтожают, на производственный капитал (то есть реальный сектор). Глубинная сущность социализма не в уравнительном распределении благ, а в справедливости вознаграждения за труд и справедливости кары за преступления.
Четвертое. Декоммерциализация социальной и коммунальной сфер, частичная национализация энергетики, твердые госрегулируемые цены на бензин, ликвидация всевозможных частных прилипал, паразитирующих на государстве, и т. д. и т. д. — вектор, думаю, понятен.