ой. Они служат буфером между западом и новыми светилами, которые восходят и мерцают на востоке.
На востоке Европы в самом разгаре погоня за ростом населения, и идет освоение внутренних и внешних окраин, — еще не обретен территориальный баланс. Только здесь география государств подвергается непрерывным изменениям. Это ведет к краху старых территориальных образований, таких эфемерных государств, как Священная Римская империя и Польша. Польшу (850 тыс. кв. км), конфедерацию сеймов и магнатских республик, то есть 10 тыс. крупных поместий, ждут три раздела (1772,1793,1795). Последующее формирование польского национального государства началось с предварительной ломки этой политической системы, соответствующей X веку на западе. На столь огромном и неопределенном пространстве ни одно государство не могло стать Иль-де-Франсом или Пруссией, поэтому нападение извне оказалось роковым — оно же стало спасительным. Священная Римская империя напоминает Польшу как по площади, так и по политическому устройству. Однако, в отличие от Польши, германский мир стал свидетелем появления крупных территориальных образований: обширной, хотя и децентрализованной Австрии и не столь протяженной, но более удобно расположенной Пруссии, — которые стали предвестниками пространственной организации, более соответствующей потребностям экономического роста.
Священная Римская империя непрерывно теряла те остатки своей политической сущности, которые удалось сохранить после демографической катастрофы 1630—40-х годов и Вестфальского мира (1648). Традиционная напряженность по религиозному признаку (протестантская Германия — католическая Германия) между севером и югом, вполне во вкусе эпохи Просвещения (эффективность/просвещение — мракобесие/аморализм), отнюдь не способствовала сохранению имперского мифа. Столь же суровые, сколь и несправедливые инвективы Николаи в адрес Баварии выражают именно презрение севера по отношению к югу: «В Баварии настолько же много монастырей и попов, насколько мало там школ»; суждение несправедливое, как и аналогичное высказывание Рисбека, сделанное семь лет спустя, в 1788 году. Католическая южная Германия мстит в своем духе и в ущерб себе самой, отвергая все, что происходит за ее пределами. Геллерт, Клейст, Клопшток, Виланд, Лессинг, Кант и молодой Фихте не были ее современниками. В культурном плане есть основания говорить о двух несообщающихся хронотопах. Север, завлекаемый прусскими соблазнами, не может простить католическим землям юга, что те смотрят в сторону Австрии.
Остатки империи окончательно разваливаются в начале XVIII века под тяжестью Австрии, ставшей по большей части придунайской. «С 1648 по 1707 год действительно предпринимались попытки вести имперскую экономическую политику» (Ф. Дрейфус). Тексты, изданные с 1676 по 1689 год перед лицом французской угрозы, были призваны установить единые правила торговли, которые применялись бы во всех землях империи. В наши дни Ингемар Бог отважилась нарисовать смелую картину, изобразив что-то вроде общего рынка. Ну а Лейбниц? Он действительно был современником Спинозы и Локка. Спиноза бросил свой «Трактат» на помощь проигранному делу республиканской партии; Локк был теоретиком победы «Славной революции», а Лейбниц, иренист, примиритель противоречий, изобретатель исчисления бесконечно малых, вел борьбу за империю: в основе его мысли лежал политический вызов. Лейбниц был величайшим, но не единственным: долгие годы юристы старались дать юридическое определение империи, на это была брошена целая бригада юрисконсультов. В их числе были Райнкинг, Зекендорф, Арамайс, Лимнайс, Конринг, Хемниц, Пуфендорф… и Лейбниц. Расширение Австрии вниз по Дунаю разрушало имперскую мечту. Антиавстрийская партия набирает силу. X. Хеннигес в своих Meditationes ad Instrumentum Pads Caesareo-Suecicum («Размышления о достижении мира между кайзером и Швецией»; десять толстых томов, изданных с 1706 по 1712 год в Галле, в зоне прусского влияния) обрушивается на имперские порядки: «…Семилетняя война со всей определенностью выявила наличие внутри Империи юридического конфликта. Анти-имперские памфлеты растут как грибы, попадаются даже переиздания антигабсбургских сочинений времен Тридцатилетней войны».
Рейхстаг теперь заседает в Регенсбурге, на Дунае, слишком далеко к югу, слишком близко к Австрии. Он состоит из трех коллегий: Коллегии курфюрстов, Коллегии князей и Коллегии городов, Майнца, Трира и Кельна — трех прирейнских духовных курфюршеств; Саксонии, Бранденбурга, Пфальца и Богемии, к которым незадолго до того присоединились Бавария и Ганновер. В середине XVIII века Ауэрбах, по праву заседавший в Коллегии князей, перечислял: «31 духовный князь, 39 прелатов, 59 светских князей, то ли 75, то ли 80 прямых графов. Добавьте к этому множеству еще и Коллегию городов, в которой были представлены 52 города империи». В рейхстаге представлено 269 земель, но ни одна из земель, обладающих фактической независимостью, там как раз не представлена. С 1663 года рейхстаг заседает непрерывно, так что императору нет нужды его созывать. Во главе его стоит Имперский совет, которым с полным правом руководит курфюрст Майнца. В религиозном отношении рейхстаг делится на две фракции: католическую фракцию возглавляет курфюрст Майнца, евангелическую — курфюрст Саксонии. В этом разделении обнаруживается забавный анахронизм имперских институтов власти: в империи, на 65 % протестантской, большинство рейхстага составляют католики, католицизм исповедуют члены Совета и сам император. Гугенотский публицист сетовал по этому поводу: «В Коллегии князей правом голоса пользуются столько епископов, аббатов и аббатис… что они буквально душат протестантов». Вполне понятна нелюбовь северян к этому учреждению в австрийском духе.
На востоке политические границы дрейфуют из-за слабости государства. Священная Римская империя и Польша, не сумев приспособиться, клонятся к закату. Случай Швеции, традиционно рассматриваемый в том же ряду, в действительности совершенно иной. В XVII веке Швеция превратила mare balticum в mare suecicum[55]. Создание шведских форпостов в Померании, в устьях Эльбы, Везера, Одера преследовало торговые цели, а в Карелии, Ингерманландии, Эстонии и Ливонии напоминало скорее колонизацию. Смерть Карла XII по крайней мере освободила Швецию от этого обременительного наследства. Ништадтский мир (1721) способствовал превращению Швеции в национальное государство, располагающее Маге balticum — Балтийское море; mare suecicum — шведское море (пат.), к тому же широкой приграничной полосой в лице Финляндии. Мы уже видели на анализе смертности масштабы шведских успехов в XVIII веке.
Распад архаичной прибалтийской империи шведов утвердил новую реальность: подъем Пруссии, России и Австрии. Образование Австрии как континентальной сверхдержавы, ключевого фактора европейского равновесия, относится к 1680-м годам. Шестьсот пятьдесят тыс. кв. км сплошного земельного массива — плюс, после 1713 года, 4/5 испанских владений в Италии (115 тыс. кв. км из 143 тыс.) и Нидерланды (25 тыс. кв. км), регулярная армия численностью 150 тыс. человек и отвратительное финансовое состояние. Блистательная, но чересчур поспешно возведенная конструкция, выросшая слишком быстро, объединившая густонаселенные территории и противоречивые древние традиции, а также 300 тыс. кв. км колониальных земель, которые требовалось заселить и обустроить. Итальянские и бельгийский придатки ослабляли Австрию. Сокращение их протяженности согласно Аахенскому договору (1748) было conditio sine qua поп глубинной работы внутри страны, осуществленной Марией-Терезией.
В отношении государства Пруссия наряду с Россией — наиболее интересное образование XVIII века. Российское государство — новинка второй половины XVIII века; его поспешное построение основано на решающем упрощении: Россия Екатерины II еще в большей степени, чем Пруссия или Австрия, представляет собой двухэтажную конструкцию, что и отличает ее от Польши. Польша — не более чем конфедерация магнатов, Россия же в конечном счете — «маленькое государство», непосредственно управляющее 2 млн. человек, своего рода крупное курфюршество, располагающее ресурсами, переданными ему владельцами 20 млн. крестьян (у каждого из которых их насчитываются иногда десятки тысяч).
Оставим в стороне скандинавский мир — на деле Швеция, Финляндия, Дания и Норвегия относятся к Западу: его рубежи устойчивы и ясно определены. Австрия, Пруссия и Россия делят между собой восток Европы, они оттесняют Речь Посполитую и Турцию, продвигая как внутри, так и снаружи обновляющиеся приграничные зоны. Политическая география Восточной Европы, поздно пришедшей к государственности, как следствие, более проста и представлена лишь крупными объединениями: Пруссия, собранная, законченная, устойчивая, вся обращенная вглубь; Австрия, тяжеловесная и неповоротливая, но богатая людьми и ресурсами, уже старая среди молодых; Россия, динамичная, стиснутая пространством, могучая, далекая, варварская. Эти молодые государства нестабильны и жаждут пространства. Их рост и сокращение расстояний усложняют структуру европейского равновесия.
В начале XVII века — простая игра: Франция — Испания и, в запасе, маленькие государства протестантской Европы как дополнительный противовес католическому могуществу Испании (Голландия, северная Германия, Англия и Швеция). 1680–1720 годы — игра на троих: Франция, Англия, Австрия. Франция тащит за собой Испанию, сведенную до границ Пиренейского полуострова и слабо связанную с обеими Индиями, Англия опирается на Голландию, Австрия — на ту часть Священной Римской империи, на какую может. С 1689 года на континенте все определяется англо-французским противостоянием, ставкой в котором служит все множество дальних «границ». Франция, превосходящая противника численно, но волей-неволей втянутая в борьбу за поддержание континентального равновесия, в конце концов теряет завоеванные позиции. Англия, владычица морей, остается хозяйкой заморских «границ». В 1776–1783 годах вердикт, оглашенный в 1762—1763-м, по окончании Семилетней войны, по сути, остается неизменным. На этой основе партия разыгрывается на троих; потом, с 1740 года, — на четверых: к Франции, Англии и Австрии присоединяется Пруссия, а с 1756-го — на пятерых, с участием Р